Из записных книжек военных лет

В годы, Великой Отечественной войны Василий Семенович Гроссман работал специальным корреспондентом газеты «Красная звезда».

Побывать Вас. Гроссману пришлось на Центральном и Брянском фронтах в 1941 году, на Юго-Западном зимой 1941 – 1942 годов; в Сталинграде и Калмыкии в 1942 году; на Курской дуге и на Украине в 1943 году; в Одессе и Белоруссии в 1944 году; в Варшаве, Лодзи, Познани, Шверине, Ландсберге и, наконец, в Берлине в 1945 году.

Свои мысли, все, что видел и слышал интересного на дорогах войн», в душных хатах, сырах землянках, в блиндажах и подземных жилищах защитников Сталинграда, писатель заносил в тетрадь.

Записи эти служили материалом для очерков, рассказов, повестей, а в дальнейшем и для романа.

Как пример – эпизод со стариком, убившим фашиста, лег в основу рассказа «Старик» (1942). Об этом рассказе М. И. Калинин писал в статье «Все для войны, все для победы»: «…Люди становятся грозными мстителями. Великолепная иллюстрация проявления народного героизма и мщения приведена в рассказе Вас. Гроссмана «Старик», напечатанном в газете «Красная звезда» от 8 февраля этого года…»

Вскоре после войны у Василия Семеновича возникло желание привести в порядок свои военные записи.

Оказалось, что сохранились не все тетради, а те, что уцелели, были очень неразборчивы, карандаш на них был едва виден. Пришлось записи диктовать мне на машинку. Часть их (из записных книжек 1941 – 1942 годов) опубликована в 78-м томе «Литературного наследства» – «Советские писатели на фронтах Великой Отечественной войны» («Наука», М. 1968).

Настоящие записки относятся к августу – октябрю 1941 года, к зиме 1941 – 1942 годов и к 1943 – 1944 годам.

О. ГУВЕР

 

 

* * *

ЗАПИСНАЯ КНИЖКА. Август – сентябрь 1941 года.

Центральный фронт.

5 августа выезжаем на Центральный фронт в Гомель – политрук Трояновский, фотокор Кнорринг и я грешный¹. Трояновский со смуглым, худым лицом, большим носом, у него медаль «За боевые заслуги», человек бывалый, но не очень старых лет, моложе меня лет на 10.

Сперва он представился мне рубакой, рожденным в боях, но затем выяснилось, что он начал свою журналистскую деятельность деткором «Пионерской правды», причем было это не так уж давно. Кнорринг, сказали мне, хороший фотокор, рослый человек, моложе меня на год. Я старше их обоих годами, но совершенное дитя по сравнению с ними в делах войны, им доставляет вполне законное удовольствие объяснять мне предстоящие страхи. Мне это вполне понятное чувство – я сам люблю рассказывать людям о делах, в которых съел собаку, а собеседник, в полной невинности, ничего не смыслит.

Выезжаем мы завтра поездом, мягким вагоном до Брянска, а оттуда, как бог пошлет. Редактор, бригадный комиссар Ортенберг², напутствовал нас, говорит, предстоит наступление. Первая наша встреча произошла в ГЛАВПУРе. Он побеседовал со мной и под конец сообщил мне, что знает меня как автора детских книг, что страшно меня удивило, я и не знал этого. Когда мы прощались, я сказал ему: «До свидания, товарищ Баев». Он расхохотался: «Я не Баев, а Ортенберг». Ну что ж, мы поквитались, он меня принял за Клавдию Лукашевич, а я его за зав, отделом печати ПУРа. Друг друга не познаша.

Весь день пьянствовал, как и полагается новобранцу. Пришел папа, Кугель, Вадя, Женя, Вероничка³. Вероничка смотрела на меня такими глазами, точно я Гастелло, растрогала меня. Всем семейством пели песни, вели грустные беседы. Настроение грустное, сосредоточенное, ночью лежал один и думал. О чем думал, о ком думал, было и о чем и о ком подумать…

День выезда чудесный, жаркий, дождливый, со сменой быстрой солнца и дождя, мостовые и тротуары мокрые, то блестят, то аспидно-серые, а воздух полон горячей, душной влаги.

Трояновского провожает красивая девушка Маруся, она работает в редакции, но, по-видимому, провожать юного воина она приехала не по поручению редактора, а по личному желанию.

Мы с Кноррингом скромно не смотрим в их сторону, затем уж втроем входим в помещение Брянского вокзала.

Сколько связано у меня с этим вокзалом… мой первый приезд в Москву с этого вокзала, может быть, сегодня мой последний выезд… Мы пьем ситро в буфете и едим скверные пирожные.

Вот и поехали. Все знакомые станции. Сколько раз проезжал я здесь студентом, когда ездил на каникулы к маме в Бердичев…

Оказывается, Кнорринг знает Васю Бобрышева, печатал свои фото в «Наших достижениях». Впервые за много дней отлично выспался в мягком вагоне после московских бомбежек. С нами в купе едет железнодорожник из Брянска. Он рассказывает об ужасной сокрушающей бомбардировке, которую несколько дней тому назад немцы обрушили на Брянск-товарный. Он рассказывает любопытно про человека, лежавшего рядом с ним, уткнувшись лицом в землю и бормотавшего: «Как правильно сделал Иван Грозный, когда сбросил этого холопа с колокольни».

* * *

Ночуем на Брянском вокзале. Все забито красноармейцами, многие плохо одеты, оборваны, – это те, что уже побывали «там». У абхазцев совсем нехороший вид, некоторые босые…

Всю ночь провели сидя. Над станцией появились немецкие самолеты, небо гудит, все в прожекторах. Мы все кинулись подальше от станции на какой-то пустырь, К счастью, немец не бомбил, только попугал.

Утром слушали радио из Москвы, пресс-конференция, которую проводил Лозовский… слышно плохо, мы жадно вслушивались, как всегда он приводит много пословиц, но пословицы эти не тешат наши сердца.

Пошли на товарную станцию искать эшелон: нас берут в санитарную летучку до Унечи. Когда сели, вдруг паника: все бегут, стрельба, – оказывается, немецкий самолет обстрелял пути из пулемета. Переляк был солидный, коснулся он и меня. От Унечи – в тамбуре товарного вагона.

Погода чудесная, но мои спутники говорят, что это плохо, я и сам понимаю это. Вся дорога в черных ямах, воронках, видны поломанные взрывами деревья. На полях тысячи крестьян, мужчин, женщин, копают противотанковые рвы.

Мы напряженно следим за воздухом, в случае чего решили прыгать, благо поезд идет весьма медленно. В момент вашего приезда в Новозыбков – налет. Бомба упала у въезда на станцию. Дальше этот эшелон не идет. Лежим на зеленой траве, жуем и, наслаждаясь теплом и зеленью, поглядываем на небо, не выскочил бы немец.

Ночью вскакиваем, идет санитарный эшелон на Гомель, цепляемся на ходу…

* * *

Приехали в Гомель. Эшелон заехал очень далеко от вонзала, мучительная дорога ночью по путям, каждый раз приходится подлезать под вагоны, стукаюсь лбом, спотыкаюсь, чертов чемодан оказался необычайно тяжел.

Наконец подходим к вокзалу. Он совершенно разрушен. Мы ахаем и охаем, разглядывая развалины. Проходящий железнодорожник утешил нас, сообщил, что вокзал разрушили еще до войны, чтобы построить больший и лучший.

* * *

Гомель! Какая печаль в этом тихом, зеленом городке, в этих милых сквериках, в этих стариках, сидящих на скамейках, в милых, гуляющих по улицам девушках. Дети играют в песочке, приготовленном для тушения бомб. Какая солнечная полянка, вот-вот огромная туча закроет солнце, буря подхватит песок и пыль, понесет, закрутит. Немцы отсюда в пятидесяти километрах.

* * *

Штаб Центрального фронта находится во дворце Паскевича, парк прекрасный, пруд, в нем лебеди, на аллеях, под огромными липами, стоят бюсты великих людей. Всюду в большом числе нарыты щели.

Нас принял начальник Политуправления фронта бригадный комиссар Козлов. Приятный человек, большой ростом, спокойный. Беседовал с нами весьма обстоятельно, по-товарищески и вполне откровенно. Он сказал нам, что Военный совет теперь обеспокоен известием, полученным вчера: немцы заняли Рославль и сконцентрировали там очень большие массы танков. Командует ими Гудериан, автор книги «Внимание, танки!». Козлов разрешил нам ездить по частям фронта, о чем сделал соответствующую надпись на командировочном предписании. Знакомились с работниками Политуправления. Просматривали комплект фронтовой газеты. В передовой статье вычитал такую фразу: «Сильно потрепанный враг продолжал трусливо наступать».

* * *

Устроились на ночлег в редакции фронтовой газеты. Встретился с Гольцевым⁴, он в этот момент облачался для поездки на фронт, говорил со мной весьма рассеянно и совершенно безразлично, даже о Москве не спросил. То ли его занимала целиком мысль о предстоящей поездке, то ли он испытывал ко мне отвращение ветерана к новичку…

Спим на полу, не снимая сапог, подложив под головы противогазы и полевые сумки. Спим мы в клубе «Коминтерн», в помещении библиотеки.

* * *

Обедаем в штабной столовой. Она помещается в парке, в веселом пестром павильоне. И кормят нас хорошо, как кормили в домах отдыха до войны: сметана, творожок, даже мороженое на третье.

Еду с Кноррингом на Зябровский аэродром под Гомелем, 18 километров от Гомеля. Комиссар ВВС Чикурин, большой, медлительный, дал нам свой «ЗИС». Ругает немцев: «Гоняются за машинами, отдельными грузовиками, легковушками, хулиганство, безобразие».

* * *

Командир полка подполковник Немцевич, с бородкой, очень красивый. Комиссар полка Голуб, украинец, батальонный комиссар, тоже с бородкой такой же, как у Немцевича. Аэродромные постройки разбиты бомбежкой, поле изрыто бомбами. Самолеты «ИЛЫ» и «МИГИ» замаскированы сетками. По аэродрому ездят автомобили, развозят заправку для самолетов, «безе» и грузовик с термосами, девушки в беленьких халатиках заправляют обедом летчиков. Летчики едят капризно, неохотно, девушки их уговаривают. Часть самолетов спрятана в лес.

* * *

Немцевич рассказывает о первой ночи войны… Он мчал на грузовике день и ночь, подбирая командирских жен и детей. Зашел в домик и увидел наших зарезанных командиров, их, видимо, зарезали во время сна диверсанты, – это было в западных областях. Он говорит, что в ночь немецкого нападения ему понадобилось позвонить по какому-то пустому делу и оказалось, что связь испорчена. Хотел позвонить «в обход», но и «в обход» связь не работала, тоже была испорчена. Он сердился, но не обратил на это обстоятельство большого внимания…

* * *

Немцевич заявил мне, что вот уже больше 10 дней над его аэродромом не появляются немецкие самолеты. Вывод он делает категорический: у немцев нет бензина, у немцев нет самолетов, все сбиты. Более уверенной речи я не слышал, «верх оптимизма». Одновременно хорошая и вредная черта, но, во всяком случае, стратег из него не получится…

Ночевали в огромном, многоэтажном здании. Пустынно, темно, страшно и грустно. Тут недавно еще жили сотни женщин и детей, семьи летчиков. Ночью проснулись от страшного низкого гудения, вышли на улицу. На восток через нашу голову шли эшелоны немецких бомбардировщиков, по-видимому, тех самых, о которых говорил днем Немцевич, что стоят без бензина и уничтожены. Ощущение, надо сказать, не из веселых.

* * *

Утром мы снова идем на аэродром. День боевой работы. И теперь я вижу нового человека Немцевича – сурового, собранного, резкого и деловитого.

Опускается самолет, вернувшийся с боевого вылета. Подходит, вернее, подбегает к нам человек с красным, безумным, пьяным от радостного возбуждения лицом и кричит: «Товарищ командир полка, разрешите доложить, во славу моей Советской Родины только что сбил своего первого «юнкерса-88″!» Один миг я уловил выражение его глаз и точно на миг, для меня, человека земли, стало понятным то, что происходит там, в небе, во время воздушного боя. Какие чудные страсти там, какое опьянение! Но увидел я это только на один миг. Летчик этот – майор Рязанов, он дрался в Испании, сегодня его первый полет за время нашей войны, его первая победа.

При мне вылетели на задание командир эскадрильи Поппе, Смирнов, Левша, Шорохов, Мануйленко, Михайлин, Матюшин. Рев, заведены моторы, пыль, ветер, какой-то особенный самолетный ветер, плоский, прижатый к земле.

Самолеты один за другим пошли в гору, покружили и ушли. И сразу на аэродроме пусто, тихо, словно класс, из которого выбежали дети. Меня все время не покидает ощущение, точно я попал на экран кинофильма, меня самого прокручивает в этой ленте, а не только смотрю на нее, такова плотность и быстрота множественных событий. Это «поккер», – командир полка бросил в воздух все свое достояние, поле игры пусто. Он стоит один и смотрит в небо, и небо пусто над ним. Он либо нищ, либо вернет все с лихвой. Это великая игра, на жизнь и смерть, на победу и поражение. Мир не знал такой игры…

И вот после удачной штурмовки немецкой колонны снизились и сели самолеты. На радиаторе у ведущего влеплено человеческое мясо. Это удар ведомого по машине с боеприпасами, которые взорвались как раз в тот момент, когда над этим грузовиком пролетал ведущий самолет. Поппе, ведущий, выковыривает мясо напильником…

* * *

Полк сбил 40 в воздухе, 95 расшиб на земле.

Немцевича ценят за то, что он организовал переподготовку летчиков на боевом аэродроме. У него самого 1500 летных часов, 6000 посадок.

* * *

К званию героя представлены по полку: лейтенант Каменьщиков Владимир Григорьевич, командир звена младший лейтенант Ридный Степан Григорьевич.

* * *

Мне рассказывали, как после сожжения Минска слепые из инвалидного дома шли длинной цепью по шоссе, связанные полотенцами.

* * *

Прощаемся с Немцевичом. Так как машины у нас нет, Немцсвич предлагает мне полететь в Гомель на У-2. Когда узнали, что это мой первый полет, все стали смеяться, смотрели на меня, как на младенца. Кнорринг увековечил меня в момент посадки и валета, – словом, все развеселились. Самый полет меня восхитил совершенно, когда самолет вдруг, как стрекоза, легко стал перелетать над лесом, по верхушкам деревьев, заскользил над речкой, над лужками, я ощутил прелесть крыльев, преимущество стрекозы над человеком я подумал, что не так уж прав был Иван Грозный, когда сбросил холопа с колокольни.

* * *

Рассказы об окружении. Каждый приехавший любит рассказывать истории об окружении, все эти истории очень страшные.

* * *

Бомбежка Гомеля. Корова, воющие бомбы, пожар, женщины, запах духов – разбомбили аптеку – пересилил на миг гарь. Цвета дыма. Наборщики набирали газету, пользуясь светом горящих зданий. В глазах раненой коровы картина пылающего Гомеля. Шофер Петлюра – «Как мы не пользуемся природой и в лес бегаем во время бомбежки».

* * *

Диалектика войны – уменье скрыться, спасать жизнь и уменье биться, отдать жизнь.

Выученные собаки с бутылками бросаются на танки – сгорают.

* * *

Красноармеец после боя, лежа на траве, говорит сам себе: «Животные и растения борются за существование, а люди за господство».

* * *

Рвутся бомбы, батальонный комиссар лежит на траве, не хочет уходить. Товарищи кричат ему: «Ты совсем разложился, хоть в кусточки зайди». Штаб в лесу. Над лесом рыщут самолеты. Снимают фуражки – козырьки блестят, убирают бумаги. По утрам со всех сторон стрекочут машинки. Когда самолет – на машинисток надевают шинели, так как они в цветных платьях.

* * *

Исход. Шоссе – подводы, пешком, обозы. Желтое облако над дорогой – пыль. Лица стариков и женщин. Ездовой Купцов сидел на лошади в ста метрах от позиции, когда начали отход и орудие осталось. Немцы сыпали минами. Он, вместо того чтобы ускакать в тыл, поехал к орудию и вывез его (из болота). На вопрос политрука, как это он пошел на подвиг и почти на верную смерть, он ответил: «У меня душа простая, дешевая, как балалайка, смерти не боятся, а боятся те, у кого душа дорогая».

* * *

Летчики говорят: «герман летит». Пехота: «вот он, стервятник», «он, немец».

* * *

«Юнкерс» на большой высоте, освещенный солнцем, похож на полупрозрачную вошь – крылья загнуты как лапки.

* * *

Вижу много белых грибов, печально смотреть на них (дача).

Совещания у бригадного комиссара Козлова. Он приятный человек – мягкий, расположенный, но внутренне сильный. Отправляли инструкторов на фронт. Очень ясно видны люди – кто хочет, а кто нет, кто просто принимает приказ, кто хитрит и откручивается. Все сидят и видят это. А над головой летают немцы.

* * *

Материалы о героизме личного состава:

Повар красноармеец Мороз. Красноармеец попал под минный обстрел, кухня перевернута, лошади убиты, сбруя порвана. Сделал сбрую из плащ-палатки, нашел лошадей, поставил на колеса кухню, погрузил на нее раненого и уехал из-под огня.

Отдельный дивизион ПТО⁵. Расчет орудия младшего командира Ткачева. В упор били по немцам, пока не был выведен весь расчет. Водитель трактора Модеев погрузил на трактор всех раненых и вывез. Все тяжелораненые забрали с собой оружие.

Конешкин за два дня до боя был исключен из комсомола за потерю билета. Он тремястами снарядов уничтожил до батальона немцев.

Глушко – капитан-орденоносец. Противник занял Гумнище. Капитан Филатов, командир ОРБ⁶, получил приказ отбить Гумнище. Глушко, командир дивизиона гаубичного полка, точным огнем, прямой наводкой зажег сарай, в котором сгорели немцы, разбил танк, бронемашину, захватил пленных, штабную машину, танкетки, автоматическое оружие. В этой операции погиб Филатов.

Капитан Глушко принят в партию. Попав в окружение с одним орудием, стрелял до последнего снаряда, взорвал орудие и вывел с боем всех своих бойцов.

* * *

Поездка к фронту. Знойное утро. Тихий воздух. Деревня, полная мира. Славная деревенская жизнь: играют дети, старик и бабы сидят в садике. Едва мы проехали – три «юнкерса». Взрывы бомб. Красное пламя с белым и черным дымом. Вечером мы проезжали обратно. Люди с безумными глазами – измученные бабы тащат вещи, выросшие вдруг трубы стоят среди развалин. И цветы – золотой шар – мирно красуются.

Нас обстреляли около кладбища. Спрятались под деревом. Стоит грузовая машина, в ней покрытый брезентом убитый стрелок-радист. Неподалеку красноармейцы копают ему могилу, лейтенант курит. При каждом залете «мессеров» красноармейцы лезут в канавы, лейтенант кричит: «Копайте, так до вечера не кончим!»

* * *

Горящий Гомель. Выбежал человек и кричит: «Пожар!» Все сидят на мостовой и молча смотрят, он оглянулся и тоже сел – горел весь город.

Огромное здание склада сгорело – на стене сохранилась надпись: «огнеопасно». Гомель горит, и когда рушатся дома, странно, точно лес вырастает сквозь рушащиеся стены и крыши – розовые от жара трубы. Их много, тонких, высоких – лес.

* * *

Военный совет. Высокий, с небольшой, лысеющей головой, командующий Центральным фронтом – Ефремов⁷. «О, да здесь орехи есть», – и все мрачно улыбнулись.

* * *

Приказ ночью: открыть ураганный огонь по Ново-Белице и по Гомелю. Небо запылало. В шалаше командующего тихий разговор. Голос Ефремова: «Если помните, в «Путешествии в Арзрум»…».

А небо стало светло-желтым, словно луна взошла. И от этого шалаш кажется еще темней. И тихие спокойные голоса…

Приказы командующего, как удары топора.

Заседание ЦК Белорусской компартии в лесу, на последнем клочке белорусской земли. Короткое, железное заседание. Вопросы решаются суровые, лишних слов нет… Диверсии, взрывы…

* * *

Население. Плачут. Едут ли, сидят ли, стоят ли у заборов, едва начинают говорить – плачут, и самому невольно хочется плакать. Горе!

* * *

Пустой дом, семья уехала вчера, хозяин уходит. Старик сосед вышел проводить: «А собачка остается?» – «Не захотел пойти». – «Я его буду годувать». И вдруг зарыдал…

* * *

А дом остался – зреют на крыше зеленые помидоры, цветы радуются в саду, в комнате чашечки, баночки, в вазонах фикусы, лимон, всходят маленькие ростки пальмы. Всюду, во всем рука хозяйки, хозяина – рогулька запирать ворота, умывальник, буфетик, глупые картинки на стенах. Учебник: «Родная литература».

* * *

Ночью летят «хейнкели» и «юнкерсы». Они расползлись среди звезд, как воши. Воздушный мрак полон их гудения. Ухают бомбы. Вокруг горят деревни. Темное августовское небо светлеет… Когда падает звезда, либо днем гремит гром, все пугаются, а затем смеются: «Это с неба, с настоящего неба…» * * *

Старушка думала в колонне встретить сына, простояла весь день в пыли до вечера. Подошла к нам: «Бойцы, возьмите огурчиков, покушайте на здоровье». «Бойцы, пейте молоко», «Бойцы, яблочек», «Бойцы, творожку», «Бойцы, возьмите…» И плачут, плачут, глядя на идущих.

* * *

Старик во время бомбежки пошел из щели за шапкой – ему снесло голову вместе с шеей.

* * *

Вспоминать занятые города, в которых когда-то побывал, так же, как вспоминать умерших друзей. Бесконечно грустно. Они кажутся странно далекими и в то же время близкими, и жизнь в них, как тот свет…

* * *

Лицо и душа народа: за три дня проехали через Белоруссию, Украину и приехали в Орловскую область. Какое отступление! Народ в несчастье открылся своей лучшей, благородной, доброй стороной. Черты сходства трех народов и черты глубокого различия: крепче, сильнее всех русский мужик; печальное и мягкое, чуть-чуть лукавое лицо украинца; спокойная и черная тоска белорусов.

* * *

Огромное орудие в черно-желтом облаке пыли ползет по дороге, на дуле два красноармейца, лица черны от пыли, пьют воду, пьют из каски.

* * *

В дивизии. Ночной бой. Немцы сами себя побомбили.

* * *

ЗАПИСНАЯ КНИЖКА (вторая). Сентябрь, 1941 года.

Брянский фронт.

Орел. Ночная дорога. Тьма. Испорчены тормоза машины. В темноте налетаем на беженцев, крик женщины. Евреи беженцы. Приезд в Орел. Город во тьме. Прежде далеко из сельской мглы было видно свечение города, сейчас мгла. Гостиница. Постель! Впервые за время войны спанье без сапог, без одежды. Разговор с Москвой по телефону, тоскливое чувство от этого бесплотного общения с городом друзей, семьи, моего труда.

* * *

Поездка. 2 красноармейца в пустом роскошном саду. Тихое ясное утро. Они связисты. «Товарищи командиры, я вам сейчас яблоков натрушу». Тяжелые и негромкие удары падающих яблок в тишине покинутого сада. Грустный белый помещичий дом, он снова во второй раз покинут, ушел второй хозяин, идет новый. И веселое, славное лицо красноармейца, с грудой яблок в руках.

* * *

Разговоры в деревнях. Всякие. Злые. Откровенные. А сегодня громкоголосая молодая баба кричала: «Неужели мы подчинимся германцу? Допустим до такого позора?»

Нарастающий гул орудий, нарастающая тревога, напряжение. В золотой пыли заката, среди красных сосен по широкой, белой, песчаной дороге движется артиллерия, боеприпасы, конные обозы. Идет пехота. Молодой, пыльный и потный командир с огромным желтым георгином, освещенный солнцем заката.

* * *

Ночной бой. Канонада. Удары орудий, снаряды воют сперва тонко, а потом гудят, как ветер. Грохот мин.

1. Трояновский П. И., Кнорринг О. Б. – военные корреспонденты «Красной звезды».

   В это время в «Красной звезде» часто появлялись статьи и корреспонденции В. Гроссмана. Первая из них – «Герой Советского Союза Каменьщиков» – была напечатана 17 августа 1941 года. В статье «Дух армии» (5 февраля 1942 года) автор описывал бои на Украине: «Дух Красной Армии крепнет с каждым шагом вперед, дух борьбы, дух бодрости, дух победы». С 19 июля по 12 августа в «Красной звезде» печаталась повесть В. Гроссмана «Народ бессмертен». Позже появилась серия сталинградских корреспонденции – «Сталинградская переправа», «Направление главного удара» и др. В новогоднем номере 1943 года В. Гроссман писал: «Русский солдат вышел из земли, вышел из камня, он распрямился во весь рост, он ходит спокойно, неторопливо… Справедлив и грозен закон истории, непоколебима воля наших сталинградских армий».[↩]

2. Ортенберг Д. И. (Вадимов) – генерал-майор, ответственный редактор «Красной звезды» в 1941 – 1943 годах.[↩]
3. Родственники В. Гроссмана.[↩]
4. Гольцев В. В. (1901 – 1955) – литературный критик, во время войны военный корреспондент.[↩]
5. ПТО – противотанковые орудия.[↩]
6. ОРБ – отдельный разведывательный батальон.[↩]
7. Ефремов М. Г. (1897 – 1942) – советский военный деятель, генерал-лейтенант.[↩]