№8, 1977/В шутку и всерьез

Исповедь фельетониста

ПОЧЕМУЯ СТАЛА САТИРИКОМ

Склонность к сатире пробудилась у меня рано: писала фельетоны в школьный журнал. Мои родные рассуждали так: одни в отрочестве пишут стихи, наша почему-то фельетоны, но с возрастом это пройдет. У меня не прошло. Напротив. Стоило мне взяться за перо, как из-под этого пера выходил фельетон.

Родные серьезно встревожились. Меня же в юные годы это не слишком беспокоило (все мы в юности легкомысленны!), хотя я была уже знакома с пророческими словами Власа Дорошевича: «Фельетонист рожден, чтобы терять своих друзей!»

Был период, когда я от фельетонной деятельности отошла: писала роман «Возвращение». Близкие люди, желавшие мне добра, возликовали. Эта радость оказалась преждевременной: окончив роман, я принялась за старое.

Юность была далеко позади, легкомыслие тоже, словом, я вполне отдавала себе отчет, по какой скользкой дорожке иду. Но отстать от своего сомнительного занятия никак не могла…

Однажды кто-то мне объяснил, что дело тут, видимо, в фельетонной «жилке», которой я наделена и которой, к счастью для них, обладают далеко не все люди, посвятившие себя литературному труду. А я вот с этой «жилкой» родилась, как рождаются с бельмом на глазу или с шестым пальцем на руке. Ах, лучше бы мне родиться с чем-нибудь другим!

Но дело не только в «жилке». Ее в конце концов можно бы и ампутировать. Такие случаи известны. Или оставить для домашнего употребления – и такие случаи известны. Одна моя приятельница, например, могла бы составить себе имя фельетонами, но она благоразумно занялась переводами с французского. Шутит исключительно в кругу близких друзей и живет припеваючи.

К «жилке», следовательно, нужен еще и определенный нрав. Он выражается в стремлении вечно лезть не в свое дело, вмешиваться в то, что тебя не касается.

Для примера расскажу о таком случае…

Лето. Жара. Магазин «Галантерея» закрыт на обед. У дверей – ожидающая группа женщин. Узнаю, к ним присоединившись, что многие торчат на солнцепеке уже полчаса. Наконец двери магазина распахиваются. Мы врываемся внутрь и видим, что три прилавка из четырех огорожены веревками, а на них покачиваются картонки с надписью: «Учет». Мне, впрочем, повезло, мой отдел закрыт не был, и будь я благоразумна, я бы купила что нужно и покинула помещение. Вместо этого требую книгу жалоб. Мне ее, естественно, не дают. Основная масса покупательниц тем временем идёт к выходу, собираясь, по обыкновению, уйти безропотно, но мое поведение заставляет некоторых задержаться из любопытства. Возгласы: «Чего это она, а?» – «Рассердилась, что учет!» – «Да без учета разве можно?» – «Ее отдел не на учете! – покрывает эти возгласы звонкий голос продавщицы. – Хочу ее культурно обслужить, а она – книгу жалоб!»»Надо же!» – громко удивляется толпа. Я пытаюсь объяснить присутствующим, а заодно и директору (явился, вызванный кассиршей, охранявшей книгу жалоб!), что недовольна не фактом учета, а лишь тем, что людей заставили напрасно ждать. Диалог с директором:

– Сведения о закрытии трех отделов надо было вывесить снаружи!

– Мы и вывесили!

– Да не внутри, а на входной двери!

– Не все ли равно?

– Как же все равно? Люди томятся на жаре, не зная, что…

Диалог прервали… Кассирша: «Ее-то отдел открыт!» Продавщица: «Хочу ее культурно обслужить…» Я оглянулась, ища поддержки у тех, кого считала пострадавшими. Вотще!

– Ну потомились, подумаешь, не сахарные, не растаяли!

– Ишь какая! Подождать не может! Сразу ей книгу жалоб!

– Да она и ждала-то всего ничего! Десять минут!

– Пять! – выкрикнула моя соседка по очереди. – Она подошла, а я как раз на часы глянула!

Перефразируя слова поэта: «Как забуду? Я вышла, шатаясь. Искривился мучительно рот…» Да, вышла. Ничего не купив, книги жалоб не добившись, провожаемая оскорбительным смехом директора, торжествующей усмешкой кассирши и невнятными, но явно осуждающими возгласами остальных… Сколько лет прошло, а все помню, будто вчера. И сколько раз с тех пор давала себе слово не вмешиваться, не лезть, проходить мимо. Слово не сдерживала: вмешивалась, лезла, мимо не проходила.

Этот вот беспокойный нрав плюс «жилка» и толкнули меня на путь сатирика.

О ЧЕМ Я ПИСАЛА?

В сущности, о том же, о чем все пишут: о бюрократах, о графоманах, о клеветниках, о нерадивости работников сферы обслуживания. Недостатка в материале не было. Меня, как и каждого фельетониста, хватали на улице знакомые: «Стойте! Вот вам тема! Захожу я вчера в химчистку…» Мне, как и всем гражданам, хорошо известно, что могло произойти с человеком, зашедшим в химчистку. Но слушаю внимательно. Мало ли какие могут быть варианты…

Читателю я старалась внушить спокойное, философское отношение к отдельным неполадкам в области сферы обслуживания. Сошлюсь для примера на два фельетона этого плана: «Последний рейс» и «Белогорская крепость». Рассказ и тут и там ведется от первого лица. Все описанное увидено глазами человека терпеливого, благодушного, неприхотливого, умеющего понять и простить. Рефрен первого фельетона: «Нам очень повезло». Рефрен второго: «Все объяснилось».

Осень. Теплоход идет в последний рейс, имея на борту группу пассажиров-отдыхающих… «В коридоре проводницы сворачивали ковровую дорожку. Последний ее кусок выдернули прямо из-под моих ног, но мне повезло, я не упала, лишь стукнулась лбом о стремянку. На стремянке стоял матрос и вывинчивал лампочки из бра. Проводница сказала: «Сейчас пойдем по каютам коврики собирать, инвентарь учитываем, последний рейс!»… Мы спросили официантку Раечку, почему так мало блюд? Она засмеялась. «Несознательный народ! Сказано: последний рейс. На базе и не дают ничего!»… Все-таки нам очень повезло, что пока еще есть суп…» Но вот пассажиры натыкаются на запертую дверь ресторана. Раечка объясняет через дверь, что надевает на стулья чистые чехлы и ресторан больше не откроет: неужели ж она позволит сесть на все чистое? Грызли сухари в каюте, запивая кипятком. Очень повезло, что еще работает кипятильник!.. Когда стемнело, сидели в музыкальном салоне, там еще не все лампочки вывинчены. Повезло, что его пока не закрыли, это, видимо, потому, что обслуживающий персонал в часы досуга любит играть там в карты».

В фельетоне «Белогорская крепость» речь тоже идет об отдыхающих, приехавших в старинный русский город. В гостинице из кранов не идет вода. Но все объяснилось. Утром лопнула труба, воду пришлось перекрыть, а слесарь, немного трубу недочинивший, ушел на обед и не вернулся. Подозревают, что он запил. Но это понятно: жена его недавно ушла к другому и слесарь тяжело переживает свою драму… Шофер автобуса явился за экскурсантами, опоздав на полтора часа. Но все объяснилось: в этом городе живет его теща и сегодня как раз день ее рождения. Шоферу пришлось рыскать по магазинам в поисках подарка теще. «В результате он купил премиленькую вязаную кофту, и экскурсанты его выбор одобрили, лишь некоторые не хотели смотреть, обижались, что их заставили ждать. Но шофер сказал: «Вы разве на работе? Вы на отдыхе. Куда вам торопиться?» Но сам он торопился. Он не дал как следует осмотреть монастырь и нетерпеливо гудел. Это потому, что он не хотел опаздывать на праздничный ужин к теще»….Номер в гостинице не убран. Но все объяснилось. Уборщица тетя Лиза полдня простояла за плащом: он ей давно необходим… Покидая гостиницу, один из отдыхающих требует книгу жалоб. Администраторша ее дает, но с условием, чтобы жалоб не писали.

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №8, 1977

Цитировать

Ильина, Н. Исповедь фельетониста / Н. Ильина // Вопросы литературы. - 1977 - №8. - C. 293-305
Копировать