James Shapiro. 1606. Shakespeare and the Year of Lear

James Shapiro. 1606. Shakespeare and the Year of Lear. London: Faber & Faber, 2015. 448 p.

Джеймс Шапиро, профессор Колумбийского университета, свою первую книгу издал в 1991 году — о соперниках-драматургах: Кристофере Марло, Бене Джонсоне, Уильяме Шекспире («Rival Playwrights: Marlowe, Jonson, Shakespeare»). В 1996 году обратила на себя внимание его вторая книга — «Шекспир и евреи» («Shakespeare and the Jews»). Изданная в 2005-м «микробиография» «1599: год из жизни Уильяма Шекспира» («1599: A Year in the Life of William Shakespeare»), удостоенная в 2006-м двух премий, предложила новый подход к тому, как писать жизнь Шекспира и какой должна быть современная писательская биография.

Не обошли наградой и критический очерк антистратфордианских теорий, ставящих под сомнение авторство Шекспира, — «Оспоренное завещание (или Оспоренный Уилл). Кто написал Шекспира?» («Сontested Will: Who Wrote Shakespeare?», 2010). Предложив ответ на вопрос, почему, несмотря на отсутствие убедительных аргументов в их пользу, число кандидатов в авторы шекспировских пьес все растет, Шапиро вернулся к написанию второй «микробиографии». Традиционные биографии — «от колыбели до могилы» — не оставляют возможности для внимательного вчитывания в «жизнь и в творчество» в пределах крупного плана, предоставляемого форматом одного года.

Книга включает «Пролог: 5 января 1606», 14 глав и «Эпилог: 26 декабря 1606». Карта шекспировского Лондона, каким он был в 1606 году, приглашает следить за тем, где протекала шекспировская жизнь. Пролог посвящен театрализованному представлению «Гименей» («Hymenaei») в Банкетном зале Уайтхолла 5 января, в первое воскресенье года. Около шестисот гостей съехались на празднество, чтобы увидеть маску, как называли произведение новой драматической формы, еще теснее соединившей с текстом музыку, танец, работу декоратора. В зимний сезон 1605-1606 годов в Уайтхолле прошло 18 театральных представлений, из них 10 пьес были сыграны шекспировской компанией. Маска, придворное новшество, ослепляла двор Якова элегантностью стиха (написанного Беном Джонсоном), роскошью костюмов и спецэффектов (знаменитого Иниго Джонса), прекрасной хореографией (Томаса Джайлса) и музыкой (Альфонсо Феррабоско). Дороговизна масок была запредельной: представление обошлось в три тысячи фунтов, в то время как постановка десяти шекспировских пьес — в сто с небольшим.

«Гименея» играли в ознаменование свадьбы третьего графа Эссекса, сына харизматичного Роберта Девере, и Фрэнсис Говард, дочери графа Саффолка, входившего в состав судебной комиссии, осудившей отца ее жениха на смерть. Юному Эссексу — 14. Поразительной (striking) Фрэнсис — 15. Брак виделся Якову путем к залечиванию старых ран и объединению двух враждующих фракций (своеобразная якобинская переделка «Ромео и Джульетты»).

Шекспиру в 1606 году исполнилось 42 (Яков на два года моложе). Шекспир входил в труппу «Слуги короля», и предположение о его присутствии на маске 5 января представляется вполне логичным. Что он испытывал? Ощущение праздника? Избыточности дворцовых развлечений? «Пропасть между самовосхваляющими политическими фантазиями, запечатленными в маске, и тревожным национальным настроением, что царило за пределами дворца короля Якова» (с. 3; перевод с англ. мой. — Л. Е.)?

Насыщенное историческими деталями повествование переносит читателя в 1606 год — начинаешь буквально чувствовать специфическую атмосферу, когда политика была театральной, театр — политическим. 1606 год обернулся ужасным для Англии и плодотворным для Шекспира: он написал «Короля Лира», «Макбета», «Антония и Клеопатру». Ключевым событием предшествовавшего года стал Пороховой заговор (одно из трех событий, которые традиционно ассоциируются с именем Якова; два другие — перевод Библии и позднее творчество Шекспира). Взрыв планировалось совершить 5 ноября, во время тронной речи монарха в присутствии членов обеих палат парламента и верховных представителей судебной власти. Взрыва не произошло. Пострадали только заговорщики, которых казнили за намерение — не за деяние, но все внимание было устремлено на короля и королевство как трагических жертв заговора. Драматургам было чему учиться у графа Солсбери, оркестровавшего происходившее. Шапиро реконструировал ситуацию угрозы католического терроризма и правительственной реакции: допросов, пыток, казней. Как велась правительственная пропаганда в условиях, когда страшного не случилось? Как вплетались признания заговорщиков под пыткой в нарратив, отвечавший интересам властей?

Шапиро мастерски показывает переплетение главных сюжетных линий. О заговоре реставраторов католицизма знают все: о его вдохновителе и руководителе — Роберте Кейтсби, исполнителе — Гае (Гвидо) Фоксе, анонимном письме с предупреждением держаться подальше от Вестминстерского дворца и лорде Монтигле, о 36 бочонках оружейного пороха. Сюжетная линия происходившего в Лондоне взаимодействовала с менее известной широкой публике сюжетной линией, условно называемой Шапиро робин-гудовской. Вторая часть заговора, не менее пронзительная, не могла пройти мимо Шекспира: в родном ему Уорикшире встречались и укрывались заговорщики, собиралось оружие для католического восстания и предметы культа (церковные облачения, кресты, распятия, чаши и другие атрибуты мессы) для использования по назначению. Но все планы срывались. Не осуществилось намерение заговорщиков похитить принцессу Елизавету, старшую дочь Якова, с тем чтобы, после того как взрывом убьет ее отца и брата, усадить ее на трон при католических регентах. Роберту Кейтсби не удалось поднять католическое восстание (даже собственные слуги покинули повстанцев). К 9 ноября объявили, что попытка мятежа в центральных графствах пресечена. Обе сюжетные линии нашли каждая свою и вместе — общую развязку. Не стояли ли за этими равно неудачными событиями сами власти, не были ли внедрены правительственные шпионы, чтобы навсегда дискредитировать католическую партию, — не праздный вопрос: слишком много здесь несообразностей. И ведь единственный результат заговора — поражение в правах исповедующих католическую веру на последующие двести лет.

Шекспир был в эпицентре обеих сюжетных линий, и это, надо полагать, захватывающий опыт: думать и писать о поворотных моментах истории, ощущая свою причастность к ним; наблюдать за технологиями властей в интерпретации и освещении событий. Любопытно следить и за распределением ролей. Королю Якову досталась главная (прочитав письмо, он понял, что готовится взрыв и следует обыскать подвальное помещение: словно за этим не стоял Роберт Сесил, граф Солсбери). Вторая по важности роль оказалась у лорда Монтигла, обеспечившего получение письма (он показал его государственному секретарю графу Солсбери, тот — Якову). На роль злодея было несколько кандидатур и прежде всего Роберт Кейтсби. Колоритен и Томас Перси, арендовавший просторное помещение прямо под первым этажом палаты лордов. Оба они погибли в перестрелке с преследователями, а потому для показательного наказания пригодился не центральный персонаж, а неудавшийся исполнитель. Навыки сапера и подрывника Гай (Гвидо) Фокс приобрел на войне во Фландрии, но в данном случае даже не успел ими воспользоваться. Тем не менее он покорил воображение публики. Он, «макиавеллист со спичкой», и стал главным злодеем. Его чучело жгут в Англии 5 ноября каждого года.

Шапиро подробно останавливается на ключевых персонажах и понятиях, таких как эквивокация. Он объясняет, как и почему искусство уклончивости считалось способным нанести не меньший вред обществу, чем взрывчатка. Легче повесить, снять еще живого человека, выпотрошить внутренности, четвертовать и обезглавить (традиционный тогда способ казни за государственную измену), чем искоренить неоднозначные способы мышления и речи. Но надо ли их искоренять? В каких пьесах, поэмах, сонетах Шекспир прибегал к эквивокации задолго до того, как культура времени определилась с названием для этого приема?

Отголоски этих и многих других событий и дискуссий ощущаются и в «Короле Лире», и в «Макбете». Трагедии сосредоточены на проблемах междоусобных раздоров, убийстве монарха, стремительном падении общества, захлестнутого насилием. Атмосфера демонов и адского огня — не только на гравюрах того времени. Это было мирочувствование эпохи Якова. И вместе с тем король не переставал мечтать о cоюзе Шотландии и Англии. Вопросы Нового времени (что значит быть шотландцем? англичанином? британцем?) были актуальны и для страны, и для Шекспира. При Елизавете он писал английские хроники. При Якове — в «Короле Лире», «Макбете» — подход меняется. Елизаветинского Шекспира мы традиционно знаем лучше, и Джеймс Шапиро щедро компенсирует недостачу.

Единственное, что его не интересует, — досужие сплетни. Буквально одним предложением пролога он касается эпизода предполагаемой связи Шекспира с прелестной женой содержателя таверны на пути в Оксфорд, но даже имени ее не называет. Слухами, распущенными Уильямом Давенантом, 1606 года рождения, объявлявшего себя то крестником, то сыном Шекспира, Шапиро откровенно пренебрегает: к чему бесплодные спекуляции?

Автора интересует то, что Шекспир писал в диалоге со временем, о чем думал, что его волновало; как преломлялись события, положенные в основу трагедий, и как прочитывалась современность; что включалось в сферу его внимания, о чем и почему он умалчивал. Шекспир всегда предпочитал оставаться в тени, но благодаря колоссальному знанию и острой интуиции Шапиро приобщает нас к страхам, тревогам, надеждам времени, и в их свете мы заново воспринимаем шекспировские трагедии.

История для автора служит фоном. В центре — Шекспир и трио трагедий. По-русски название книги не имеет внутренней рифмовки: «1606 год. Шекспир и год «Лира»», — связывающей его в оригинале: «Shakespeare and the Year of Lear» и предсказывающей прочный узел захватывающего исследовательского сюжета.

Людмила ЕГОРОВА

Вологодский государственный университет