Из писем Л. Андреева – К. П. Пятницкому. Вступительная статья публикация и комментарий Вадима Чувакова

Признавая за письмами писателей «глубокое историческое и историко-литературное значение», М. Горький в 1927 году в письме к А. И. Андреевой сказал, что для него «было бы удовольствием» написать вводную статью для отдельного издания писем и дневников Леонида Андреева, если бы такое падание состоялось.

И это не случайно. Л. Андреев, несомненно, был выдающимся мастером эпистолярного жанра. Порой бывает весьма затруднительно провести грань между письмами Л. Андреева и его художественным творчеством, публицистикой. Собранные воедино и расположенные в хронологической последовательности, письма Леонида Андреева составили бы единственную в своем роде художественную автобиографию-исповедь одного из крупных русских писателей конца XIX – начала XX века, столетие которого отмечается в эти дни. При этом объективное содержание этой автобиографии-исповеди далеко выходит за пределы индивидуальной биографии автора «Рассказа о семи повешенных» и других широко известных произведений. Письма Л. Андреева – это искренний и глубоко драматический рассказ о судьбе талантливого писателя, который, отвергая буржуазное общество и его частнособственническую мораль, стремился связать свои вольнолюбивые настроения с русским освободительным движением.

Публикуемые письма Л. Андреева к директору-распорядителю возглавлявшегося М. Горьким петербургского издательства «Знание» К. Пятницкому (1864-1938) являются живым откликом на события первой русской революции 1905 года. Это было время наибольшей духовной близости Андреева Горькому. Рассказывая К. Пятницкому о своих творческих замыслах, характеризуя подъем революционных настроений в стране, обличая трусливую немецкую и финскую буржуазию, сочувствуя «героической Москве» декабри 1905 года, Леонид Андреев по существу адресовал свои письма М. Горькому, который был для него воплощением и самой Революции, и передового искусства. Вместе с тем уже в этих письмах проступает и полемика Л. Андреева с М. Горьким о перспективах русской революции, которые Л. Андреев оценивал пессимистически.

Письма Л. Андреева содержат много новых сведений по истории создания таких навеянных революцией произведений, как «Красный смех», «Так было», пьес «К звездам» и «Савва».

Наиболее крупные свои произведения периода революции 1905 года Л. Андреев пишет под благотворным влиянием М. Горького. К сожалению, поражение первой русской революции привело к усилению мрачных, темных сторон в противоречивом миросозерцании Л. Андреева, что сказалось на дальнейшем его творчестве.

Большая часть писем печатается впервые. Отрывки из некоторых публикуемых здесь полностью писем были напечатаны в 72-м томе «Литературного наследства» и некоторых других изданиях. Письма печатаются по оригиналам, хранящимся в Архиве А. М. Горького.

Даты на письмах без указания числа установлены по пометкам К. Пятницкого и почтовым штемпелям.

Письма из России датируются только старым стилем. Из-за границы – и старым и новым. В комментариях, за исключением некоторых случаев (например, на стыке годов), дается только старый стиль.

Публикация Архива А. М. Горького.

<Ялта. 15 апреля 1904 г.>

Дорогой Константин Петрович!

Обосновался в Крыму¹. Вероятно, проживем здесь и лето, если не воспоследует каких-либо осложнений. Дача около Ялты, недорогая (60 р. в месяц), с соответствующими удобствами. Место красивое и пустынное – летом буду ходить, как Адам до грехопадения. С приезда сюда все переболели простудой; сынишка и сейчас болен, кашель и повышенная температура.

Слыхал, что цензура задержала второй том сборника из-за «Евреев» ². Очень это грустно. Не знаю, как Вы теперь выпутаетесь. Скиталец, как я вижу, раньше месяца своих «Огарков» не кончит³. Как относительно первого тома: выпустите Вы его теперь или подождете второго? ⁴ И неужели придется перепечатывать лист с оглавлением 2-го тома? Какие убытки! Но и то удивительно, как удалось Вам провести первый том. Мне кажется, что Вам бы следовало издавать журнал – великолепное бы дело.

Прочел я весь сборник, впечатление такое⁵. Вересаева вещь слабая. Гусева – положительно слабая. Типичный образчик тенденциозно-обличительной литературы, лишенный глубины и оригинальности. Лица не живые, написаны по старому шаблону, еще дедовскому. Как подлец, так непременно у него «бегающие глаза» и т. п. Поп, 30 лет негодяйствующий, а к нему обращаются мужики за помощью, как к доброму, – точно первый раз его видят.

Не нравится мне общий тон сборника. Слишком черно, мрачно, торжественно и однотонно. Хоть бы улыбнулся кто. Скверное в этом смысле начало положил я. Это навело меня на мысль: не выпускать второго тома, прежде чем не напишу двух истинно жизнерадостных рассказов. Я их напишу!

Если найдется минутка свободная, черкните. А то пи о Вас, ни о Максимыче ни слуху ни духу⁶.

Деньги, пожалуйста, перешлите мне сюда, на имя Елпатьевского⁷. Вы знаете: скоро, вероятно, я запишу. От трезвой жизни много скверных мыслей в голову лезет.

Ваш Леонид Андреев.

 

<Ялта. 15 мая 1904 г.>

Дорогой Константин Петрович!

У моря сидим и погоды ждем. Недели три подряд дождь, холод, гадость. Гулять приходится в драповом; дача, как водится, не приспособлена для дурной погода: тесно, грязно и раздраженно. Все простужены; у меня анафемски болят зубы – в общем, это называется Крым.

Деньги получил и открытку получил. Денег обычно хватает у меня до 20, а с этого числа я начинаю занимать. Так и в этот раз. Присланными Вами уплатил долги и, если 20-го не полуду, вновь начну занимать. Вы ничего ив пишете мне, как денежные дела в «Знании», а это для меня очень важно.

Жизнь веду я по масштабу на 600 р., а если таковых денег нельзя буде» получать, то мне нужно заблаговременно принять меры ко всяческим: сокращениям. Боюсь, что если сразу Вы сократите: присыл, это очень запутает меня. Вообще, очень хотелось бы уяснить положение – война все выбила из колеи;

Идут ли хоть немного мои «Рассказы»? Спрашиваю обо всем этом, ибо слыхал от Скитальца, что дела плохи.

Очень удивлен, что «Евреи» Чирикова прошли⁸. Действительно, творится какая-то всероссийская чепуха. Можно осатанеть от злости, живя в этой проклятой России, стране героев, на которых ездят болваны и мерзавцы. Если война не закончится революцией, то наступит такая черная, глухая, беспросветная реакция, от которой на стену полезешь. Сижу я здесь спиной к России и чувствую, как она там стонет, рычит, дичает, воет с голоду, с тоски, с бессмыслицы. Самодержавная бессмыслица – кошмар, а не жизнь.

Должно быть, изрядное количество крови попортили Вы с этими сборниками. Не перестаю чувствовать благодарного удивления по поводу «В[асилия] Фивейского». В печати он не так страшен, как казался раньше (как и «Евреи» не так страшны в печати), одначе получал уже письма: как это, дескать, цензура…

Скиталец работает Над «Огарками», увлечен. Хороший он парень, хотя безалаберный. Жду Максимыча⁹. Вы не приедете в Крым? Нужно бы отдохнуть. Если приедете и первым делом не завернете ко мне, то, ей-богу же, рассержусь. Крепко жму руку.

Ваш Леонид Андреев.

 

<Ялта. 19 июня 1904 г.>

Дорогой Константин Петрович!

Жаль, что до осени не повидаюсь с Вами. Вчера сидели с Скитальцем на террасе и мечтали: вот подходит лодка, а в ней Конст[антин] Петрович и Максимыч. Тут только и делать можно, что мечтать, и мечты все такие чудные: уехать из Крыма, побыть в Петербурге, помокнуть под дождем. Месяц стоит хорошая погода: изумительное однообразие солнечных дней и лунных ночей. Теряешь представление о времени. Скалы, как раскаленные угли, пышут жаром, блести» море и небо – глаза не выносят этого ровного настойчивого блеска. Лень поднять руку, лень двинуться с места, лень думать, волноваться. В море полезешь – точно другой воздух, погуще: такой же прозрачный, неподвижный, теплый. Вероятно, зимою я поумнею – сейчас я глуп, как министр.

Порадовался выходу второго сборника¹⁰ и с наслаждением перечитал – «Вишневый сад» ¹¹. Юшкевич мне не понравился. Он талантлив, но не умен. Как сорока, он любит все блестящее, яркое и, как сорока, без разбору пихает вместе в бриллиантом кусочек стекла или жестянку от консервов. И всегда он кричит, как на базаре. Сядет – кричит, встанет – кричит, ляжет – кричит; папиросы он просит с таким же неистовством, как и свободы, и на каждый случай жизни, даже ватерклозетный, у него существует громоподобный эпитет. По существу его «Евреи» – сколок с «Углекопов» ¹², и в этом их достоинство.

Не будь у Юткевича дурацкого самомнения, Алексей, если бы взялся, мог бы сделать из него человека; теперь же он навсегда останется Юшкевичем. Очень жалко.

Отдыхаете ли Вы хоть теперь? Если бы не было войны, и приехал бы к Вам в Питер и, вероятно, уже дорогой поумнел бы. И погулял бы с Вами. Насчет денег Вы меня совершенно успокоили – спасибо. Теперь при мне живут мать, теща и брат. Подъедут еще. При всем том проживаю денег не больше обычного, устроился дешево, что для Крыма необычно.

Очень большая к Вам просьба. Я получил один экземпляр сборника с «Василием Фивейским». Тотчас кому-то его отдал и теперь весьма нуждась в повторении. Если можно, пришлите десяточек оттисков рассказа, а буде оттисков нет, то несколько экземпляров сборника – для раздачи близким. И заодно – несколько штук моей книги. Тоже кое-кому нужно дать¹³.

Вероятно, поеду в Одессу на несколько дней – треба собрать материал для нового задуманного рассказа¹⁴. А может, дерну и в Россию, сиречь Москва – Петербург. Ибо в Крыму, в конце концов, изрядная тощища. Если бы не сказывался он так хорошо на здоровье Димки¹⁵ и других, давно удрал бы.

Крепко жму руку. Алексею – горячий привет.

Ваш Леонид Андреев.

 

<Москва. 9—12 ноября 1904 г.>

Дорогой Константин Петрович!

Кончил – уф! – рассказ¹⁶, и как раз в пору: началась жестокая невралгия лица, от которой я корчу рожи, как либерал, которому предложили «подписаться». Как знаток и любитель болезней, я должен отвести в моей коллекции почетное место этому новому виду рожестраданий.

Рассказ вышел большущий – на 12 писанных страничек короче «Фивейского». Теперь – как быть?

По теме – протест против войны – рассказ: нужно напечатать как можно скорее, тем паче, что к весне, если война не кончится и если рассказ будет иметь успех, его нужно было бы выпустить отдельным изданием. Вообще, я против отдельных изданий, но тут, как Вы увидите, особь статья. И вот я боюсь, что чеховский сборник запоздает. Тогда я предложил бы так: «Красный смех» (рассказ) теперь же выпустить отдельно, а в сборник я напишу через 1¹/₂ месяца другой рассказ. Как Вы думаете? Повторяю: вопрос для меня большой важности.

А как относительно немцев? Если что-то можно, пожалуй, и наплевать на их марки – лучше зато пойдет рассказ за границей. Главное бы – поскорее! Если нужно, я приеду в СПБ потолковать и вырешить дело на месте.

Серафимович ничего не сообщает о рассказе – должно быть, рассказа нет; о чеховских письмах Бунин сказал, что родные что-то будто не хотят их давать… ¹⁷

Алексей сегодня, 9-го, по его словам, должен быть в Москве¹⁸, если он случайно оказался в СПБ, – передайте ему мое величайшее изумление, (во-первых), по поводу того, что он в СПБ, а не в Москве, и, (во-вторых), по поводу его крайне превратного толкования слова «либерал». А относительно пьесы скажите, что своей писать я не стану, а зато я придумал для «Гамлета» великолепный третий акт¹⁹. Гамлет поступает в русские министры и спрашивает:

– Бить или не бить? Если бить, то самого, пожалуй, побьют по Высочайше утвержденному образцу; а если не бить, то меня опять-таки побьют. И опять-таки человек я хворый, и прогресс отовсюду лезет, как волосы на голове у Серафимовича, и либерал просит пермете муа де маленький кусочек конституции, хотя бы с соблюдением основ, но с чухонским маслом. Ежели это намек на Финляндию…

Прекрасный акт: он стоит, одна штанина спущена, под полом председатель, а сбоку Гольцов в качестве Полония:

– Принц, не заткнуть ли вам уши ватой? Здесь, кажется, сквозняк.

Гамлет. А скажи: умеешь ты играть на балалайке?

Полоний. Принц, я старый либерал…

Г[амлет]. Будет дурака-то валять. Говори, умеешь, а то другого позову.

П[олоний]. Чижик, чижик, где ты был…

Г[амлет]. Это за мое-то доверие, да вдруг чижик? Ты это в каком смысле?

П[олоний]. Принц, в либеральном. В самом либеральном.

Ну и т. д.

Скажите также Алексею, что если б я знал твердо, что он в СПБ, – я бы ему написал; если б я знал твердо, что он в Москве, я бы к нему пошел. Но я ничего не знаю твердо.

Крепко жму руку. За брата спасибо²⁰. Рассказ пришлю в конце этой недели, когда перепишется.

Ваш Леонид Андреев.

12 ноября. Сегодня отправляю посылкой рассказ, уведомьте, пожалуйста, о получении.

Читал его на «Среде». Публика одобрила и в один голос заявила, что нужно напечатать как можно скорее. В то же время нашла рассказ малоцензурвым. Вот это плохо! Есть только одна важная зацепка: полное отсутствие в рассказе политического и частично обличительного. Если цензура заупрямится или потребует важных урезок, я выпущу рассказ «бесцензурно». Наплевать мне на этих чертей!

Теперь моя судьба в Ваших руках. Если захотите, чтобы в приехал в СПБ, пришлите деньжат на дорогу. Крепко жму руку.

Ваш. Леонид.

Бунин свое послал²¹. Скиталец все еще не окончил. Черт его подери, кдк он медленно работает!

 

<Москва. 9 декабря 1904 г.>

Дорогой Константин Петрович!

Для меня совершенно выяснился план отдельного издания «Кр[асного] смеха». Я видел альбом Гойи «Ужасы войны», и это до того удивительно хорошо, до того подходит к рассказу и в совокупности с ним создает нечто единственное – что я чуть не спятил. Восторг!

Формат – «Мира искусства» ²² бумага толстая, по виду старая, с оборванными краями. Шрифт крупный, старый, большие поля. На отдельных листах 15-20 рисунков Гойи. Ни заставок, ни виньеток. По одной стороне полей через всю книгу пройдет одна линия – сумасшедшая линия: обрывающаяся, путающаяся в узлах, местами обрывается, дрожит.

Восторг! И цена этому восторгу не менее 3 рублей. Оно и в цензурном отношении будет удобно²³.

Как только Цензура пропустит, сейчас же займусь работой: буду искать бумагу и прочее, воспроизводить рисунки. Чтобы к половине Марта.

Но только нужно держать в тайне. Боюсь, что кто-нибудь догадается и выпустит Гойю отдельно. Хотя, как ни странно – и мне без Гойи нехорошо, да и ему тоже.

Если Вы что-нибудь писали Шольцу²⁴ об иллюстрациях, то, пожалуйста, скажите, что никаких иллюстраций, не надо. А когда в России выйдет это издание – его можно повторить по-немецки. Но не иначе, как с Гойей, ни с кем другим, как с Гойей.

Восторг!

Ах, цензура! Если она зарежет мне рассказ, я и не знаю, до чего я огорчусь. Главное Гойя.

Ваш Леонид Андреев.

Черкните!

 

<Москва. 12 декабря 1964 г.>

Дорогой Константин Петрович!

Произошел некоторый курьез. Любители российский] словесности назначили сегодня в публичном заседании чтение «Кр[асного] смеха», а вчера на подготовительном заседании Федотов прочел этот самый «Кр[асаый] смех» и привел гг. членов в ужас. Кои чуть в обморок не упали, кои совсем ошалели – и решили: прочесть только половину. Это известие привез мне сегодня Гольцев## В.

1. Андреев с женой и сыном Вадимом приехали в Крым 22-23 марта 1904 года и поселились недалеко от Ялты на даче «Монтедоро».[↩]
2. Пьеса Е. Чирикова, предназначавшаяся для второго сборника «Знание», но запрещенная цензурой. Вошла в изданный книгоиздательством «Знание» (в марте 1904 года) т. IV Сочинений Е. Чирикова. В сб. «Знание» была заменена опубликованной с цензурными изъятиями одноименной повестью С. Юшкевича.[↩]
3. Рассказ С. Скитальца «Огарки. Типы русской богемы» напечатан в «Сборнике товарищества «Знание» за 1906 год», кн. 10, СПб. 1906.[↩]
4. Речь идет об отпечатанном со стереотипа 9-м издании первого тома «Рассказов» Андреева (книга вышла в июне 1904 года).[↩]
5. »Сборник товарищества «Знание» за 1903 год», кн. 1, 1904. В сборник вошли повесть Андреева «Жизнь Василия Фивейского», рассказы В. Вересаева «Перед завесою», С. Гусева-Оренбургского «В приходе» и другие произведения. [↩]
6. В письме К. Пятницкому от 21… или 25 марта 1904 года Андреев писал: «Серьезно, очень хотелось бы знать, как отразилась война на «знаниевских» делах. Не думаю, однако, чтобы застой был продолжительным: отпадает случайный читатель – тот, что еще привыкает только к книжке и колеблется на границе бульварного романа и серьезной беллетристики, а срединный интеллигент настолько уже обкультурен, что долго оставаться дикарем и глазеть хотя бы и патриотическими очами на резню и убийство – не может. Одно верно: мне, Скитальцу, Вересаеву и многим другим придется делать свою литературную «карьеру» почти сызнова – глубоко уйдет в прошлое то, что было до войны. И читатель будет новый, и требования у него будут новые, и песни ему нужно петь новые, и благо тому, у кого есть слух и голос. Очень для многих из нас еще во цвете лет сущих – начинается уже история. Конечно, какая будет война, – ежели простая драка, так и говорить о ней нечего, но если нас будут долго и серьезно колотить, слово мое сбудется. И тем, кто от жизни, – будет сладко, а тем, кто от смерти и разрушения, как я, – придется солоно. Когда я теперь читаю о падении российских выигрышных билетов, мне кажется порою, что это не билет упал на целковый, а я – мы – чертовы сыны».[↩]
7. С. Я. Елпатьевский (1854-1933) – писатель-народник, печатался в «Знаки»». О его знакомстве и встречах с Андреевым см.: С. Елпатьевский, Леонид Николаевич Андреев. Из воспоминаний, «Былое», 1924, N 27-28.[↩]
8. См. примечание 2 к письму от 15 апреля 1904 года.[↩]
9. В письме Андрееву из Петербурга 25-28 апреля 1904 года Горький сообщал: «числа 10-го буду в Ялте» («Литературное наследство» (далее ЛН), т. 72, стр. 211). Их встреча не состоялась, так как Горький попал в Ялту только 7 сентября 1904 года, когда Андреев уже возвратился из Крыма в Москву.[↩]
10. «Сборник товарищества «Знание» за 1903 год», кн. 2, 1904. Вышел в свет 29 мая и в тот же день был выслан Пятницким Андрееву.[↩]
11. 17 января 1904 года Андреев присутствовал в Художественном театре на премьере «Вишневого сада» и чествовании А. Чехова.[↩]
12. Роман Э. Золя, изданный «Знанием» (перевод А. Коморской).[↩]
13. 28 июня 1904 года Пятницкий выслал Андрееву по десять экземпляров сборника «Знание», кн. 1 и «Рассказов» Андреева (т; 2, изд. 9) и два экземпляра сборника «Знание», кн. 2. Одновременно им были посланы новые издания «Знания»: С. Найденов, «Пьесы», т. 1 и Н. Гарин, «Корейские сказки, записанные осенью 1898 года».[↩]
14. Поездка в Одессу не состоялась.[↩]
15. Вадим (р. 1902) – первый сын Л, Андреева и А. М. Велигорской.[↩]
16. »Красный смех» (раннее заглавие «Война»). [↩]
17. См. письмо И. Бунина к М. Горькому от 4 ноября 1804 года, «Горьковские чтения. 1958-1959», Изд. АН СССР, М. 1961, стр. 33-34.[↩]
18. Вероятно, Андреев имеет в виду письмо к нему Горького от 6 ноября 1904 года (ЛН, т. 72, стр. 233).[↩]
19. В связи с замыслом основать в Петербурге новый театр, в труппу которого вошли бы актеры из Московского Художественного театра, Театров К. Незлобина и В. Комиссаржевской, Горький в письме к Андрееву от 6 ноября 1904 года просил: «Пиши пьесу. Пиши две пьесы. Пять пиши» (ЛН, т. 72, стр. 234). Новый театр создать не удалось. Юмористический вариант третьего акта «Гамлета» был откликом Андреева на резолюцию Земского съезда, состоявшегося в Петербурге 6-9 ноября 1904 года. Большинством голосов съезд признал необходимость «народного представительства» (см. «Земский съезд 6-го и сл. ноября 1904 года. Краткий отчет», изд. «Освобождение», Париж, 1905).[↩]
20. П. Н. Андреев (1878-1923) – окончил в 1903 году со званием ученого рисовальщика Строгановское художественное училище. Позже преподавал рисование в одной из гимназий. 6 ноября 1904 года Пятницкий выслал П. Андрееву два тома выпущенной «Знанием»»Истории живописи в XIX веке» немецкого искусствоведа Рихарда Мутера.[↩]
21. Воспоминания об А. Чехове.[↩]
22. »Мир искусства» (СПб. 1899-1904) – ежемесячный художественный иляюстрироваиный журнал. Издавался С. П. Дягилевым. [↩]
23. Издание не состоялось.[↩]
24. А. К. Шольц (Томас Шефер; 1857-1923) – литератор, переводчик Андреева на немецкий язык.[↩]