Грани единства
«Литература и жизнь народа. Литературно-художественная критика в СРР». М., «Прогресс», 1981. 480 с.
В сборнике «Литература и жизнь народа», очередном томе серии «Литературно-художественная критика в странах социализма», представляющем достижения литературно-критической мысли в социалистической Румынии, выступают несколько десятков авторов.
Естественно, что круг обсуждения широк. Здесь вопросы теории и методологии, интерпретации и стилистики, отношений с читателем и истории критики; здесь атмосфера румынской, русской классической и советской, западноевропейской, венгерской и всемирной литературы; здесь проблемы глобальные и локальные, индивидуальные и коллективные, внешние и внутренние.
В чем же проявляется единство?
Мне кажется серьезной и интересной современная литературная критика Румынии. И не только потому, что ее пишут квалифицированные авторы (а это так). Дело в том, что большинство авторов ищут через критику выходы к жизни, в глубоком и высоком смысле этого слова, ищут ответы на вопросы о состоянии общества и человека как социального и духовного существа. Казалось бы, это само собой разумеется. Однако в контексте современной мировой критики названное качество особенно ценно. Не только были, но и поныне сильны традиции имманентного рассмотрения текста. Попытка проникнуть от текста к человеку, к «затекстовым факторам» все еще нередко трактуется как дурной психологизм, социологизм и т. д. Самое понятие таланта выносится за скобки как непрофессиональное и чисто психологическое. Обо всем этом пишут румынские авторы (О. -С. Крохмэлничану С. Йосифеску, Н. Манолеску, Ж. Галфалви и др.). И не только пишут, но и спорят с этими положениями, отстаивают свою точку зрения: «Критика не стремится больше определить все виртуальные возможности текста. Но она хочет вступить с ним в диалог, проверить его сегодняшним мировоззрением, проследить все его корреляции с современностью. Критический анализ лишь тогда основателен и устойчив, когда исследователь уравновешивает зависимость своего комментария от текста с его относительной свободой от текста же» (С. Йосифеску, стр. 98).
В сборнике, в его атмосфере преобладает мнение, что критика есть особая область мысли и духа, в которой, во «вторичной» форме по отношению к искусству как таковому и на его материале, выражается цельное суждение о жизни и о самом искусстве; здесь тот как бы перекресток, где встречаются жизнь, само искусство, социология, философия, поэтика, стилистика и так далее; и все это – в непосредственной форме живого критического изложения. Нельзя сказать, что эта мысль в книге сформулирована или специально и четко оговорена, но она ощущается именно в атмосфере книги, и атмосфере плодотворной. Так, в суждениях о тенденциозности, классовости и партийности литературы (А. Митеску, К. Чопрага, С. Брату и др.), в новых интерпретациях философско-эстетического опыта, с одной стороны, Г. В. Плеханова (И. Яноши), с другой, например, Б. Кроче (Н. Тертулиан) все время видно вот это желание обратиться к духовно-социальному состоянию человека, освоить его заново. В этом же плане идет разговор о традициях классической румынской критики (З. Орня и др.). Особенно любопытны статьи о творческом методе, принадлежащие П. Джорджеску, Д. Мику и иным. В них затрагиваются существеннейшие вопросы о соотношении искусства и действительности. Правда, иногда решения этих вопросов спорны, как выдвинутый П. Джорджеску, «традиционный» для последних десятилетий, тезис о том, что реализм – это степень жизненной правдивости во всяком вообще искусстве, однако же, сама постановка проблемы о взаимодействии понятия реализма и понятия жизненной правды ныне вновь современна.
Немало статей сборника посвящено различным конкретным проблемам литературного развития. Основное внимание уделяется прозе, что, по-видимому, правомерно. Несомненный интерес представляет то, что типологический анализ в этих статьях сочетается с желанием выяснить национальное своеобразие румынской литературы. Румыния, всегда бывшая на перепутье различных культурных влияний, имеющая в основе своей культуры древние латинские корни и в то же время чрезвычайно близкая к языковым, религиозным, этническим и другим элементам немецкой, славянской, венгерской и других традиций, во многом шла путем синтеза, путем выявления своего «стержневого» через активное и напряженное взаимодействие с внешними элементами. О подобном разностороннем опыте говорится в статьях З. Думитреску-Бушуленга и К. Чопраги. Естествен здесь разговор и о венгерской (Н. Балотэ), и о русской классической (Л. Райку), и о советской литературе (М. Новиков, Г. Барбэ, Т. Николеску и др.). Жаль только, что в разделах о советской литературе разбираются лишь традиционные для западной критики, посвященной нашей текущей литературе, фигуры, такие, как Ч. Айтматов и В. Распутин, и мало исследуется целый ряд других, не менее примечательных новых явлений советской поэзии и прозы.
В книге множество неординарных наблюдений и выводов, перечислить которые нет возможности. Приведем лишь два-три примера. Так, К. Чопрага пишет о месте природного и фольклорного начал в румынской литературе. Обращает на себя внимание мысль, что саму роль старинной классики здесь выполнили фольклор и народно-пантеистическая традиция в миросозерцании, в чем, по-видимому, проявилась одна из своеобразных черт всего румынского литературного развития. Справедливо и предостережение автора о том, что значение фольклора в становлении профессиональной литературы в Румынии не следует ни преувеличивать, ни приуменьшать. Эминеску и Крянгэ начинали, имея за плечами не только опыт европейской культуры, но и зодчего Маноле, и Миорицу; причем при всей виртуозности поэтической техники, например, у Эминеску в этой технике ощутима и исходная «латинская» простота классического народно-поэтического пейзажа.
В связи с творчеством Караджале, Эминеску и других классиков румынской литературы в новых ракурсах рассматривается в сборнике проблема романтизма. Надо сказать, что анализ такого направления, как романтизм, в литературах, по типу развития сходных с румынской, проливает обильный дополнительный свет на «канонические» – французские, английские и иные – образцы. Плотней ощущается сама диалектика, неразрывность взаимосвязи различных направлений, рельефнее чувствуется обоюдная зависимость романтического и фольклорного миропонимания. Об этом пишут в своих статьях З. Думитреску-Бушуленга, К. Чопрага, П. Джорджеску и др.
А. Пиру, М. Йоргулеску исследуют опыт румынского и мирового романа; жанру рассказа посвящена работа К. Регмана; В. Кристя пишет о соотношении истории и литературы. Немало любопытного говорится о собственно художественном опыте классиков румынской литературы – не только Крянге, Эминеску, но и М. Садовяну (Д. Кэлинеску), Ш. Чокулеску (А. Джордже). З. Орня в своей статье напомнил о конфликте между новатором в области литературной критики К. Доброджану-Герей и Г. Майореску по поводу соотношения «чисто эстетического» и социологического принципов в философии творчества.
К сожалению, в сборнике недостаточно глубоко показаны принципы взаимоотношения современной румынской и западноевропейской, в частности романоязычной, критики и литературоведения.
А в общем, дело, конечно, не в отдельных темах и публикациях, хотя из них и состоит целое; главное же – та общая атмосфера напряжения мысли, поиска духовных, идейных констант, та атмосфера высокой требовательности к литературе, которая характерна для нынешней румынской критики в лучших ее проявлениях. Думается, что современная румынская критика успешно участвует как в общесоциальном и общекультурном процессе борьбы за высокие духовные и общественные ценности, так и в решении специфических задач литературного развития Социалистической Республики Румынии.