Сквозь призму восприятия

Способы и средства художественного освоения действительности чаще всего имеют свою сложную, длительную историю. Они постоянно выкристаллизовываются, претерпевают изменения, обогащаются в творчестве многих писателей, приобретая каждый раз свой индивидуальный облик. В то же самое время художественные средства существуют как особое явление, как постоянная значимая величина литературного процесса. Это касается творческих методов, жанровых образований, равно как и различных иных способов образного раскрытия жизни. Исследователи литературы постоянно обращаются к таким, например, понятиям и категориям, как «характеры и обстоятельства», «лирический герой», «психологический анализ», «внутренний монолог» и т. д. Входя составной частью в арсенал художественных средств, которыми пользуются современные мастера поэтического слова, явления эти и категории возникли на определенном этапе эволюции литературы, продолжая свое развитие в последующие исторические периоды.

Изучение их истории, их изменяющейся эстетической функции представляет существенный интерес с точки зрения творческого роста литературы, обогащения ее возможностей.

В тесном единстве с другими компонентами поэтики и стиля своих произведений Л. Толстой довольно широко разработал тот способ изображения событий и действующих лиц, который получил свое название – «сквозь призму восприятия героя»¹. Вклад Толстого в действенное, глубоко плодотворное его освоение весьма значителен. Однако автор «Войны и мира» не был писателем, который впервые претворил его в художественной практике. Этот способ изображения действительности складывался на протяжении нескольких столетий. Истоки его можно видеть в литературе Возрождения.

Тут прежде всего следует назвать сервантесовского «Дон Кихота» (1615). В этом произведении отразился не только отход от норм средневекового мышления, но и преодоление узости, односторонности того восторженного воспевания земных благ, чувственных начал человеческой природы, которое было присуще литературе времени Боккаччо и Рабле. Если в эпоху средневековья основными измерениями мира и человека были сопоставление и противопоставление неба и земли, духовного и плотского, если в творчестве Боккаччо и Рабле рельефно раскрывались острые столкновения чувственных стремлений и религиозного аскетизма, природной стихийности со схоластикой, всякого рода канонами, то в «Дон Кихоте» выражены иные критерии оценки человека и окружающего его мира. Это идеи гуманизма, справедливости, добра, истины в их глубоких противоречиях с постоянными, повседневными проявлениями зла, жестокости, насилия, несправедливости.

Своеобразие этого подхода писателя к жизни заключается в том, что идеи добра и справедливости предстают в романе и как исходный принцип действий основного героя в его борьбе со злом, и одновременно как главенствующее начало в его восприятии действительности. Уверенность Дон Кихота в том, что добро – неотразимая сила, что оно всегда и везде способно побеждать жестокость и несправедливость, определяет все его отношение к жизни. Сквозь призму этого восприятия мира перед Дон Кихотом и выступают повседневная действительность, отношения между людьми. В его представлениях о жизни много книжного, иллюзорного, однако глубокая вера Дон Кихота в человека, его горячий гуманизм раскрываются в романе как высокие свойства человеческой души.

Дон Кихот сталкивается с прозаической, суровой действительностью, терпя одно поражение за другим. Помимо того, он постоянно соприкасается с обыденным сознанием и восприятием происходящего в мире. Своего рода олицетворением этого восприятия выступает Санчо Панса. Роман открывает примечательные противоречия и взаимодействия двух видов отношения к жизни: романтически-возвышенного, активного, протестантского по своей сути и обыденно-прозаического, отмеченного чертами приспособления к господствующим нормам жизни. Эти два разных восприятия действительности охарактеризованы в романе в их сложившихся, устойчивых качествах, в их известной нравственно-психологической всеобщности. Обладая свойствами возрожденческой универсальности, позиция героя романа вместе с тем не заключает в себе той внутренней дифференциации в восприятии жизненных явлений, которая позволяет отчетливее понять своеобразие каждого из них.

В литературе XVII – XVIII веков принцип «сквозь призму восприятия героя» не получает своего широкого развития, может быть, как раз вследствие отхода ее от ренессансной всеобщности. В то же время принцип этот рельефно выступает в ряде крупных творческих созданий этой эпохи, принимая разные формы. В романе Г. Гриммельсгаузена «Симплициссимус» (1669) разработка этого способа повествования тесно связана с образом рассказчика. Но не само по себе повествование, от первого лица обусловило использование принципа «сквозь призму восприятия», а тот общий замысел, который лежит в основе «Симплициссимуса».

Рассказ от первого лица, развернутый в различных планах, образ повествователя широко представлены в так называемом плутовском романе, одним из зачинателей которого явилась анонимная повесть «Жизнь Ласарильо с Тормеса, его невзгоды и злоключения» (1554). Центральное место в плутовском романе занимает описание превратностей судьбы героя, преодоление им всякого рода бедствий. Герой-рассказчик здесь находится в гуще событий, он впрямую сталкивается со всем тем, что является источником его невзгод. Поэтому в плутовском романе, так же как и в других видах повествования от первого лица, отсутствует тот взгляд «со стороны», который характерен для рассматриваемого нами способа изображения жизни, героев.

«Симплициссимус» объединяет в себе черты, которые роднят его с «романом воспитания», и особенности, свойства плутовского романа. По своему происхождению герой «Симплициссимуса» – человек из низов, сын мужика, в детском возрасте – во время непрерывных военных столкновений в Германии – он теряет родителей. Лишенный какой-либо жизненной опоры, Симплициссимус по воле судьбы вступает в общение с людьми разного общественного положения, разной душевной устремленности. Отличительную черту его первоначального восприятия окружающего мира составляет простодушие. Рассказывая о своих встречах с благочестивым отшельником, герой романа замечает: «Однако ж как моя совершенная противу других людей простота все еще во мне оставалась, то (понеже ни ему, ни мне настоящее мое имя было неведомо) прозвал он меня Симплициусом». Это латинское слово и означает прямодушный, Простодушный.

На первых порах Симплициссимус «ребяческим оком» взирает на жизнь. И именно ясность, незамутненность его взгляда на происходящее в ней позволили ему увидеть поразительную странность, анормальность того, что многим представлялось обычным, естественным. «Где надлежало быть великой любви и верности, там обрел я наибольшую измену и жесточайшую ненависть, раздор, гнев, вражду и несогласие. Иной господин бесчестил своих верных слуг и подданных; напротив того, многие подданные бесчестно плутовали у добросердечных господ. Непрестанные распри замечал я между супругами; иной тиран обходился с честной своею женою хуже, нежели с собакой; а иная беспутная потаскушка почитала своего добропорядочного мужа дураком и ослом… Купцы и ремесленники, словно наперегонки, выколачивали проценты ростовщическими алебардами и различными фортелями и увертками выжимали мужиков до седьмого пота. Напротив того, и мужики нередко были столь безбожны, что когда с них не спускали шкуры, то так и норовили, прикинувшись простаками, насолить погорше ближним или даже господам».

В известной мере так же, как и в «Дон Кихоте», в «Симплициссимусе» важное значение имеют социальные мотивы, под влиянием которых формируется оценка героем явлений действительности. Однако в романе Гриммельсгаузена, особенно в его двух первых книгах, острее раскрываются плебейские начала в мировосприятии главного действующего лица. Вместе с тем, в отличие от «Дон Кихота», в «Симплициссимусе» свой, особый взгляд героя на жизнь, людей выступает прежде всего в начальных звеньях произведения, когда основной персонаж, он же рассказчик, передает свои детские, юношеские впечатления от того, что происходило с ним и вокруг него. Тут нельзя не вспомнить обрисовку Толстым непосредственного, в какой-то мере наивного и в то же время по-своему проницательного восприятия действительности ребенком, подростком, юношей (девчонка Малаша на военном совете в Филях, Наташа Ростова в театре и другие эпизоды в произведениях Толстого).

Герой романа Гриммельсгаузена проходит курс обучения в той школе жизни, где царят обман, жестокость, хищничество, лицемерие. Он успешно осваивает преподносимые ему уроки, превращается из человека прямодушного – через хитроумное использование облика простака – в ловкого, ни перед чем не останавливающегося любителя наживы, приключений.

Судьба далеко не всегда благосклонна к Симплициссимусу. Герой многого достигает, но весьма часто терпит жестокие поражения. И они сильнее, значительнее успехов. В итоге герой глубоко разочарован в жизни. Всему тому, с чем пришлось в ней встретиться, он предпочитает отшельническое уединение. Роман заканчивается сетованиями, гневными упреками героя окружающему миру. Здесь снова ясно звучит собственный скорбный голос Симплициссимуса, рельефно выступает его восприятие действительности, отношение к ней человека, много видевшего и узнавшего немало изъянов человеческого бытия. «Прощай, мир! Ибо в твоем дворце дают посулы, не помышляя об их исполнении; служат без вознаграждения, ласкают, чтобы умертвить, возвышают, чтобы низвергнуть; поддерживают, чтобы подтолкнуть; чтят, чтобы обесславить; берут в долг, чтобы не возвращать; карают без помилования».

Между впечатлениями и суждениями прямодушного героя первых книг романа и его раздумьями на последних страницах произведения существуют глубокие внутренние связи, открывающие некоторые общие свойства различных психологических состояний героя, сквозь призму восприятия которого характеризуются черты реальной действительности.

Герой, в известной мере родственный Симплициссимусу, его облику, каким он раскрывается в первых книгах романа, нарисован Вольтером в повести «Простак». Создана эта повесть столетием позже сочинения Гриммельсгаузена. И в ней в центре событий – человек «незамутненного» сознания, чуждый многим предрассудкам и условностям жизни образованного общества, человек «прямой» души. Родители его принадлежали к привилегированным социальным слоям, но воспитывался он с младенческого возраста среди гуронов – одного из индейских племен Канады – и в полной мере воспринял их понимание жизни, законов природы.

Оказавшись благодаря превратностям фортуны в новых социально-культурных условиях, во Франции, в окружении своих благовоспитанных родственников, Простак сталкивается с незнакомыми ему принципами и формами человеческого общежития. Многие из этих принципов и форм ему представляются странными и более того – противоречащими человеческой природе. И это Вольтер рисует отнюдь не как признак отсталости, а как проявление здравого смысла, который присущ Простаку и уверенно растет, укрепляется в процессе его соприкосновений с новой для него действительностью.

Непосредственное восприятие героем повести окружающей жизни открывает истинное в ней, подчеркивает вольные или невольные искажения ее существа, выявляет неразумность существенных свойств тех отношений между людьми, которые он наблюдает. Простак «видел предметы такими, каковы они в действительности, тогда как мы, угнетенные ложными взглядами, которые в нас вбивают насильно с детства, представляем себе жизнь именно не такой, какова она на самом деле».

Обладающий огромным опытом и знаниями старец Гордон, с которым Проста к вместе сидел в тюрьме, объясняет силу его проницательности тем, что натура Простака формировалась вне воздействия всякого рода предрассудков. «Вот уже пятьдесят лет, – думал про себя старик, – как я начал серьезно учиться, а между тем, вижу, что это простое дитя природы часто опережает меня своим здравым смыслом. Предрассудки нередко мешают мне решать затрудняющие меня вопросы, а он легко разрешает их слушаясь голоса одной природы».

Противопоставление нецивилизованного, прямодушного человека, его восприятия жизни привилегированной, овладевшей достижениями культуры и в то же время извращенной среде имело своей целью обнажить пороки господствовавшего порядка вещей. Мои соотечественники, заявляет Простак, «никогда не поступили бы со мною столь варварским образом, как поступают здесь. О подобных делах в их стране не может быть и речи. Их называют дикарями. Положим, нравы их, действительно, грубы; но зато здешних людей надо в полном смысле слова назвать утонченными мошенниками». Простака поражают и возмущают факты, «когда люди переплывают из одного полушария земли в другое, чтобы резать друг другу горло, тонут нередко в пути и достаются в добычу рыбам… признаюсь, я никак не могу увидеть в подобного рода делах благости допускающего их провидения».

Творческий принцип «сквозь призму восприятия» в его специфическом осуществлении оказался необходимым для разработки важных социальных, художественных проблем времени. Они были неоднородными. Вместе с тем не случайно, что в XVIII веке создано немало произведений – различного уровня и значения, – в которых герой оказывается в чуждой ему социальной или национальной среде, в других странах, где ему приходится наблюдать необычные для его понимания жизни явления и события.

На несколько лет раньше вольтеровского «Простака» в Англии О. Голдсмит опубликовал цикл очерков под названием «Гражданин мира, или Письма китайского философа…» (1762). В этой книге изображена современная писателю Англия, изображена такой, как она предстает перед глазами иностранца, китайского философа и путешественника Лянь Чи. Точка зрения на действительность у Лянь Чи иная, чем у Симплициссимуса и Простака. Его отношение к жизни лишено «простодушия», юношеской непосредственности. Герою Голдсмита свойственны острота и проницательность мысли человека, склонного к постоянному анализу происходящего, человека вдумчивого, наблюдательного.

Выросший в определенной национальной и культурной среде, впитавший в себя ее дух, Лянь Чи затем отходит от одностороннего взгляда на жизнь других стран и народов. «Первое время после того, как я покинул родину и очутился за Великой китайской стеной, любое отступление от наших обычаев и нравов мнилось мне грубым попранием природы… Но вскоре Я уразумел, что если кто и смешон, так это я сам… ведь Я без всякого права осуждал других людей только потому, что они не придерживались обычаев, рожденных в свою очередь предубеждениями и пристрастностью».

Стремление понять социально-бытовой уклад иных стран, увидеть в нем положительные начала вовсе не исключает серьезности критической оценки различных сторон жизни Англии, оценки, которая основывается не на этнографической отдаленности наблюдаемого от того, что привычно повествователю, а преимущественно на критериях разума и социальной целесообразности. В «Гражданине мира» находит свое рельефное выражение различие взглядов Лянь Чи и многих почтенных обитателей страны, с которыми он вступает в общение. Повествователь иначе, чем они, воспринимает и оценивает различные явления жизни.

Голдсмит много внимания уделяет обычаям и нравам Англии, но он также характеризует и ее культуру, искусство, умонастроения отдельных слоев общества, социальные порядки, Нередко то, что уважаемым гражданам страны кажется совершенно нормальным, привычным, Лянь Чи представляется необычным и странным. Одновременно он сталкивается с тем, что предметом почитания, восхваления оказываются вещи, в которых повествователь не видит ничего примечательного.

В Вестминстерском аббатстве Лянь Чи показывают надгробия, памятники прославленным, знаменитым людям Англии. Одно из надгробий, замечательно выполненное, особенно заинтересовало Лянь Чи. «Очевидно, перед нами гробница человека знаменитого? – спросил я своего провожатого». Лянь Чи высказывает предположение, что в могиле покоится прах человека, спасшего страну от гибели, или выдающегося законодателя. «Совсем не нужно иметь столько достоинств, – с усмешкой заметил мой спутник, – чтобы получить здесь прекрасный памятник. Вполне достаточно заслуг и поскромнее». Но тогда – продолжает спрашивать Лянь Чи – это, вероятно, памятник великому поэту. «- Нет, сударь, – ответствовал мой провожатый, – тот, кто покоится здесь, стихов никогда не писал и презирал ум в других, поскольку сам был его лишен. – Помилуйте, – вскричал я с сердцем, – чем же тогда знаменит погребенный здесь великий человек? – Знаменит? – переспросил мой собеседник. – Если вам, сударь, не терпится узнать, то сей усопший джентльмен очень знаменит: он знаменит тем, что похоронен в Вестминстерском аббатстве». Джентльмен был очень богат, и друзья его убедили, что он великий человек. Этому поверили и блюстители храма. «Впрочем, не думайте, что этот джентльмен здесь одинок, в соборе найдется немало господ, которых великие люди при жизни ненавидели и сторонились, но которые, тем не менее, пробрались сюда с твердым намерением попасть в их общество хотя бы после смерти».

Некоторые явления быта, социальной жизни Англии Лянь Чи воспринимает не только как необычные, странные, но и как нелепые. С этим связаны и те сатирические черты, которые довольно отчетливо проступают в письмах китайского философа. Пожалуй, наиболее ясно они проявляются в характеристике умонастроений английской знати, в сценах, посвященных государственному устройству страны. В девяносто восьмом письме изображается суд. Лянь Чи поражает медлительность Фемиды, волокита, которая царит в суде, стремление юристов использовать очень давние и весьма противоречивые судебные прецеденты. «- Однако какая нужда затягивать судебный процесс и приводить чужие мнения и отчеты! – воскликнул я. – Ведь тот же здравый смысл, который направлял юристов в прежние века, может подсказать вашим судьям верное решение и сейчас… – Я вижу, вы стоите за быстрое отправление правосудия, – возразил мой друг, – но ведь весь свет согласен, что предмет постигаешь тем лучше, чем больше над ним размышляешь.

1. Подробно он характеризуется в моей работе «Лев Толстой как художник», «Художественная литература», М. 1978 (гл. 8 и 9).[↩]