Из записных книжек. Публикация Е. Коротковой-Гроссман

Наверное, так и останутся великим таинством народного духа и художественного дара те внутренние ресурсы, благодаря которым мирные, глубоко штатские люди, никогда не тяготевшие к батальной или героической тематике, становились ведущими очеркистами и прозаиками в годы войны. Так было с Б. Горбатовым, А. Беком, А. Платоновым. Так случилось и с Василием Гроссманом.

Бывший инженер-химик, автор «производственной» повести «Глюкауф» и романа о революционном пути рабочего паренька «Степан Кольчугин» стал одним из самых крупных наших военных прозаиков и очеркистов. Уже в августе 1941 года он выехал на фронт в качестве корреспондента «Красной звезды». Начав с небольших корреспонденции, В. Гроссман закончил свою деятельность в газете в 1945 году большим, печатавшимся в пяти номерах газеты, очерком «Советский офицер».

Вместе со всей армией изведал он горечь отступления, вместе с наступающими войсками прошел трудный путь от кромки волжского берега до берлинского рейхстага. Трагический Воронеж в ноябре 1941, Сталинград с сентября 1942 до полного разгрома группировки Паулюса, затем Прохоровский плацдарм под Белгородом, форсирование Днепра, освобождение Белоруссии, бои в Люблине и на Висле, рывок с Одерского плацдарма к фашистской столице – вот краткий пунктир его дорог фронтового корреспондента. Орденами Красного Знамени и Красной Звезды, шестью медалями был отмечен его вклад в нашу общую победу.

С удивительной силой развернулся талант Гроссмана-очеркиста в его цикле сталинградских очерков. Словно высеченные из одной глыбы, упругие и плотные по словесной ткани, глубокие по мысли, тринадцать его очерков, объединенные затем в книгу «Сталинград», стали советской литературной и журналистской классикой. Велико значение и его очерков, созданных на дорогах наступления, а встречи со сталинградскими дивизиями на этих дорогах делают особенно убедительной и зримой силу той сжатой пружины, которая распрямлялась все сильнее и стремительнее.

А ведь, увлеченный своей корреспондентской деятельностью, Гроссман написал в короткие дни отпуска 1942 года одну из лучших советских повестей периода войны – «Народ бессмертен». А в 1952 году был завершен начатый в 1943 году роман «За правое дело».

Предлагаемая здесь малая часть заметок из фронтовых книжек Василия Гроссмана дает представление и о том, как штатский человек вживался в неведомую ему до того военную лексику и детали фронтового быта, и о том, как преображались под пером писателя самые, казалось бы, мимолетные «зацепки». Из записи о том, что на Мамаевом кургане минометчики любят слушать пластинку с бетховенской «Ирландской застольной», родится впоследствии великолепный финал очерка «Сталинградское войско», где под слова «Миледи смерть, мы просим вас за дверью обождать» в памяти писателя проходят картины и герои сталинградской эпопеи.

Но главным для него было понять и выразить душу сражающегося народа, его готовность к подвигу, его нравственную силу, ибо, по твердому убеждению Гроссмана, законы войны – это законы жизни. Из записи беседы с красноармейцем Иваном Канаевым не только возник затем очерк «Бывалый боец», но и облик одного из центральных персонажей романа «За правое дело» – бойца Вавилова, олицетворявшего для писателя эпический народный характер. Раскрытию великих качеств народного характера были посвящены его очерки «Душа красноармейца» – о бронебойщике Громове и «Глазами Чехова» – о знаменитом сталинградском снайпере.

А в записях беседы с командиром танкового корпуса А. X. Бабаджаняном, легших в основу очерка с «типизирующим» названием «Советский офицер», вырисовывается неослабный интерес Гроссмана – пожалуй, самого аналитичного из славной плеяды фронтовых корреспондентов – к «науке побеждать», к постижению общественных и военно-стратегических законов, слагающих победу. «Творчество победы», «Мысли о весеннем наступлении» – так далеко не случайно названы его очерки 1944 года. Героический ратный труд составлял главный пафос его очерков и статей. Героический, поскольку свершается в смертельно опасных условиях, но все-таки труд, поскольку обладает своими «секретами мастерства», без овладения которыми невозможна победа.

Мудрость руководства войсками, основанная на знании законов народной жизни, и нравственная сила солдата – вот два главных слагаемых успеха ратного дела. Непобедимость единой силы, образованной разумом руководства и волей народа, утверждал он изображением комиссара Богарева и бойца Игнатьева в повести «Народ бессмертен». Двумя пиками, высшими точками сталинградского цикла, стали очерки с характерными названиями – «Направление главного удара», где автор анализировал, благодаря чему была сломлена «дьявольская сила» гитлеровской военной машины, и «Власов» – о реальном сапере с «жуткой, как эшафот», волжской переправы.

Благодаря своей прозорливости художника-аналитика, задумывавшегося не только над законами войны, но и законами народной жизни, смог Гроссман уже в 1944 году написать в очерке «Треблинский ад»: «Сегодня мало говорить об ответственности Германии за то, что произошло. Сегодня нужно говорить об ответственности всех народов и каждого гражданина мира за будущее.

Каждый человек сегодня обязан перед своей совестью, перед своим сыном и своей матерью, перед родиной и перед человечеством во всю силу своей души и своего ума ответить на вопрос: что родило расизм, что нужно, чтобы нацизм, гитлеризм не воскрес никогда, ни по эту, ни по ту сторону океана, никогда, во веки веков!»

В настоящей публикации использованы выдержки из записных книжек В. Гроссмана, хранящихся в семейном архиве писателя.

Август – начало сентября 1941 г.

Пыль. Пыль белая, желтая, красная. Ее подымают копыта овец и свиней, лошади, коровы, телеги беженцев, красноармейцы, грузовики, штабные автобусы, танки, орудия, тягачи… Пыль стоит, клубится, вьется над Украиной…

Снова вспомнил девушку Аринку из деревни Дяговой. Сама печаль, сама черноглазая поэзия народа. Черные немытые ноги, рваное платье, нищета. Мы ее угощали яблоками из ее колхозного сада.

Позиционная война. Немец подслушал наши разговоры в окопах и кричит из своего окопа регулярно, по утрам: «Жучков, сдавайся!» Жучков мрачно отвечает: «А…!»

Штабная курица гуляет между землянок – крыло в чернилах.

Сентябрь 1941 года.

Брянский фронт.

Попался в плен во время разведки наш красноармеец Пашков. Немцы на него нагрузили патроны, сумки, вещевые мешки, велели тащить, а сами пошли налегке. Привели его в штаб. И сразу допрос:

– Кто у вас в лесу командующий?

– Нет у нас командующего.

– Сколько вас там?

– Тридцать восемь.

– Ты смеешься над нами, мерзавец!

– Нет.

– Конину жрете дохлую.

– Что вы, у нас там мясо, крупа, масло, мед, хлеб.

После таких ответов его повели три немца на опушку леса, дали лопату: «Копай!» Выкопал он сантиметров тридцать. «Хватит с тебя, сдохнешь так!» «Снимай сапоги». Прострелили ему оба плеча, он упал, его закопали. Он выполз из ямы, дополз. Его возили по частям, мертвого, белого, и показывали бойцам, и он сам рассказывал. Это очень действовало на бойцов.

В избе Петров¹ и Шляпин². (Петров маленький, носатый, лысеющий, в засаленном генеральском кителе, с Золотой Звездой – «испанской».) Петров долго объясняет повару, как печь бисквитный пирог, как и почему всходит тесто, как печь пшеничный, а как ржаной хлеб. Он жесток очень и очень храбр. Рассказывает, как выходил из окружения, не сняв мундира, при орденах и Золотой Звезде, не желая надеть гражданскую одежду. Шел один, при полном параде, с дубиной в руке, чтобы отбиваться от деревенских собак. Он мне сказал: «Я всегда мечтаю в Африку попасть, прорубаться через тропический лес, один с топором и с винтовкой». Он очень любит кошек, особенно котят, подолгу играет с ними.

Адъютанты: у Шляпина – высокий, красивый Кленовкин; у Петрова – маленький, как подросток, с чудовищно широкими плечами и грудью. Этот подросток может плечом развалить избу. Он увешан всевозможными пистолетами, револьверами, автоматом, гранатами, в карманах у него краденные с генеральского стола конфеты и сотни патронов для защиты генеральской жизни. Петров поглядел, как адъютант его быстро ест с помощью пальцев, а не вилки, сердито крикнул: «Если не научишься культуре, выгоню на передовую, вилкой, а не пальцами есть надо!» Адъютанты генерала и комиссара делят белье, разбирают его после стирки и норовят прихватить лишнюю пару подштанников – генеральский у комиссарского и обратно. Переходим через ручей. Генерал перескочил, комиссар вошел в ручей и помыл сапоги. Я оглянулся: генеральский адъютант перепрыгнул ручей, комиссарский зашел в воду и помыл сапоги.

Зеленые глаза сердце режут без ножа.

20 сентября.

Поездка на юг.

Хитрый Митрий – помер, а глядит.

В избах стены оклеены газетами, мы глядим – это газеты мирного времени. Мы глядим и говорим: «Смотрите, мирное время». А вчера мы видели хату, она уже оклеена газетами военного времени. Если хата не сгорит, когда-нибудь приедут и скажут: «Смотрите, газеты военного времени!»

Юго-Западный фронт, зима – весна 1942 года.

Записки об истребительном летном полке

Авиационный генерал говорит по полевому телефону: «Авиабомбы, вылет бомбардировочной авиации, начало атаки» и проч. Потом говорит вдруг: «Ребенок плачет на линии, должно быть, в избе».

Пленного немца генерал велел нарядить в железные кресты и пустить обратно к немцам. Пленный заплакал и отпросился.

Маруся телефонистка. Ее все хвалят, все знают. Она всех называет по имени и отчеству, и ее все зовут – Маруся, Маруся! Никто ее не видел в лицо.

Самолеты И-16 называются «ишаки».

Прекрасный, ясный день. Над хатами идут воздушные бои. Ужасные картины – птицы с крестами, птицы со звездами. Весь ужас, все мысли, весь трепет человеческого ума и сердца в этих последних мгновениях жизни машины, она крыльями словно выражает все, что есть в глазах летчика, его руку, его покрывшийся потом лоб. Самолеты низко, над самыми крышами. Вот врезался в землю, через несколько минут второй, человек умер на глазах, очень молодой, очень сильный, очень не хотевший умирать. Как он летел, как трепетал, как страшны перебои мотора, это перебои молодого сердца над снежным полем. Лисий и волчий норов желтокрестных «мессеров».

Всю ночь лежал мертвый летчик на прекрасном снежном холме – был большой мороз, и звезды светили очень ярко. А на рассвете холм стал совершенно розовый, и летчик лежал на розовом холме.

Седьмой Гвардейский

гаубичный артполк РГК.

Ночью командир гаубичного полка подполковник Тарасов, лежа в избе на полу, читает «Фауста». Он в пенсне, протирает стекла кусочком замши.

Тарасов рассказывает, как он всыпал немцам. В его рассказах видна психология артиллериста. Как-то пехота донесла о том, что немцы по звуку рожка ходят обедать. По дымку определили кухни. Приказал подготовить данные, зарядить орудия и о готовности доложить. Дали сосредоточенным огнем.

Боец, фамилии нет, известно, что был кучерявый. 12 дней ездил на санях, переодевшись в гражданскую одежду, по тылам немцев. В соломе у него был спрятан миномет и мины. Открывал огонь, потом прятал миномет в солому. Немцев он встречал с песнями. Они его ни разу не заподозрили. Отъедет от немцев, вытащит миномет и по ним же ударит.

Лейтенант Матюшко командует истребительным отрядом, задача которого истреблять немцев, засевших в хатах. Ворвавшись в деревню, истребители кидаются по хатам. Матюшко сказал: «Они у меня все бандиты, война эта в хатах бандитская». Случается, немцев душат руками.

Из дыма и пламени слышался голос сержанта: «Сюда не бейте, я занял хату!»

Истребитель вошел в нашу хату и темным, быстрым своим взором окинул сидящих: и все поняли, он это делает по привычке человека, врывающегося в хату и убивающего. Лейтенант Матюшко тоже понял его взор и, смеясь, сказал: «Вот он один нас всех бы здесь укокошил!»

Румяные артиллеристы.

 

Зима 1942 года.

Юго-Западный фронт.

Беседа с бойцами мотострелкового батальона

«Красноармеец Иван Семенович Канаев. 1905 года рождения, августа 22, из села Дубровичи, Рязанской области. Работал дорожным мастером с 1931 года. Призвали 3 июля 1941 года, повестку принесли, когда дрова рубил. Песни пели, вина выпили, море по колено! Утром колхоз дал лошадей и отправились в Солотчу, а вечером в Рязань – в казармы. Попал в 1-й мотострелковый батальон. Вот когда приближались к фронту, было действительно страшно. А пошел в бой, и стало как-то веселей. Теперь как на работу в бой хожу. Как на фабрику ходят. Я двадцать два раза в бой ходил. Под Богодуховом меня ранило, легко. Но я не ушел с передовой. Чего в госпитале путаться. Ну, поподробней? Значит, пришел в мотострелковый батальон, он еще в бою не участвовал. Первая Сталинская бригада. Приехали на фронт, заняли оборону, утром взошло солнце, а он с левого фланга стал бить из пулемета, зажег нам баки с бензином. А к вечеру мы ворвались в его окопы. Вперед было страшно, а сейчас я его пуль не боюсь, один миномет в тоску кидает, это под Липовкой было. Конечно, после боя веселый малый очень хорош – заведет что-нибудь такое. У меня винтовка – родное оружие, она не отказывает. Упала у меня в Богодуховке в грязь – я думал, пропадет, нет, слава тебе господи, идет. Ходил я и в штыковую, только он ее не принял. Крикнули «ура», он вскочил и бежать.

По дому я меньше скучаю, но, главное, ребятишек повидать хочется, особенно один, народился, я его и не видел. А, в общем, скучаю.

В Петрищеве я пулеметчика сшиб на крыше. Подход мы сделали, залегли. Мороз сильный, а лежали долго, я замерз здорово. Как вскочил на ноги, ай, ай, больно! Ну, совсем замерз. Раз один поднялся, все за мной. Я из винтовки приложился по пулеметчику, он сразу замолк. Потом проверил, я ему в бровь попал. Я им человек пятнадцать извел. Я что ли пошел на него воевать? Мы воюем на своей земле. Весело было больно бежать в бой в Морозовке. Он отступает, а мы за ним бежим. Наслушаешься – мирное население про него такое рассказывает, такая у него подлость – разве их можно миловать.

День начался. Побрился, конечно, винтовку почистил. Самого себя в порядок привести надо. У меня хозяйка иголку выпросила, в бою хлястик потерял, я достал хлястик, а пришить нечем. А вот пуговиц у меня всегда полон карман. Мое заключение так, что мы должны победить. Я не знаю, каким только путем они нас летом брали. Вояка он отличный, но трус. Я сам лично видел – цельный их взвод хотел к нам перебежать, а он наставляет револьвер и удержал их. Меня, извините, ранило неловко, я перепугался, к жене ехать не с чем, а врач посмотрел, говорит: «Ну, счастлив, все у тебя в порядке».

Немец из хаты в хату сделал хода, метров пять высота. Наш батальон, что занял, никогда не отступал. Жалко отдать. Горько ли, тошно – стоим!

1. М. П. Петров (1898 – 1941) – генерал-майор, Герой Советского Союза, командующий 50-й армией. Погиб осенью 1941 года.[↩]
2. Н, А. Шляпин (1902 – 1941) – бригадный комиссар, член Военного совета 50-й армии.[↩]