№8, 1968/Публикации. Воспоминания. Сообщения

Из воспоминаний О. Савича

В июле 1967 года И. Оренбург, выступая на похоронах О. Савича, рассказал, как воевал его старый друг в Испании и как вернулся он в Барселону, уже наполовину занятую франкистами, чтобы снять со здания советского посольства герб и флаг, забытые в спешке при отступлении. Так случилось, что Савич ушел из столицы революционной Каталонии вместе с последними солдатами Республики. В журналистских и писательских кругах Москвы факт этот был известен, но Савич, охотно вспоминавший испанскую войну, никогда об этом не рассказывал. Он не любил шумихи, представительства, парадности, суеты юбилеев, зазнайства и лести. Скромность, убеждал он нас, ссылаясь на Чехова, – одно из самых высоких достоинств человека, выражение его истинной духовности. И если говорить о литературе, то мне даже кажется, что он спокойнее относился к неосновательной критике, чем к неосновательной похвале, хотя похвалой не был избалован: только в самые последние годы о его работе поэта-переводчика стали писать в наших журналах.

После возвращения в Москву в 1939 году он уже не терял связи с литературой на испанском языке. Отныне Савич на протяжении почти трех десятилетий стал нашим постоянным спутником: его глазами мы увидели Испанию в трагический час ее истории; он открыл нам необъятный и плохо до того знакомый мир поэзии – чилийской, кубинской, мексиканской, колумбийской, эквадорской; неутомимый исследователь-испанист, в сжатых статьях-обзорах, за которыми стояли месяцы труда, он познакомил нас с творчеством таких поэтов, как Антонио Мачадо, Габриеле Мистраль, Рафаэль Альберти, Энрике Гонсалес Мартинес, Луис Карлос Лопес, Хорхе Каррера Андраде. Испания была высшей точкой гражданской и литературной биографии Савича. Но его путь к Испании шел издалека. Ему не было еще двадцати лет, когда он опубликовал первые стихи; потом в литературных сборниках и альманахах, появлявшихся в начале 20-х годов, часто замелькало его имя. Свое призвание он нашел в прозе. Как рассказчик он обладал прекрасным даром перевоплощения. Может быть, здесь сказалась актерская школа, которую он прошел в Театре им. Комиссаржевской в начале революции. Коренной москвич с широкими филологическими интересами, тонкий знаток европейского романа XIX века, явно тяготевший к урбанистической культуре, он писал о партизанах из степных станиц, о деревенских рыбаках, о странниках и чудаках, бросающих города ради близости к природе. Друзья Савича вспоминают, что когда вышла его книга «Короткое замыкание» (ГИЗ, 1927), Ю. Тынянов, встретившийся с ним в Праге, удивленно сказал: «Я не знал, что вы крестьянский писатель». Действительно, лучшие рассказы этого сборника – из деревенского цикла («Никитин день» и др.). Герои Савича представляли разные социальные слои России 20-х годов; общей у них была только одна черта – все они были убеждены в том, что мир не вмещается в них самих, в одном человеке, и, чтобы узнать себя, нужно внимательно осмотреться вокруг себя.

В 1928 году он выпустил лучшую книгу своей прозы – «Воображаемый собеседник». Это была книга об уходящей России, ее островках прошлого и трагедии маленького человека – «нового Башмачкина», однажды задумавшегося над тем, для чего он прожил свои пятьдесят пять лет. Понадобился лишь небольшой толчок извне, чтобы герой «Воображаемого собеседника», проживший долгую жизнь в состоянии безмятежного оцепенения, потерял точку опоры. В его односложном и однозначном мире привычных реальностей, в его мире двух измерений вдруг обнаружились такие тайны и глубины, о которых он даже не подозревал. И под тяжестью этого знания, неосознанного, неосмысленного, для которого, как говорится в романе, у него «нет слов», знания-догадки, знания-предчувствия, он надламывается и в конце концов гибнет. Трагедия рождается здесь с момента сознательности, как часто бывает в трагедии.

20-е и 30-е годы в Москве и во время своих частых и длительных заграничных поездок, главным образом во Францию, поездок, связанных с его литературной и корреспондентской работой, О. Савич сблизился со многими известными писателями. В конце жизни он собирался написать воспоминания об этих литературных встречах, но болезнь помешала его планам. В архиве О. Савича сохранилось несколько фрагментов, как бы первоначальных эскизов его ненаписанной книги. Некоторые из них публикуются ниже.

А. МАЦКИН

 

 

О БЛОКЕ

Мне захотелось есть. Впрочем, в те годы мы были неизменно голодны. С верхнего этажа «Дома печати» я пробрался вниз и на цыпочках прошел через залу. На сцене неизвестный мне человек, крича и жестикулируя, доказывал, что Блок изжил себя, что эпоха цыганских романсов безвозвратно ушла. Пока я шел по залу, кто-то, зевнув, сказал соседу: «Имажинист». «А может быть, ничевок?» – ответил сосед, и оба засмеялись.

Я прошел в буфет с длинной стойкой – от окна до выхода на сцену. Не помню, почему я прошел вдоль всей стойки. Наверно, искал что-нибудь, кроме маленьких кусочков темно-серого хлеба, смазанных селедочной икрой. Я поднял глаза. У выхода на сцену стоял Блок. Я не знал, что он в Москве.

Он внимательно слушал оратора. Изредка он кивал головой и тихо приговаривал:

– Верно… Да… Верно…

Рядом с ним никого не было. А может быть, я никого больше не увидал. Он смотрел куда-то поверх человеческого роста. Лицо его было спокойно, недвижно и устало. Так устало, как лица мучеников на иконах, не чувствующих боли от пыток, а только смертельную тоску.

Я испугался, что Блок увидит, как я смотрю на него, и стремглав убежал. Только долго спустя я вспомнил, что он никого не замечал, никого не видел.

Это единственный раз в жизни, когда я видел Блока.

О БРЮСОВЕ

Кто-то придумал, что Горький приезжает в Москву и выступит на 50-летии Брюсова в Большом театре. И хотя на афише имени Горького не было, многие пришли из-за него, а не из-за юбиляра.

Цитировать

Савич, О. Из воспоминаний О. Савича / О. Савич // Вопросы литературы. - 1968 - №8. - C. 165-170
Копировать