История против антиисторизма

Вспоминается казус, послуживший Константину Симонову поводом для статьи, которой суждено было стать одной из его последних газетных публикаций. Называлась она «Об одном странном открытии» («Литературная газета», 24 мая, 1978 года), а речь в ней шла о том, как историк С. Семанов в книге статей и очерков «Сердце Родины» (М., 1977), «критически отозвавшись о созданном в двадцатые годы проекте так называемой «Башни Татлина» как об «этаком агрессивно-угловатом веретене, кособоко нацеленном в небо»… сразу же вслед за этим поспешил сообщить своим читателям, что «Татлин благополучно эмигрировал». Дело не в споре о «Башне Татлина» – памятнике III Интернационалу, разъяснял К. Симонов, а в добром имени художника, графика, скульптора, заслуженного деятеля искусств РСФСР. И вопрошал в комическом недоумении: «Как же теперь быть, если верить нашему историку? Как быть мне, писавшему о театральных работах Татлина, которые он делал в 40-е годы в Москве вместе с Кедровым и Товстоноговым?» Как быть другим литераторам, авторам воспоминаний о встречах с Владимиром Евграфовичем и в довоенные и в послевоенные годы? «И, наконец, если опять-таки поверить нашему историку, что Татлин – эмигрант, как должны себя чувствовать сейчас те ребята из профессионально-технического горьковского училища, которые, как об этом писала «Правда», своими руками сделали новую модель «Башни III Интернационала», ныне стоящую в Музее архитектуры имени Щусева в Москве? Ироничные по форме вопросы таили глубокий, серьезный смысл. «Любому человеку, – продолжал К. Симонов, -может нравиться один художник и не нравиться другой. Но никому, а уж тем более историку, не подобает по собственному усмотрению отправлять неугодную ему в искусстве личность в мнимую эмиграцию из родной страны». Высокое патриотическое чувство, к которому то и дело взывает С. Семанов в своей книге, как раз «и должно было бы остеречь автора от, мягко говоря, неаккуратного обращения и с историей советского искусства, и с личными судьбами его создателей»¹. Увы, не остерегло: «методика», которой следовал автор книги, оказалась сильнее. Призывом поделиться публично ее «секретом» и завершал К. Симонов полемическую статью.

Призыв не был услышан, да скорее всего вряд ли и рассчитывал автор на ответ, ибо кто же по собственной воле станет раскрывать механизм вульгаризаторской мысли, предпочитающей точному знанию фактического материала (или хотя бы перепроверке его общедоступными сведениями, зафиксированными в массовых энциклопедических изданиях) холостые обороты собственных стереотипов: если художник – «левый», «авангардист», то куда еще деваться ему, как не в эмиграцию, и где заканчивать жизнь, если не на чужбине?..

Таким упрощенным взглядам на историю советской культуры и жизненные, творческие судьбы ее деятелей и создателей решительно противостоит всей направленностью, характером и пафосом исследования фундаментальный труд коллектива историков, посвященный первому послеоктябрьскому десятилетию культурной революции в СССР². Отмеченный интенсивными «поисками решения сложных вопросов теории и практики культурного строительства» (82), этот начальный этап становления и развития новой духовной культуры социализма на десятилетия вперед предопределил ее основополагающие черты, типологические особенности, которые, как подтверждает опыт культурного строительства в странах мирового социалистического содружества, «носят всеобщий характер, и к ним применим критерий повторяемости» (24). Кристаллизация этих особенностей показана на огромном фактическом материале, позволяющем, согласно авторскому определению феномена духовной культуры, выявить и проследить ее основные социальные функции: познавательно-творческую, просветительно-воспитательную и организационно-практическую. Своим нерасторжимым триединством они охватывают магистральные направления духовной жизнедеятельности общества, и не чем иным, как их выразительной спецификой, продиктованы структура и композиция труда, многопроблемное и многоаспектное содержание глав-разделов, предлагающих широкие концептуальные обобщения. В монографии подробно освещены такие взаимосвязанные процессы, как формирование системы партийно-государственного руководства культурным строительством и создание материальной базы культуры, общекультурный подъем народа и становление нового типа политической культуры, формирование социалистической интеллигенции и развитие науки, литературы, искусства, духовное возрождение народов СССР и начало социалистической интернационализации их культур. Избегая обезличенного взгляда на эти проблемы и процессы, авторы не упускают случая энергично подчеркнуть значительность личного вклада, который внесли в становление и развитие социалистической культуры А. В. Луначарский и Н. К. Крупская, В. В. Боровский и П. И. Лебедев-Полянский, В. П. Полонский и А. К. Воронский, Ю. М. Стеклов и М. Н. Покровский, М. Горький и другие партийные, государственные, общественные деятели, активные организаторы просвещения и образования, видные представители науки, литературы, искусства. Завершает книгу глава об изменениях в духовном облике народных масс как наглядном, внушительном выражении итогов первого десятилетия в истории советской социалистической культуры.

Представив, таким образом, монографию в целом, хочу далее оговориться, что пишу не рецензию на нее, а нечто вроде методологических и отчасти полемических заметок на полях, вызванных желанием соотнести сопредельную проблематику исторической и литературоведческой науки, взглянуть на материал и выводы историков глазами литературного критика, поразмышлять о них вслух в русле своих профессиональных интересов. Естественно, что из многих и разных проблем, поднятых и освещенных авторами, выделю преимущественно те, что прямо или опосредованно связаны с историей советской многонациональной литературы, а среди них раньше и прежде всего – теоретические и методологические проблемы, ставшие в литературной критике 70 – 80-х годов плацдармом острых споров и столкновений.

Начать с исходных обоснований непреходящего научного, универсального методологического значения ленинской теории «двух наций» и «двух культур» в классово антагонистическом обществе. Сомнения в ее неослабной действенности и после победы Великого Октября, в условиях социалистического строительства, манифестально заявленные в начале 70-х годов работой Л. Ершова и А. Хватова «Листья и корни», с течением времени стали для части литературной критики своего рода программной установкой, получившей крайнее выражение и в опубликованных «Нашим современником» статьях А. Кузьмина (1982, N 4; 1985, N 3, 9), и в книгах, вернее, одной книге С. Лыкошина, вышедшей под двумя разными названиями «Сердце у нас одно» (М., 1984) и «За белой стеной» (М., 1984). Четкие социальные критерии, точные классовые ориентиры «двух наций» и «двух культур» носили, согласно авторским крайне произвольным, вкривь и вкось толкованиям ленинских текстов, не всеобъемлющий, общетеоретический и общеметодологический характер, а временный и локальный, вызванный утилитарными соображениями. Не научная концепция, не программная установка большевистской стратегии в национальном вопросе и культурной политике, а всего лишь тактический маневр, полемический прием, сиюминутный лозунг, выдвинутые в ответ оппоненту, националисту-бундовцу, и затем пересмотренные, снятые самим В. И. Лениным в послеоктябрьских работах. Нас пытаются уверить, писал по этому поводу Н. Потапов, будто после победы Великого Октября подход В. И. Ленина «к национальной культуре, к наследованию ее ценностей стал совсем иным и речь им велась уже о «всей» культуре. Не только не продуктивны, но и не состоятельны эти попытки – путем манипулирования цитатами – «подправить» Ленина Лениным, изъять из нашего методологического арсенала идеи, выросшие не из преходящих потребностей момента, а из самого духа его учения, из его революционно-классовой сути»³. И тем самым, добавлю, подкрепить Лениным собственный антиисторизм, отыскать в ленинском философском и эстетическом наследии, разъятом на «до» и «после», научные основания ненаучной доктрины «единого потока» национальной культуры.

Об этом много и остро говорилось на VIII съезде писателей СССР в докладах В. Озерова, Л. Новиченко, в ряде других выступлений на секционном заседании, посвященном проблемам литературной критики и литературоведческой науки. Но вот уже после съезда в журнале «Москва» появилась статья В. Кожинова «Уроки истории. О ленинской концепции национальной культуры», где с прежним упорством провозглашаются те же идеи: «Итак, если в 1913 году В. И. Ленин настаивает на том, что из национальной культуры капиталистического общества надо взять только «зачатки» сумевших развиться в ней демократических и социалистических элементов, то в 1919 году он говорит о безусловной необходимости «взять все то, что есть в капитализме ценного»⁴. Выделяя последнее слово, как, казалось бы, не увидеть в нем критерия, ясно и четко указывающего на отнюдь не безразборное наследование победившей пролетарской революцией старой буржуазной культуры? Не тут-то было, однако: вопрос о критериях, то есть сознательном отборе, критической переоценке дореволюционного научного и культурного наследия, последующей оговоркой автора статьи попросту снимается. «Необходимо обратить внимание на тот факт, что В. И. Ленин как бы ставит знак равенства между понятиями «ценное» и «культура». Это вполне понятно, ибо культура по самой своей сути ценностное явление; то, что не обладает ценностью, есть только претензия на культуру, иначе говоря, псевдокультура. Утверждая необходимость «взять всю культуру, которую капитализм оставил», В. И. Ленин имеет в виду все явления науки, искусства и т. д., обладающие реальной ценностью»⁴.

Силлогизм стоит того, чтобы его перепроверить. Не только культурологически – взывая к истории отечественной и мировой литературы, научной и общественной мысли, знающей множество явлений, которые выпадают из ценностного ряда национальной культуры. Некоторые из них охарактеризованы в таких ленинских работах разных, дореволюционных и советских, лет, как «От какого наследства мы отказываемся?», «О «Вехах», «Критические заметки по национальному вопросу», «О национальной гордости великороссов», «Задачи союзов молодежи». «О значении воинствующего материализма». Не менее, если не более, поучительна перепроверка текстуальная, соотносящая то, что действительно сказано Лениным, с цитатными усечениями, которые, не смущаясь пестротой многоточий, приводит критик-интерпретатор. Случайно ли, обращаясь к знаменитой ленинской речи на III съезде комсомола, он опускает как раз те ее принципиальные положения, которые ориентировали молодое поколение рабочих и крестьян не на «простое книжное усвоение» научных и культурных знаний, а на их творческую переработку, критическую переоценку? «Нам не нужно зубрежки, но нам нужно развить и усовершенствовать память каждого обучающегося знанием основных фактов, ибо коммунизм превратится в пустоту, превратится в пустую вывеску, коммунист будет только простым хвастуном, если не будут переработаны в его сознании все полученные знания. Вы должны не только усвоить их, но усвоить так, чтобы отнестись к ним критически, чтобы не загромождать своего ума тем хламом, который не нужен, а обогатить его знанием всех фактов, без которых не может быть современного образованного человека. Если коммунист вздумал бы хвастаться коммунизмом на основании полученных им готовых выводов, не производя серьезнейшей, труднейшей большой работы, не разобравшись в фактах, к которым он обязан критически отнестись, такой коммунист был бы очень печален. И такое верхоглядство было бы решительным образом губительно»##В. И. Ленин, Полн. собр.

1. «Литературная газета», 24 мая 1978 года.[↩]
2. «Великая Октябрьская социалистическая революция и становление советской культуры. 1917 – 1927 гг.». Ответственный редактор академик М. П. Ким, М., 1985. Ссылки на это издание будут даваться в тексте.[↩]
3. «Дружба народов», 1985, N 11, с. 223.[↩]
4. «Москва», 1986, N 11, с. 188.[↩][↩]