Истоки европейской комедии

В. Н. Ярхо, У истоков европейской комедии, «Наука», М. 1979, 176 стр.

Не только в отечественном, но и в зарубежном литературоведении книга В. Ярхо «У истоков европейской комедии» является первым опытом осмысления творчества Менандра (342 – 291 до н. э.) с учетом папирусных текстов, открытых за последние два десятилетия. При этом следует отметить, что некоторые из фрагментов папирусных находок пока еще нигде не опубликованы и впервые вводятся в научный обиход. Труд югославской исследовательницы В. Янкович «Менандрови ликови и европска драма» (Белград, 1978) в первой части, посвященной Менандру, носит в основном описательный характер. Во второй половине книги делается попытка возвести к образам Менандра – через Плавта и Теренция – почти всю комедию нового времени, включая Фонвизина и Гоголя. Однако правильнее было бы говорить о неких общих законах построения комического образа, а не о непосредственном влиянии Менандра, практически неизвестного до начала XX века.

В отечественном литературоведении новые тексты Менандра были предметом изучения в начале века Б. Варнеке, Г. Церетели, И. Толстого, в 60 – 70-е годы – И. Тройского, С. Лурье, Н. Чистяковой, А Тахо-Годи, Л. Павленко.

Рецензируемая книга представляет собой не просто итог достигнутого у нас и за рубежом, она знакомит с широким кругом проблем, возникших в результате полуторастолетнего изучения драматургии Менандра.

В. Ярхо раскрывает поразительную историю драматургического наследия Менандра, который, продолжая в течение многих веков преображенно жить в творчестве римских комедиографов Плавта и Теренция, а через них в сюжетах и сценических типах нового времени, сам между тем оставался terra incognita и понемногу стал приобретать реальные очертания лишь в конце прошлого столетия, – все это подтверждает справедливость изречения древних: «Книги имеют свою судьбу». Если раньше из разрозненных фрагментов Менандра и их римских обработок трудно было с достаточной достоверностью восстановить ход действия в его комедиях, то теперь надежным источником стали папирусные находки последних лет, на которых автор книги убедительно основывает свой анализ.

Рассказ В. Ярхо об открытии значительных папирусных фрагментов. Менандра похож на увлекательную остросюжетную повесть, как бы подтверждающую власть всесильного случая, который играет столь большую роль в новой аттической комедии.

В. Ярхо воссоздает картину общественно-исторической жизни Греции на рубеже IV и III веков до н. э., с бесконечной сменой войн и перемирий, объединений в государственные союзы и их распадом, обожествлением и развенчанием правителей так, что становится понятным, как весь этот калейдоскоп породил веру в силу случая.

На широком фоне, включающем в себя характеристику важнейших этических учений, в книге рассматривается творчество Менандра, дается история развития древнегреческой комедии в каждый из ее периодов (древний, средний и новый). Показано, как изменялась на разных этапах общественно-политическая, нравственно-этическая, художественно-драматургическая окраска этого жанра. Так, если древняя комедия Аристофана насыщена социально-политическими проблемами и публицистически заострена, то средней и новой комедии политическая тематика присутствует лишь как вкрапления в бытовую зарисовку.

Пародирование мифологии, обычное для древней комедии, фактически совершенно угасает в новой, где лишь иногда пародируется трагедия с мифологическим сюжетом.

Эротический элемент, носящий в пьесах Аристофана ярко выраженный фольклорно-культовый характер, в новой комедии преобразуется в любовную тему бытового плана, где гетере, игравшей заметную роль в афинском быту того времени, отводится большая, а иногда главная партия и даются самые разнообразные характеристики, отраженные в названиях пьес. Так, алчная гетера, обычная фигура средней комедии, соседствует с типом девушки – подруги молодого человека, в комедии IV века происходит не только преобразование старых персонажей, но появляются и совершенно новые типы – сводника, хвастливого воина и парасита, лишь эпизодически встречавшиеся в древней комедии.

Мотив приготовления еды и фантастического насыщения, восходящий к фольклорно-культовым истокам древней комедии, утрачивает в новой комедии сюжетное значение и сохраняется как реликт в образе болтливою повара, считавшего себя мудрецом и знатоком всех наук.

В новой комедии активная роль отводится рабу, что было унаследовано римской комедией.

Автор отмечает также важную в теоретико-литературном аспекте разницу в характере типизации в древней и новой комедии. В древней типизировались важнейшие социальные явления, воплощенные в конкретных личностях (демагогия – Клеон, «вредоносная» философия – Сократ, «упадочническая» драматургия – Еврипид), причем сами эти реальные исторические лица служили объектом политической карикатуры в духе фольклорных масок. В новой комедии совсем иное: здесь без особой претензии на социальное обличение типизируются представители наиболее распространенных профессий (воин, гетера, сводник, парасит, повар и др.), наделенные набором стандартных черт, но достаточно близкие к реальным людям того времени. Иными словами, меняются местами конкретно-исторический прототип и его сценическая характеристика: там реально-историческое имя носит на сцене нереальная личность, олицетворяющая лишь социальную тенденцию, здесь вымышленное имя носит на сцене бытовой персонаж.

В этой связи важно высказываемое В. Ярхо мнение о том, что трактат Феофраста «Характеры», привлекаемый обычно исследователями, мало что дает для понимания новой комедии и особенно Менандра: Феофраста интересуют преимущественно отрицательные проявления человеческой натуры, а новая комедия в лице ее лучших представителей стремится создать психологически убедительный образ обычного человека.

В книге показано, как изменение в сюжетах и образной системе афинской комедии IV века отразилось на всем ее художественном строе. Так, роль хора снижается от содержательной функции к внесюжетной плясовой интермедии, и в структурном плане выступление хора становится не более чем композиционной межой, которая делит пьесу на пять актов, обязательных впоследствии для европейской драмы.

Первая половина книги заканчивается четким определением жанра комедии до Менандра. Во второй части, целиком посвященной Менандру, В. Ярхо, остановившись на его жизни и творческой биографии, переходит к всестороннему анализу его драматургического наследия, убедительно показывая, в чем Менандр следует уже сложившейся традиции и в чем поступает новаторски. Так, у Менандра сохраняется более или менее стандартный набор имен персонажей и названий комедий; дошло до нас и достаточное количество изречений из его пьес на нравственные темы, имеющих много общего с высказываниями других авторов новой комедии, Вместе с тем в исследовании выделяются новые мысли комедий Менандра, не частые до этого на афинской сцене: о значении мягкости и обходительности в семейной жизни, о сочувствии к ближнему, в том числе и к рабу, об умении обуздывать низменные страсти. Притом В. Ярхо подчеркивает, что, хотя советы, отражающие идеалы Менандра, носят часто утопический характер, а разрешение жизненных конфликтов облегчено, однако несомненна гуманистическая направленность его комедий и ясное понимание им жизненных трудностей.

Далее, на основании ранее известных текстов и последних папирусных открытий в книге подвергается тщательному разбору весь образный строй театра Менандра. Например, в ранних пьесах («Щит» и «Брюзга») драматург избегает стереотипов новой комедии в сюжете и в выборе персонажей. В двух главных образах этих комедий В. Ярхо вскрывает как черты традиции с присущим ей фольклорным поруганием (эпитеты, прилагаемые к Смикрину), так и черты новаторства в образе Кнемона, являющегося не статичной маской, а живым человеком.

Интересно проведенное литературоведом сравнение роли раба у Плавта (которого до последних находок считали во многом прямым наследником новой аттической комедии) и у Менандра показывает совершенно разную смысловую направленность активности раба. Тем самым еще раз доказывается несостоятельность утверждения, что существующие римские комедии восходят к несохранившимся греческим.

Наибольшей неожиданностью для исследователей при чтении новых папирусов оказалась нигде больше не встречающаяся у Менандра фигура философствующего подставного врача, восходящая, по определению В. Ярхо, к маске «ученого дурака» и доказывающая живучесть традиции народного фарса.

Анализируя «Самиянку» как комедию ошибок, В. Ярхо подмечает близость исходной ситуации в ней с одной из самых трагичных драм Еврипида («Ипполит») и различие в разрешении конфликта, которое коренится не только в разнице между жанрами, но и в изменившихся идеологических и этических представлениях.

Следовательно, исконные сюжетные мотивы остаются только формой, с помощью которой Менандр раскрывает душевные качества и внутренний мир человека.

Обращаясь к комедиям, где героем выведен «влюбленный воин». («Отрезанная коса», «Ненавистный», «Сикионец»), автор книги окончательно убеждает нас, насколько неправомерно было постулировать сюжетные ситуации и систему образов Менандра из римских переработок. Его пьесы, кроме того, показывают совсем новое, уважительное отношение к женщине и к любовному чувству, в котором подчеркивается его духовная сторона.

В комедии «Третейский суд» в отличие от ранних произведений, как отмечает исследователь, Менандр использует полный набор традиционных компонентов новой комедии, однако наполняет их новым содержанием, знаменующим переход к еще незнакомой древнему театру психологической комедии, где герои сами находят путь к разрешению конфликта, не дожидаясь вмешательства обычного в средней комедии и нередкого в новой «счастливого случая».

Таким образом, интересное монографическое исследование, посвященное Менандру, дает возможность увидеть черты традиции и новаторства в творчестве основателя европейской комедии, подарившего миру новый тип драмы – психологическую комедию, открывшую внутренний мир человека со всеми оттенками его индивидуальности.

Однако среди различных вопросов, поставленных и разрешенных автором рецензируемой книги, есть и такие, которые остались, на наш взгляд, недостаточно объясненными.

В книге встречаются неоднократные ссылки на ту или иную фольклорную черту новой аттической комедии, но они часто «повисают в воздухе», поскольку не освещено происхождение комических сюжетов и масок из фольклорно-ритуальной стихии культового праздника, хотя в других своих работах, особенно посвященных Аристофану, В. Ярхо говорит об этом. Краткое же резюме – всего на полстраницы – дается слишком поздно (стр. 161).

Для объяснения некоторых явлений и этических взглядов автор монографии неоднократно и вполне обоснованно обращается к учениям философов – Аристотеля, Феофраста, Хрисивпа. Но простое упоминание Эпикура (стр. 151), на наш взгляд, ничего не объясняет. А между тем уместно было бы сказать о дружбе Менандра и Эпикура, и не только в их юные годы. Ведь известно, что этическое учение Эпикура нашло практическое воплощение в его философской школе, именуемой «Садом», которая представляла собой общность связанных дружбой и близостью интересов людей, свободных и рабов, мужчин и женщин, в том числе и гетер.

Подобные мысли о дружбе, гуманности, о признании в женщине и в» рабе человека проводит и Менандр в своих пьесах. Поэтому если даже исключить возможность прямого взаимовлияния философа и драматурга, все-таки нельзя не заметить близость их этических взглядов, отразивших определенные тенденции времени. Тем более что и тому и другому был свойствен известный утопизм и иллюзорность в разрешении жизненных конфликтов.

Почему античная традиция упорно приписывает создание типа «хвастливого воина» Менандру, между тем как в книге убедительно показано, что менандровский воин не имеет почти ничего общего с традиционным «хвастливым воином» в римской комедии Плавта? Может быть, в не дошедших до нас комедиях Менандра был такой прототип, и тогда мы имеем еще один пример вариантности маски?

К сожалению, В. Ярхо только констатирует факт забвения Менандра начиная с VIII века и не объясняет, было ли это следствием изменявшихся общественных взглядов или вызвано какими-то другими причинами.

Комедия, везде называемая «Брюзга», на стр. 102 именуется «Угрюмец», что вносит некоторый разнобой.

Все сказанное не мешает воспринимать «У истоков европейской комедии» как умную и нужную книгу, сочетающую в себе серьезное научное исследование с увлекательностью и доступностью изложения.