Из писем

В 1938 году в пятой книге журнала «Красная новь» появилась повесть «Танкер «Дербент». Имя ее автора – Юрий Крымов (1908 – 1941) – до той поры не было известно. И потому успех повести, сразу получившей широкое признание, казался ошеломляющим, а вхождение ее автора в большую литературу – легким и стремительным.

Между тем писательская судьба Юрия Крымова складывалась совсем не просто. Юрий Соломонович Беклемишев – настоящее имя писателя Ю. Крымова – был инженером. Он окончил физико-математический факультет МГУ, работал в Центральной лаборатории связи НКПС, участвовал в строительстве электростанции на Ходынке в Москве, плавал на танкерах по Каспию, позже работал в Московском нефтяном институте, постоянно что-то изобретал, усовершенствовал, внедрял новую технологию – словом, принадлежал к блестящей, воспитанной в 20 – 30-е годы плеяде советских инженеров с их универсализмом, размахом, целеустремленностью. В письмах, которые публикуются ниже, освещена одна из страниц его инженерной деятельности, когда в Баку он работал над установкой по дегидрации нефти.

Другой большой любовью инженера Ю. Беклемишева была литература. В письме к Ю. Н. Либединскому он явно преуменьшил роль той среды, в которой родился и вырос. Его отец Соломон Юльевич Копельман до революции был известным издателем, одним из организаторов издательства «Шиповник». Мать, Вера Евгеньевна Беклемишева, чью фамилию он носил, была писательницей и переводчицей. Крымов рано начал писать. Рукописи его детских рассказов были сбережены В. Е. Беклемишевой и находятся в ЦГАЛИ СССР. Но речь не о них. Сохранилось письмо С. Ю- Копельмана к сыну, написанное в дни работы Первого съезда советских писателей. Оно свидетельствует, что_в1934 году Юрий всерьез думал о работе литератора. «Выводы, к которым ты приходишь относительно себя, совершенно неизбежны: тот, кто собирается говорить с «читателем», должен многое, очень многое знать и очень много преодолеть, – писал сыну С. Ю. Копельман. – Нужна большая выдержка, вера в себя, вера в то, что удастся упорным трудом и медленным, но настойчивым продвижением вперед. Чтение уже не должно быть развлечением, а работой, изучением эпохи, писательской индивидуальности, языка образов, собиранием материала и т. п. Подробнее будем с тобой говорить об этом еще не раз» (ЦГАЛИ, ф. 593, оп. 1, ед. хр. 46). Но путь в большую литературу для Крымова не был легким. Его первая написанная в 1935 году повесть «Подвиг» была решительно отвергнута литературным консультантом, который хотя и признал литературное дарование Крымова, тем не менее высказался против публикации повести. Ее напечатал в «Тарусских страницах» в 1963 году Н. Д. Оттен, и современный читатель мог убедиться в ошибке рецензента 30-х годов: в «Подвиге» Ю. Крымов (этот псевдоним был выбран уже тогда) ставил важные моральные проблемы, многие страницы повести отличались тонким психологизмом, точностью и свежестью образов.

Неудача с первой повестью не заставила молодого писателя отступить.

Через некоторое время он начал работать над новой вещью. Позже, в 1941, Крымов, автор уже двух признанных произведений, с предельной откровенностью написал незнакомой ему женщине в ответ на ее рассказ о своем горе, преодолеть которое ей неожиданно помогла повесть «Танкер «Дербент»: «Эта книга была написана мной в самый тяжелый период моей жизни. Меня в ту пору тоже постигло большое горе, но совсем другого рода, нежели Ваше. Это было серьезное испытание, и я вышел из него другим человеком. Книга «Танкер «Дербент» сюжетно совсем не отразила моей личной судьбы, но она была написана, если можно так выразиться, в процессе борьбы с душевным мраком. Быть может, в этом и заложена причина ее успеха. Вы пишете, что Вас она устыдила и вернула к жизни. А я Вам отвечаю, что она написана как полемика с самим собой, с надвигающимся отчаянием, которое в конце концов мне удалось преодолеть» (ЦГАЛИ, ф, 593, оп. 1, ед. хр, 40).

Публикуемые здесь письма писались в спокойные и радостные для Крымова дни: повесть «Танкер «Дербент» была принята к печати, она произвела сильное впечатление на членов редколлегии «Красной нови», и еще до выхода ее в свет несколько литераторов, как об этом сообщал Ю. Либединский, собирались откликнуться на нее в печати.

Но в письмах Крымова родным и Либединскому нет и тени самоуспокоенности. Прочитав свою повесть в журнале, он находит в ней недостатки, размышляет, сомневается. «…Быть писателем страшно трудно», – признался он в письме Либединскому. В это же время он работал над новой вещью и тогда же монтировал, усовершенствовал, сдавал в эксплуатацию установку по дегидрации нефти. Письма Крымова помогают понять, в каких обстоятельствах инженер Ю. Беклемишев становился писателем Ю. Крымовым, как органически соединялись в нем начала, до наших дней остающиеся противоборствующими, – «физика» и «лирика». Инженерная деятельность дала ему превосходное – изнутри – знание производства и производственной жизни, которые изображались Крымовым с достоверностью и точностью. Но увидены были все эти технические проблемы глазами художника. Отсюда объемность и пластичность образов, жизненная правда обстоятельств, тонкий лиризм, лаконизм и емкость языка.

Центральное место в публикуемых материалах занимают письма Крымова к Ю. Либединскому, в которых подняты проблемы производственной тематики и поставлен вопрос о гражданской позиции писателя. Обширные выдержки из этих писем Либединский напечатал в своем «Рассказе о Юрии Крымове». Но он опустил там слова благодарности, обращенные Крымовым непосредственно к нему, а между тем участие Либединского в судьбе Крымова очень существенно. Когда-то Либединский, считавшийся уже маститым литератором (ему было тогда двадцать пять лет), открыл Александра Фадеева. Пятнадцать лет спустя он открыл Юрия Крымова.

Новую повесть Крымова могла постичь судьба «Подвига». «Осенью 1937 г. я закончил повесть «Танкер «Дербент» и начал предлагать ее редакциям журналов. В течение зимы я побывал в редакциях «Октября», «Нового мира», «Молодой гвардии» и Гослитиздата. Повсюду мне возвращали, рукопись», – писал Ю. Крымов в автобиографии (ЦГАЛИ, ф. 593, оп. 1, ед. хр. 6). Но весной 1938 года повесть без какой-либо серьезной доработки (это видно из письма Либединского) была опубликована в «Красной нови», и сразу же в печати появились горячие отклики на нее – М. Шагинян, Ф. Человекова (А. Платонова) и др. Так добрые руки Либединского ввели в советскую литературу писателя, оставившего в ней за свою недолгую жизнь глубокий след.

Письма Крымова публикуются по подлинникам, хранящимся в ЦГАЛИ.

* * *

С. Ю. КОПЕЛЬМАНУ

[Баку, апрель 1938 года]

Дорогой МОЙ С. Ю.! ¹Спасибо тебе за телеграмму, за то, что хотел обрадовать меня. Должен тебе признаться, что ты достиг своей цели вполне. Два дня я был на седьмом небе, затем очухался и начал постепенно спускаться на землю. Обдумав это событие хладнокровно, я пришел к следующим выводам: то, что «Дербент» будет напечатан, – это хорошо. Хорошо прежде всего потому, что если вещь будет иметь хоть какой-нибудь успех, то дальше печататься будет легче. Во-вторых, это окрыляет (каким-то особым, внелогическим путем), создает стимул к работе. В-третьих, полезно посмотреть на свое творение на страницах книги. Однако я уже отрезвел и не переоцениваю этого успеха. Все это еще ничего не доказывает, в я все такой же подмастерье, каким был до триумфа. Да и сам триумф пока еще сомнителен. Отсюда может быть сделан только один разумный оргвывод – работать и работать. Не опьяняться, не зазнаваться, не заноситься в облака. Если вещь не будет иметь успеха, не впадать в панику, если будет иметь успех, не почивать на лаврах.

А наша Кикиша²меня изумила и опечалила. Она решила переделать мою вещь в пьесу, написать по ней киносценарий и еще бог весть что. Я написал ей, что это мне совершенно не улыбается. Во-первых, я глубоко убежден, что тема моей вещи совершенно не пригодна для пьесы и еще меньше для киносценария. Во-вторых, меня совершенно не интересует ни пьеса, ни киносценарий. Я вовсе не намерен делать из этого маленького успеха хлебную статью.

Кикиша пишет, что материал так и просится на экран (пожар, лодки, трудовые процессы и т. д.). Я же считаю, что главное и единственное ценное в ней – не пожар и не лодки, а тот социальный процесс (появление у станков людей, освоивших технику), который я попытался изобразить. Без этого вся вещь станет дешевкой. А в кино все это будет отодвинуто на задний план. Останется пожар и лодки. Что касается пьесы, то в ней, по-моему, невозможно сказать то, что я хотел. Да и как может Кикиша, даже не нюхавшая всех этих вещей, создать эту пьесу? И зачем это нужно?

Я тебя прошу поговорить с ней как-нибудь поосторожнее и отговорить от этих предприятий. А то она уже с кем-то сговаривается и предпринимает организационные шаги. Мне это очень не улыбается, но я не хочу огорчать ее. Сделай это обязательно, но тактично, как можно тактичнее, так, чтобы она не поняла, что я тебе писал.

Теперь обо мне: я устанавливаю свою бредовую машину со всей тщательностью. Приехал Валявский³ и роет землю. Дело идет медленно, но, по-видимому, к 15-му мая все будет закончено и приступим к испытаниям. Живу я удобно и даже с некоторым комфортом. Питаюсь неплохо. Удается писать немного. Работаю над этой новой вещью⁴, о которой я тебе говорил. Кое-что, по-моему, выходит. Но опять та же беда. Тема меня так задавила, что я еще не имею возможности работать над стилем и все силы уходят на то, чтобы выразить, изобразить то, что я хочу сказать. Льщу себя надеждой поработать над стилем после окончания повести вчерне.

Ануська⁵прислала мне неприятное письмо. С моим отъездом у нее исчезла воля к труду, она чувствует себя страшно одинокой. Зачет (последний) она до сих пор не сдала. Меня все это очень тревожит. Звони ей почаще и приглашай ее к себе. Я послал ей телеграмму с требованием немедленно ликвидировать зачет. Взбодри ее и внуши ей необходимость кончить как можно скорее.

По моим расчетам, я здесь задержусь до конца июня. Может быть, удастся приехать в начале июня, хотя мало вероятно. В Баку уже началась жара. Сейчас градусов 30 на солнце. Приходится много ходить – километров 10 в день, если не больше.

Пиши мне поскорее. Мои письма, которые я пишу Кикише, предназначаются также и тебе. Прочитывай их аккуратно.

Насчет дел в «Красной нови» и т. д. напиши мне свое мнение. Сейчас уезжаю на промысел и потому письмо кончаю.

Целую тебя крепко, дорогой мой С. Ю.

Твой Юрий.

ЦГАЛИ, ф. 593, оп. 1, ед. хр. 8.

 

Ю. Н. ЛИБЕДИНСКОМУ

[Баку, май 1938 года]

Многоуважаемый Юрий Николаевич!

Мне сообщила мать, что повесть моя пойдет в «Красной нови» и Вы уже кончили ее редактировать. Спешу поблагодарить Вас за то, что Вы взяли на себя этот труд. Для того, чтобы работать над произведениями молодых авторов, нужно много терпения и любви к человеку. Горячее Вам спасибо⁶.

Здесь, у себя, я взялся за новую вещь, которую начал в марте. Со временем дело обстоит довольно удачно, вечера обычно не заняты производством. Но дело идет очень медленно Й мучительно. Тема, которую я выбрал, гораздо сложнее прежней и захватывает более значительные события. Иногда мне кажется, что задача мне не по плечу. Но попытка не пытка, и даже неудача не пройдет для меня бесполезно. Изобразить то, что происходило за последние полтора года в моем любимом Нефтяном городе, – это очень заманчивая перспектива.

Помню Ваш совет – работать над обогащением словарного материала и в то же время не увлекаться цветными безделушками.

По приезде в Москву я бы хотел зайти к Вам поконсультироваться. Если Вы ничего не имеете против, то я зайду в редакцию, предварительно позвоню. Это будет, вероятно, в июле.

Здесь сейчас я наблюдаю -очень интересное явление. Внедряется на промыслах автомат для глубокого бурения. Этот механизм освобождает бурильщиков от тяжелого труда и увеличивает скорость проходки. Тем не менее бурильщики встретили автомат в штыки. Дошло до того, что снимают со станков вилки управления и закидывают в степь. Это, конечно, единичные случаи хулиганства, но, в общем, отношение к автоматам отрицательное. Люди больше надеются на свои органы чувств, чем на замысловатую электрическую машинку. На промыслах царит убеждение, что бурение – это искусство. И вдруг вместо мастера ставят машинку! Мастера ворчат, появляются скептики и пытаются подвести под эти настроения псевдонаучную основу. Ссылаются на американские авторитеты и т. д. Однако кое-где уже начинается перелом. Один азербайджанец махнул рукой на авторитеты и пробурил автоматом глубокую скважину без искривлений и аварий, с приличной скоростью проходки. Скептики сконфужены.

Присматриваясь ко всей этой истории, я пришел к убеждению, что автомат пойдет. Люди на промыслах уже не те, что были в 1935 г., совсем, совсем другие. И автоматика в нашем производстве совсем не та, что в капиталистическом. Там человек придаток автомата, у нас – хозяин. Мне кажется, что проблема автомата у нас и у них – одна из самых ярких социальных проблем нашей эпохи. Мне вспоминается негр, который выдавал билетики в одной из американских столовых. Бедняга изобрел механизм, выдававший билетики разных номенклатур, и представил модель хозяину. Предприимчивый деляга-американец заказал блестящую нарядную игрушку, а негра уволил за ненадобностью.

Азербайджанец, пробуривший скважину автоматом ХЭМЗА, ходит козырем и посмеивается. Он повысил квалификацию, а его бригада получила по расценкам, и, кажется, не мало. Теперь он с важностью объясняет ребятам, как работает машинка.

Мне очень хочется досмотреть, чем кончится эта эпопея, тем более, что я сам принимаю в ней кое-какое участие.

Пишу Вам об этом потому, что Вы, кажется, интересуетесь производством и понимаете технику. Если понадобится что-либо относительно рукописи, то мой адрес:

1. С. Ю. – шутливое семейное прозвище С. Ю. Копельмана (1881 – 1944), отца Крымова.[↩]
2. Кикиша – шутливое семейное прозвище В. Е. Беклемишевой (1881 – 1944), матери Крымова.[↩]
3. П. В.Валявский – товарищ Крымова, сотрудник Московского нефтяного института.[↩]
4. В это время Крымов начал работать над новой повестью, которую назвал «Первая любовь», затем «Подруга». После коренной переработки повесть была озаглавлена «Инженер», напечатанав «Красной нови», 1941, N 1.[↩]
5. А. В.Оскерко – жена Крымова.[↩]
6. В ответном письме (начало июня 1938 года) Ю. Либединский писал: «Письмо это, наверное, Вы получите почти одновременно с пятым номером журнала, в котором напечатана Ваша вещь. С большим интересом жду Вашей оценки той – не очень большой – работы, которую я проделал над ней. Если бы Вы были в Москве, мы бы попросили, чтобы Вы самостоятельно доработали ее, но в Москве Вас не было, нам же очень не терпелось скорей двинуть ее в печать.

   Редактура моя, как видите, выразилась, во-первых, в том, что я произвел некоторые сокращенья, по преимуществу устраняя повторенья и всяческую риторику (говорят, что она еще осталась). Наибольшее сокращенье относится к тому месту повести, где Вы почему-то сочли нужным приводить распространенную биографическую справку о капитане танкера. Не говоря о том, что эта справка стилистически ниже уровня всей вещи, она искажает и уродует, в общем, довольно стройную композицию Вашей повести.

   Вторая линия моей редактуры выразилась в незначительных композиционных перестановках. В середине повести находится глава, в которой Вы рассказываете о том впечатлении, которое на Тарумова и Мусю произвели известья о стахановской победе «Дербента». Введением этой главы Вы очень осложнили свою художественную задачу (кажется, Вы сами это не сознаете). В результате в соотношении пролога и этой главы есть некоторая разноголосица. Я попытался эту разноголосицу устранить, прекрасно сознавая, что рука автора подобного рода работу сделала бы успешнее. Если у Вас будет охота – давайте поговорим об этом месте с повестью в руках: в письме этого рода нюансы непередаваемы. Думаю, что когда Вы будете подготовлять отдельное изданье этой книги – Вы еще раз и по-своему разрешите задачу, которую Вы поставили, но не разрешили.

   Мне не понравилось, что Вы Касацкого заставляете вступать в заговорщические отношенья с матросом – буквально за несколько секунд до пожара, т. е. до того момента, когда эти заговорщические отношенья реализуются, – это и неумело и нарочито. Как видите, я путем некоторой композиционной перестановки отнес этот эпизод ко времени, более раннему. Мне кажется, что получилось складно.

   Что Вы об этом думаете?

   И, наконец, помимо того, что я устранил некоторые «перлы изящной словесности», я старался все время исходить из замысла Вашей вещи, из Вашей трактовки характеров, просмотрел всю словесную ткань вещи, кое-где дорабатывая и развивая, кое-где переставляя и уточняя, а кое-где убирая излишнее» (ЦГАЛИ, ф, 593, оп. 1, ед. хр. 47).[↩]