Демьян Бедный. Из выступлений. Подготовка к печати и комментарии А. Антоненковой

В отделе рукописей Института мировой литературы имени А. М. Горького Академии наук СССР хранятся стенограммы выступлений Демьяна Бедного на различных литературных совещаниях и заседаниях, раскрывающие многообразную общественно-культурную деятельность советского поэта. Ниже публикуются материалы: 1. Из выступлений Демьяна Бедного на совещании деревенских политпросветработников и крестьян-выдвиженцев по вопросу: «Задачи культурной революции в деревне». 2. Из выступления Демьяна Бедного на юбилейном вечере, посвященном 25-летию его литературной деятельности 25 апреля 1933 года. 3. Выступление в Доме советского писателя на вечере, посвященном обсуждению фильма «Чапаев» 29 ноября 1934 года. 4. Из выступления на вечере встречи писателей с ударниками завода «Шарикоподшипник» по вопросу «Проблема пролетарской интеллигенции и задачи советской литературы» (1934). 5. Из наброска непроизнесенной речи в Тифлисе, подготовленной к торжествам в честь 750-летия поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» в 1937 году. 6. Вступительное слове на торжественном заседании, посвященном 100-летию со дня смерти И. А. Крылова 21 ноября 1944 года в Большом театре.

1

Вся агитация о том, что в старину было лучше, – лжива, лжива до последней степени. Но доказать, что в прошлом было плохо, скверно, хуже, чем сейчас, – это можно. А для этого надо знать историю, надо знать факты. Стояла тогда деревня на широком просторе или в тупике? Жизнь стояла перед деревней или смерть?

Я в детстве был бойким, шустрым парнем. И один конокрад в нашем селе говорил про меня: «Смотри, конокрадом будешь». Он не представлял себе иначе, самое лучшее представлялось для него быть конокрадом. Я был шустрый и начетчик, рано начал книги читать. И вместо избы-читальни к попу бегал. Я помню хорошо, какую книгу я читал. Садили меня на завалинке старики, и старушки, и не старики и заставляли читать. Какую я им книгу читал? Называлась она «Путь ко спасению». Путь ко спасению – значит, было плохо, если спасались. Недавно мне удалось эту книгу достать, жаль я ее не принес сюда. Называлась эта книга «Путь ко спасению, или Постоянное приготовление себя к смерти». Читали эту книгу взасос, постоянно приготовляли себя не к жизни, а к смерти. И в этом находили утешение. Жить плохо – давай готовиться к смерти. В некоторых местах это доходило до того, что живые крестьяне закапывали себя в землю, помирали, потому что смерть была лучше жизни…

Я вообще спец по похоронам был. Псалтыри читал. Жил я с дедом. Беднота такая, ничего нет. Ну, я очень шустрый, псалтырь читал «аллилуйя», «господи боже». Ну, думают, хорошего псалтырщика взять надо рубль, а я – за двугривенный. Ночью: «Вставай. Бабка Силантиха умерла». Ну, я живо с печки – и 20 копеек обеспечены. Я скоренько прочитал и скорее в бабки на улицу играть. Попик – тот с расстановочкой, а я – по дешевке, – покойник меня обжулить не мог, но живые обжуливали. Полагалось мне псалтырь положить на платок. Псалтырь мой, платочек хозяйский, который я с собой и уношу. Ну, мне и положат копеек за пять – семь такой, что раз шмыгнул – и нет его. И вот я, бывало, читаю псалтырь и потом посмотрю: хороший платок или нет.

И вот можете себе представить, был я мальчиком тогда, лет десяти – двенадцати, перед самой троицей побежал я к отцу в город стрельнуть полтинник-рубль. Он сторожем служил в церкви. Ну, как мальчишка: верст пяток пробегу, пойду, опять побегу. Нагоняет меня земляк, Михаил Белоусов, громадный мужик, шея – вот такая, морщинистый, маслом черные волосы, кряжистый мужик. Был это не кулак а середняк, имел две коровы.

— Что, говорит, парень, ты куда? В город, говорю, к отцу.

— Ну садись, я тебя подвезу.

Я сел. Спрашиваю у него: – Что вы дядя, Михаил, к празднику глядя в город собрались? Хмуро говорит:

— Дело есть.

— Какое же дело?

— Доски покупать.

— Какие доски?

— Гроб делать.

У меня так и екнуло: кто-то помер, а я в город пошел.

— Кто же помер? – говорю. И его ответ: «Я помирать буду». Жуткий мужик.

— Смеетесь, – говорю я.

— Нет, говорит, я буду помирать.

И это все о себе. Да как же так? Да вот пришла цыганка, посмотрела, поворожила и говорит: помрешь, беспременно помрешь, после троицы на третий день помрешь. И вот человеку четыре дня осталось жить. И в полной уверенности, что он помрет, он, в сущности, довольно спокойно к этому относится. Всю дорогу он только бубнил о том, что «вот до чего это не вовремя». Ну, конечно, помирать всякому надо, но вот лучше бы осенью, а то вдруг теперь! Корова стельная, как там» невестки без него управятся, ведь они ничего не понимают, Николка (сынишка) маленький, обижать его будут. Одним словом – «ну до чего это не вовремя, я прямо тебе сказать не могу», – повторял он все. «Ты, говорит, у отца долго будешь?» – «Нет, говорю, недолго». – «Ну так вот приходи на Лесную и поедем обратно». – «Я, говорит, еще на базар съезжу лампадное масло куплю, покрывало» (вот эти за рубль двадцать, вы знаете, наверное). Все это похоже на сказку, но это факт.

Словом, прихожу я на Лесную и застаю памятный торг: Михаил покупает три доски. Дает уже рубль пятнадцать, а с него спрашивают рубль двадцать. Он стоит и клянется: «Да ты бога побойся, я даю тебе рубль пятнадцать копеек за доски для покойника, для меня ведь это, как же ты не можешь снисхождения оказать?» Продавец говорит: «Михаил, но ведь какие доски! Ни одного сучка нет, ведь эти доски, до страшного суда пролежат, ведь вы меня и на том свете все вспоминать будете».

Торговались, торговались, не помню, взял тот рубль пятнадцать или рубль двадцать. Но, наконец, Михаил взвалил доски на телегу, раздвинул колеса. Я, как мальчишка, сел, конечно, «на хвост», который болтается так приятно. И поехали мы. «Покойник» правит, а я себе еду на хвосте и о платке думаю, все думаю, как бы это узнать, какой он платок купил, посмотреть бы.

Конечно, он не помер на третий день, жил еще долго, может быть, и сейчас еще жив. Но ведь это типичный рассказ о том, как удивительно умирает русский человек и какая у него была бесподобная жизнь, если он так готовился к смерти. Деревня умирала, она стояла в тупике, никакой надежды не было.

2

Я сам поступал в своей литературной жизни и другим так желаю: выполнять честно свою литературную работу, не гнушаться т любую работу, которую дает наша советская власть и наша партия, считать заслуживающей равного самоотвержения, считать равно высоким назначением. (Аплодисменты.)

Ввиду того, что я агитатор по роду и по всей своей конструкции, запальчивый, горячий, боевой человек и в литературе и в жизни, я неспокойный человек и не представляю, как можно быть спокойным, при тех или иных обстоятельствах, как можно не кипятиться, не реагировать? А поскольку я писатель, я реагирую словом…

Подлинный писатель, он всегда за что-то агитирует, потому что, кроме формы и содержания, есть цель – бессмысленного произведения не бывает. Всегда можно видеть – за нас, против нас, куда гнет, что маскирует. Агитация бывает прикрытой и неприкрытой.

Нет поэзии неагитационной, но нужно посмотреть, куда она агитирует. У меня она была, есть и остается агитационной, и все знают, куда она идет (Аплодисменты.)

В связи с разговорами о том, как пишет Демьян Бедный, пролетарский ли его язык, или непролетарский, какова его терминология и образы. Чаще всего они выхвачены из быта. Это лица деревенские либо городские, и я пишу для широких кругов деревни, для великих сто миллионов с лишним людей. Для этого я беру обиходные образы. Некоторые думают: