Иван Меньшиков (К 15-летию со дня смерти)

Тесно заставленная столами, заваленная подшивками газет редакционная комната. На столах, на стульях, даже на полу, поджав под себя ноги (так привычнее), сидят молодые люди, громко, ожесточенно спорят и курят. Курят беспрерывно, передавая из рук в руки затейливо расшитый кисет и с каким-то особым упоением затягиваясь крепким махорочным дымом. Тон задают в этом собрании работники редакции ненецкой окружной газеты «Нарьяна вындер» («Красный тундровик»), люди романтически настроенные, приехавшие работать в Заполярье не без тайной надежды найти здесь «свой Клондайк», расширить географию советской литературы. Каждый из этих молодых энтузиастов переполнен ощущением, что именно на долю его и его товарищей выпала честь нести свет социалистической культуры в ненецкие стойбища, туда, где пока еще господствуют феодальные пережитки, где заклинания шамана наводят страх и ужас на людей.

Среди спорящих есть ненцы и коми. Это учащиеся педагогического техникума, культурно-просветительной школы, юные корреспонденты газеты, пробующие свои силы в литературе. Споры и разговоры ведутся не только по поводу стихов, очерков и рассказов начинающих, – здесь горячо обсуждаются последние вести из Малоземельской тундры, из колхоза «Харп», здесь слушают рассказ работника Красного чума и на просьбу пособить ему в работе тут же решают командировать на место корреспондента.

В школьные годы довелось мне бывать на этих собраниях в редакции «Нарьяна вындер». Влекла туда вот эта постоянная атмосфера боевой творческой активности, ощущение пульса жизни далекого Печорского края. И я хорошо помню Ивана Меньшикова. Ваня Меньшиков, как тогда все его звали, кажется, самый молодой из работников редакции, был душой литературной группы. Он подолгу возился с рукописями начинающих ненецких литераторов Ефима Соболева, С. Ноготысого, Егора Талеева, Стеши Ардеевой и других. Вместе с ныне здравствующими писателями Николаем Леонтьевым и Георгием Суфтиным он принимал живейшее участие в подготовке к изданию первого литературного сборника молодых ненцев «Заполярье».

Любознательный, живой и общительный, Иван Меньшиков никогда не довольствовался свидетельствами очевидцев и рассказами самих ненцев, он сам хотел быть в гуще событий, среди героев своих будущих книг, он стремился в тундру и, вернувшись из очередной поездки, взволнованно рассказывал обо всем виденном, делился творческими планами. Он затем и поехал в Заполярье, чтобы написать книгу. Но непосредственной работе над книгой предшествовала боевая оперативная работа газетчика в период коллективизации, в период социалистического переустройства ненецкой тундры. Работа в газете оказала Меньшикову неоценимую помощь в накоплении материала, в осмыслении тех огромных сдвигов, которые произошли в сознании ненецкого народа.

Нетрудно себе представить, сколь разнообразные практические вопросы приходилось решать корреспонденту окружной газеты во время его поездок в ненецкие кочевья в то время, когда там происходила ломка всего жизненного уклада ненцев, когда рушились феодальные пережитки и в мучительной борьбе утверждался социализм. Обобществление оленей, борьба с кулачеством, обучение ненецких детей в школе, переход на оседлость, снабжение и торговля – во все это корреспондент не только вмешивался, но многое должен был организовать, решить на месте. А как на первых порах трудно было без знания языка, без знания быта, условий жизни! Сколько связано с этим смешных и грустных происшествий! Рассказывал о них Иван Николаевич редко и неохотно, с доброй застенчивой улыбкой, как бы посмеиваясь над самим собой.

Охотнее всего он рассказывал о новых людях тундры, среди которых у него быстро завелись друзья. Это были герои его будущих книг. Приезжая в Нарьян-Мар, они неизменно заходили в редакцию и разыскивали «русского Ваню». Иван Николаевич, встречаясь с ними в Нарьян-Маре, в редакции газеты, тут же уединялся куда-нибудь в уголок и расспрашивал, расспрашивал обо всем, что происходит в тундре, заставлял вспоминать подробности, проверяя свои наблюдения, сравнивая.

Ненцы, как и все северяне, любят помногу и подолгу пить чай, становятся разговорчивее за чаем. И Меньшиков радушно принимал ненецких друзей в своей холостяцкой комнате, одалживая на этот случай у соседей самовар и чайную посуду. Беседы тогда затягивались допоздна.

Я по опыту знаю, сколь трудно заставить ненца рассказать сказку на русском языке. Меньшиков за короткое время узнал множество ненецких сказок, легенд, преданий, – они питали его творческую фантазию, их органическое использование придало рассказам и повестям Меньшикова неповторимый национальный колорит и вдохнуло в них поэзию белых ночей и северного сияния.

* * *

Пожалуй, самое поэтическое произведение Ивана Меньшикова – это «Легенда о Таули из рода Пырерко». Оно создано на фольклорной основе. Таули живет в песнях, сказаниях и легендах ненецкого народа, имя его стало символом заступника за всех угнетенных и обездоленных.

…»В большую ночь Орлиного Месяца¹, когда скрип нарт слышен от края до края земли – так крепок мороз, на берегу студеного моря родился Таули, сын Пырерко». Так эпически спокойно и несколько торжественно начинается повествование. Жизнь Таули показана с самого рождения. В девять лет он – охотник, меткости и удачливости которого завидуют взрослые. Семнадцатилетнего Таули отец отправляет искать «счастье для своего племени». Вскоре он становится вождем всех угнетенных ненцев и поднимает их на борьбу против угнетателей.

Всей логикой борьбы, исторической закономерностью выступление ненягов (ненцев) было обречено на неудачу. Меньшиков верно вскрыл социальные корни их восстания против царевых слуг – сборщиков ясака, показал ограниченность этого восстания, преследовавшего цель утвердить автономию ненягов, избавить их от кабального царева налога. Даже сам Таули, наиболее дальновидный из всех ненцев, вожак восставших, – не видит четкой перспективы борьбы, а поэтому утрачивает влияние на значительную часть своих соратников. Под конец Таули с чисто детской доверчивостью отдает себя в руки врагов и гибнет.

Жизнь Таули коротка, как зимний день: он прожил всего двадцать лет… Но народная молва не хочет примириться с гибелью героя. «Легенда» рассказывает о казни Таули и его друга Пани, о том, как их живыми по голову закопали в землю. Просвистел над тундрой леденящий ветер, прошумела снежная буря, но горячим биением своего сердца отогрела их от холода, вернула им жизнь Нанук, возлюбленная Пани.

«И вновь пошел Таули с Пани и Нанук по своей земле, неся стрелу восстания, окрашенную в рубиновый цвет мести, – поднимать товарищей-ненягов на новые битвы за свободу и счастье своего народа.

Так говорит народная молва».

Устно-поэтические образы причудливо переплетаются в «Легенде» с бытовыми деталями и эпизодами. Но преобладает фольклорный колорит – в плане героическом и лирическом. Символический характер приобретает излюбленный Меньшиковым фольклорный образ «молвы», проходящий через всю книгу (этот образ встречается также в повести «Друзья из далекого стойбища» и нескольких рассказах). После пожара в Обдорске и первого поражения в открытом бою с царскими слугами по тундрам мчится черная, страшная молва, сопровождаемая слезами матерей, жен и сестер погибших. Ее обгоняет другая молва, зовущая к мести: «Куйте копья и наконечники для стрел, точите ножи и ждите стрелы восстания. Кровь искупим кровью и прогоним навсегда с нашей земли русского царя, взявшего нас в неволю».

Романтический образ Таули Пырерко, несмотря на всю специфичность места и времени, перекликается с образами легендарных героев эпоса других народов и прежде всего – русского. Имя Стеньки Разина не случайно упоминается в повести (стрелец Микола, мечтавший пробраться на Дон, к Стеньке Разину, оказался в рядах восставших ненягов и стал соратником Таули). И тут Меньшиков опять-таки шел от народной традиции. Народ в своих песнях, сказаниях и легендах романтизировал своих любимых героев, наделял их необычайной смелостью, силой, мужеством, благородством и даже способностью преодолевать смерть. Таков и Таули. Он родился под звон шаманского бубна, его необычная, полная подвигов жизнь прошла под знаком «стрелы восстания, окрашенной в рубиновый цвет мести», его ужасная казнь и чудесное воскресение – это почти традиционный финал народных легенд о героях, народных вожаках и любимцах.

Таули идет по стойбищам, он видит разорение, голод и слезы, он видит, что настал предел великому терпению. Сердце его наполняется грозной решимостью: он призывает народ к восстанию. Как пылающее сердце смелого Данко осветило людям путь к свету и счастью, так стрела Таули, окрашенная кровью, стала символом восстания, призывом к нему.

«И стрела мятежа летела от стойбища к стойбищу алой птицей свободы и мести, и люди прощались со своим очагом и шли к Таули, принимая на себя гордое имя «неняг».

И у птицы есть родина,

И у моря – течение,

И у ночи – конец,

И у племени – счастье.

Эти слова народной песни взяты эпиграфом к произведению Меньшикова. В них – ключ к пониманию всей книги.

Образ народного заступника Таули – это облеченная в художественную плоть свободолюбивая и честная душа маленького северного народа, его сила и бессилие, его талантливость и слабость.

«Легенда» по времени написания стоит позднее других повестей и рассказов Меньшикова о ненцах. Первое ее издание вышло в Архангельске в 1941 году и в том же году она включена была автором в подготавливавшийся к печати сборник «Человек ищет счастья», выпущенный «Советским писателем» лишь после войны, в 1946 году.

Любимый герой ненецкого фольклора был и любимым героем Ивана Меньшикова. Почти сразу же вслед за «Легендой» Меньшиков написал пьесу о нем и незадолго до начала войны читал ее коллективу Нарьян-Марского драматического театра. Я помню, пьеса была хорошо встречена коллективом. Работу над нею писатель должен был завершить в ближайшие месяцы, но война помешала довести дело до конца. Театр был закрыт. Меньшиков весь отдался оперативной газетной работе. К сожалению, до сих пор не удалось разыскать рукопись этой пьесы.

* * *

Иван Меньшиков не первым начал писать о ненцах. В начале 30-х годов появились рассказы Пели Пунуха, замеченные Горьким («Пята тысячелетий», «Не по шаману», «Девочка Савоне» и другие). Почти одновременно с Меньшиковым выступила в печати со своими сказами печорская батрачка Маремьяна Голубкова. Тогда же в различных журналах и газетах печатались стихи и очерки о Крайнем Севере Николая Леонтьева, стихи Георгия Суфтина. Каждый из них по-своему изображал жизнь и быт северян, ненцев, коми и русских, показывал коренные преобразования, происходившие в жизни далекого края.

1. Орлиный месяц – январь.[↩]