Исаак Бабель: проблемы текстологии и комментирования

За уточнения и подсказки я благодарна З. Бар-Селле, М. Вайскопфу, А. Жолковскому, Э. Зихеру, Е. Константиновой, С. Левину, Г. Фрейдину и В. Хазану.

В июне 1993 года в редакции «Вопросов литературы» был проведен «круглый стол», посвященный И. Бабелю, на котором обсуждались текстологические проблемы его произведений, а в первом выпуске журнала за 1995-й напечатан ряд выступлений под общим заголовком «Как издавали, издают и как надо издавать И. Бабеля».

Основное место среди публикаций занимает статья В. Ковского «Судьба текстов в контексте судьбы», где вопросы текстологии рассматриваются на фоне историко-литературного и биографического материала. Автор рассуждает, в частности, о том, какие неизданные произведения писателя могли находиться в отобранном при аресте архиве, и завершает статью замечанием: «До тех пор пока изъятые рукописи не найдены — мы будем надеяться. А работы с имеющимися текстами хватит не на один год» [Ковский: 78]. Со времени появления этой статьи прошло более двадцати лет, однако надо признать, что серьезная текстологическая работа над сохранившимися произведениями Бабеля и над созданием полноценного комментария к ним сегодня в России только начинается, несмотря на выход двух собраний сочинений — в 2006 и в 2012 годах. Два сборника рассказов Бабеля 1979 и 1989 годов, под редакцией Э. Зихера, где помимо первого реального комментария даны и отдельные разночтения, вышли за рубежом (см.: [Бабель 1979], [Бабель 1989]).

В настоящей работе мне хотелось бы повернуть тему в практическую плоскость, поделиться своими размышлениями и определенным опытом подготовки к изданию произведений Бабеля, привести конкретные примеры, ограничившись главным образом новеллистическим наследием писателя. Надеюсь, что мне удастся в какой-то степени дополнить начатый в свое время на страницах «Вопросов литературы» разговор и ответить на некоторые из поставленных тогда вопросов.

Структура современных изданий

Принцип следования воле автора, выраженной в последнем прижизненном собрании сочинений или, как в нашем случае, в последнем прижизненном сборнике, применительно к Бабелю работает очень избирательно. Единственное, чему мы должны следовать неукоснительно, — это композиция и состав сформированных самим писателем основного корпуса «Конармии» (тридцать четыре новеллы в изданиях с 1926 по 1931 год или тридцать пять новелл в последнем отдельном издании 1933 года, а также в сборниках 1934 и 1936 годов) и классического цикла «Одесские рассказы», неизменно состоявшего из четырех новелл («Король», «Как это делалось в Одессе», «Отец» и «Любка Казак»).

Последней наиболее полной книгой Бабеля стал сборник «Рассказы», выпущенный Гослитиздатом в 1936 году¹. Начинается он с «Конармии», далее идут «Одесские рассказы», а затем еще тринадцать рассказов в том порядке, в каком они были напечатаны в периодике. (Состав и композиция сборника «Рассказы», вышедшего в том же Гослитиздате двумя годами ранее, в 1934-м, полностью совпадает с составом и композицией последнего сборника.)

При подготовке научной публикации произведений Бабеля мы не можем всецело идти за писателем не только из-за некоторого жанрового смешения в этом издании, где, как и в ряде других его сборников, в конец одесского цикла помещена драма «Закат», но еще из-за того, что более тридцати рассказов остались за его пределами: четыре были опубликованы в журналах после выхода этого сборника («Ди Грассо», «Поцелуй», «Сулак» и «Суд»); три рассказа вообще не были напечатаны при жизни автора («Мой первый гонорар», «Колывушка» и «Фроим Грач»); рассказ «Справка», сжатый вариант «Моего первого гонорара», вышел только на английском языке; четыре произведения сохранились в черновиках, неоконченных набросках; наконец, свыше двадцати рассказов (в том числе «Гапа Гужва» и «Дорога») были напечатаны в периодике один-два раза, но в последний сборник не были включены. То есть издание 1936 года является, по сути, книгой избранных произведений.

Составляя отдельные сборники, вероятно, можно вслед за Бабелем начинать их с «Конармии» и «Одесских рассказов», в основе же научного собрания сочинений должен лежать жанрово-хронологический, а не тематический принцип, в связи с чем возникает серьезный вопрос о правомочности формирования каких-либо циклов помимо двух прижизненных.

Разумеется, научное собрание сочинений должно открываться главным жанром, в котором работал Бабель, — рассказами, начиная с самых ранних, «короткого вступительного цикла» [Коган: 365], затем — также в хронологической последовательности — должны идти пьесы «Закат» и «Мария», киносценарии, очерки, публицистика, выступления (очередность жанров выбрана мной пока что произвольно). Но, полагаю, для «Конармии» все же придется сделать исключение, собрав в отдельный том основной ее блок, дополнения к циклу (рассказ «Грищук», опубликованный единственный раз в одесских «Известиях» 23 февраля 1923 года, черновой набросок «Их было девять» с вариантом «Их было десять» и «Поцелуй», напечатанный в 1937 году), очерки из газеты «Красный кавалерист», походный дневник 1920 года и «Планы и наброски к «Конармии»», как это сделано в [Бабель 2006], [Бабель 2012]. Существует мнение, что в дополнения к «Конармии» можно включать рассказы «У батьки нашего Махно» и «Старательная женщина» (см., например: [Ковский: 75]), действие которых перенесено в махновскую армию из-за того, что Бабель опасался новых обвинений в клевете (см.: [Добренко: 85-86]). Однако новелла «У батьки нашего Махно» была напечатана в том же номере «Красной нови» (№ 4 за 1924 год), что и рассказ «Гедали», опубликованный с подзаголовком «Из книги «Конармия»», и подвергалась нападкам наряду с конармейскими рассказами, увидевшими свет в этом журнале (см., например: [Орловский 1924]).

В составе собрания сочинений необходим, на мой взгляд, раздел «Неоконченное», куда могут войти «Детство. У бабушки», рассказ, начинающийся словами «Три часа дня», незавершенная повесть «Еврейка». Рассказы же завершенные, но не печатавшиеся при жизни автора, также могут быть вынесены в самостоятельный раздел. Весьма желательным был бы раздел вариантов и разночтений (речь об этом пойдет дальше), а совсем небольшое число сохранившихся автографов и авторизованных машинописей дает возможность опубликовать их в форме динамической транскрипции — дело весьма трудоемкое, но, как мне кажется, в высшей степени полезное. Считаю обязательным включение четырех известных переводов Бабеля — трех рассказов Мопассана, переведенных с французского, и рассказа Д. Бергельсона «Джиро-Джиро», переведенного с идиша. В разделе «Dubia» может быть помещена новелла «Кольцо Эсфири», опубликованная А. Пирожковой по машинописной копии в № 2 «Вопросов литературы» за 2003 год. Возможно существенно расширить раздел выступлений писателя — за счет не только стенографических записей, но и репортажей из периодической печати. В научное собрание сочинений могут быть введены тексты, никогда до этого не помещавшиеся в издания Бабеля, например, девять его отзывов на произведения начинающих авторов, подготовленных им для Союза писателей. Не так давно состоялась интересная публикация этих текстов (см.: [Бар-Селла]).

Помимо формирования состава и общей структуры сборников или собрания сочинений существуют частные проблемы, связанные с композицией двух новеллистических циклов — «Конармии» и «Одесских рассказов».

«Конармия»: состав и композиция

Главным, хотя и не единственным вопросом текстологии конармейского цикла является вопрос о включении рассказа «Аргамак». Считать ли для «Конармии» последний прижизненный сборник 1936 года авторской волей — вопрос спорный, но вот включение «Аргамака» в качестве завершающего произведения надо, видимо, принять за волю автора, так как она была выражена им трижды. И все же, если мы печатаем конармейский цикл по более раннему источнику, скажем, по первому изданию 1926 года², то включать этот рассказ в основной блок, по моему убеждению, нельзя, так как «Конармия» с «Аргамаком» и «Конармия» без «Аргамака» — это две немного разные не только в композиционном, но и в сюжетном отношении книги. (Я оставляю в стороне вопрос о включении в основной цикл рассказа «Поцелуй», полагая, что это невозможно не только из-за иной интонации рассказа и нового статуса героя-повествователя, но и из-за нарушения композиционной структуры «Конармии», составленной самим Бабелем.)

В статье С. Левина «»Чужой» среди своих: К проблеме самоидентификации Лютова» показано, что эта самоидентификация осуществляется по отношению к двум величинам — конармейской массе и еврейскому населению тех городов и местечек, по которым шла Первая Конная армия во время польского похода (см.: [Левин 2010]). Иными словами, в «Конармии» можно выделить две основные сюжетные линии: Лютов и красноармейцы, Лютов и евреи. Безусловно, эти сюжетные линии не только существенно дополняют друг друга, но образуют основной конфликт конармейского цикла. И все же, несколько упрощая сюжет и проблематику «Конармии», отмечу, что в том случае, когда завершающим рассказом цикла является «Аргамак», на первый план выходит самоопределение героя по отношению к казакам, если же в конце помещен «Сын рабби», на первом месте — тема его взаимоотношений с еврейством Волыни и Галиции.

Рассказы «Переход через Збруч», «Костел в Новограде» и «Письмо», по мысли Ж. Хетени, «вводят читателя в еврейскую, католическую и казацкую среду на фоне военных действий, сразу же оттесняя военную тематику на второй или даже третий, задний план» [Хетени: 78]. Иначе говоря, эти три рассказа можно считать завязкой трех сюжетных линий, из которых нас интересует первая и третья.

Если «Конармия» заканчивается «Аргамаком», то в сюжетном плане основной центр тяжести приходится на восьмой и тридцать пятый рассказы цикла — «Мой первый гусь» и «Аргамак». Первые семь рассказов в этом случае играют роль своего рода экспозиции. При отсутствии «Аргамака» эту функцию выполняют первые шесть рассказов. Если «Конармия» заканчивается «Сыном рабби», то в центре сюжетной линии оказываются рассказы «Гедали», «Рабби» и «Сын рабби».

Когда говорится о самоопределении Лютова по отношению к красноармейцам, подразумевается именно его стремление слиться с массой, хотя эта масса и бывает персонифицирована, а Лютов время от времени взаимодействует с отдельными ее представителями (своим «первым другом» Афонькой Бидой, Грищуком, который сам не вписывается в эту массу, Прищепой и другими). Когда же речь идет о герое-повествователе и еврействе, то он имеет дело как раз с отдельными личностями — Гедали, рабби Моталэ Брацлавским, рэбом Мордхэ, наконец, с последним принцем династии, сыном рабби Ильей Брацлавским. (Исключение — массовая сцена религиозных споров в Сокале в рассказе «Эскадронный Трунов».) В этом случае Лютов как действующее лицо менее активен, он не пытается слиться с евреями, а скорее внимательно всматривается в каждого из этих персонажей, размышляет об их судьбе в революции и гражданской войне и сопоставляет свою судьбу с их судьбой. И в первую очередь с судьбой Ильи, сына рабби. «Он умер, последний принц, среди стихов, филактерий и портянок. Мы похоронили его на забытой станции. И я — едва вмещающий в древнем теле бури моего воображения, — я принял последний вздох моего брата», — таков финал цикла до появления «Аргамака». Подробнее о связи текстологии с сюжетно-композиционными особенностями «Конармии» см.: [Погорельская 2016].

«Одесские рассказы» и новеллы о детстве

Собирая конармейские рассказы в книгу, Бабель далеко не всегда соблюдал хронологию описываемых в них событий и уж тем более не следовал хронологии первых публикаций. А вот четыре «Одесских рассказа» выстроены строго в соответствии с их появлением в печати (правда, «Отец» и «Любка Казак» были опубликованы одновременно в № 5 журнала «Красная новь» за 1924 год). Вероятно, поэтому в первом рассказе цикла Беня Крик назван Королем и только во втором объяснено, почему он Король.

Проблемы возникают при составлении раздела дополнений к «Одесским рассказам». Не совсем понятно, почему за пределами основного цикла остался парный к «Любке Казак» рассказ «Справедливость в скобках», но он, безусловно, при наличии такого раздела, идет в дополнения. Сюда же можно поместить рассказ «Закат», а в сборниках — но не в научном собрании сочинений, где мы соблюдаем хронологическую последовательность, — рассказы «Конец богадельни» и «Фроим Грач», несмотря на то, что действие их происходит позднее, уже в советское время.

А вот «Карл-Янкель», хотя и напечатанный впервые в № 7 журнала «Звезда» за 1931 год с подзаголовком «Из одесских рассказов», в данный раздел, думаю, давать нельзя, так как в нем нет ни одного общего с «Одесскими рассказами» персонажа, не говоря уже о совершенно иной тональности этой новеллы. К тому же сам Бабель, перепечатывавший «Карла-Янкеля» в сборниках начиная с 1932 года, неизменно помещал его просто в «Рассказы».

Писатель составил два новеллистических цикла, однако им были намечены и другие. Наиболее оформленный из них — «История моей голубятни» — условно-автобиографический цикл, который, по замыслу автора, должен был включать рассказы о детстве.

Но имеем ли мы право формировать по собственной воле этот цикл в научном собрании сочинений? Дело в том, что над книгой о детстве Бабель начал работать еще в 1915 году: именно к этому времени относится неоконченный набросок «Детство. У бабушки». Через десять лет, в 1925-м, он публикует два рассказа о событиях, произошедших в пору его детства в Николаеве, — «История моей голубятни» и «Первая любовь»; еще через шесть лет появляются две новеллы об одесском детстве героя-повествователя — «Пробуждение» и «В подвале». В 1937 году добавился рассказ «Ди Грассо».

После публикации рассказа «Пробуждение» в журнале «Молодая гвардия» 14 октября 1931 года Бабель писал матери:

Я там (в «Молодой гвардии». — Е. П.) дебютировал после нескольких лет молчания маленьким отрывком из книги, которая будет объединена общим заглавием «История моей голубятни»³. Сюжеты все из детской поры, но приврано, конечно, многое и переменено, — когда книжка будет окончена, тогда станет ясно, для чего мне все это было нужно. В этом же месяце появятся два рассказа в Новом Мире — один из той же серии, другой — деревенский⁴ (здесь и далее везде курсив мой. — Е. П.).

Что могло помешать Бабелю объединить хотя бы четыре уже законченные и опубликованные новеллы в единый цикл? Только один раз, в сборнике «Рассказы», выпущенном в 1932 году издательством «Федерация», новеллы «История моей голубятни», «Первая любовь», «Пробуждение» и «В подвале» напечатаны одна за другой, хотя и в данном случае они не вынесены в отдельный раздел. В книгах же, вышедших позднее, «николаевские» рассказы и рассказы об одесском детстве отделены друг от друга несколькими не относящимися к данной теме произведениями.

Но если и формировать цикл «История моей голубятни», то, полагаю, не стоит помещать в него такие «автобиографические» произведения, как «Гюи де Мопассан», «Дорога», «Иван-да-Марья»: они отражают более поздние периоды жизни героя, к тому же их трудно соотнести с названием цикла и одноименного рассказа. Тем более неверно, на мой взгляд, печатать в этом разделе новеллу «Мой первый гонорар», поскольку ее сюжет был подсказан писателю журналистом П. Сторицыным и не имел никакой автобиографической подоплеки, за исключением разве что пребывания в 1922-1923 годах молодого писателя на Кавказе — в Батуми и Тифлисе.

Настоящая жизнь в «ослепительном свете» вымысла

Не секрет, что отличительной чертой поэтической системы Бабеля, его художественного метода является заостренное сочетание, а точнее, необычайный сплав факта и вымысла. Об этом он сам говорил не раз. Напомню хрестоматийный фрагмент из его интервью «Комсомольской правде»:

Литература складывается из трех явлений.

Во-первых: действительная жизнь; необходимо знать действительную жизнь.

Во-вторых: чтобы эту действительную жизнь забыть.

В-третьих: чтобы ее сочинить и чтобы осветить таким ослепительным светом действительную жизнь, чтобы это и была настоящая жизнь [Между молотом… 529].

Почти каждому рассказу Бабель старался придать внешний характер абсолютной подлинности, строгой документальности, фактографической точности. И почти в каждом рассказе наряду с достоверным изображением имеет место намеренное искажение реальности, сдвиг фактов, смещение дат и топографии. Но, свободно играя временем и пространством, Бабель подобной игрой не злоупотребляет. То есть намеренно он может исказить, сместить лишь один-два исторических факта, один-два топонима, одну-две даты. Причем писатель никогда не обнажает этот прием. Я могу привести единственный пример — из рассказа «В подвале», когда юный герой-повествователь открыто признается в том, что собрал в единый миг и учреждение власти, и реальных людей из разных эпох, при этом совмещая хотя и близкие в историческом плане, но все же разделенные десятилетиями события:

К прочитанному в книгах было прибавлено много своего. Без этого я не обходился. Воображение мое усиливало драматические сцены, переиначивало концы, таинственнее завязывало начала. Смерть Спинозы, свободная, одинокая его смерть, предстала в моем изображении битвой. Синедрион вынуждал умирающего покаяться, он не сломился. Сюда же я припутал Рубенса. Мне казалось, что Рубенс стоял у изголовья Спинозы и снимал маску с мертвеца.

Мои однокашники, разинув рты, слушали эту фантастическую повесть. Она была рассказана с воодушевлением.

Синедрион — верховный орган политической, религиозной и судебной власти в городах Древней Иудеи — в повествовании героя рассказа заместил собой руководство еврейской общины Амстердама, которое вынуждало Спинозу отречься от своих взглядов и в конце концов наложило на философа херем (отлучение), однако произошло это в 1656 году, за двадцать один год до его смерти в 1677-м. Рубенс же скончался в 1640 году, то есть за тридцать семь лет до смерти Спинозы.

Случай в «Моем первом гонораре» иной: герой рассказывает своей «читательнице» — тифлисской проститутке Вере — целиком придуманную историю, в которую, правда, по ходу изложения отчасти начинает верить и сам.

Выявление разного рода искажений подлинных фактов, сдвига реальных дат и событий, смещения топографии — вот, на мой взгляд, одна из основных задач реального комментария к произведениям Бабеля. Не менее важно наряду с этим хотя бы в отдельных случаях раскрывать подтекст, указывать на аллюзии, реминисценции, интертекстуальные связи, которыми насыщены бабелевские тексты. Оба эти положения делают разговор о комментировании небольшого и компактного наследия Бабеля практически неисчерпаемым, поэтому в рамках статьи я ограничусь несколькими, показательными, с моей точки зрения, примерами. Разумеется, речь пойдет прежде всего не об общедоступных, хотя тоже необходимых, комментариях, но о тех, которые являются результатом научного поиска, сопоставления, выявления новых фактов и документов, расширяющих наши представления о той или иной упомянутой в тексте реалии. В настоящее время мы располагаем целым рядом работ об отдельных рассказах Бабеля, которые могут быть использованы при создании реального, тематического и текстологического комментария к ним. В первую очередь речь идет о совместной монографии А. Жолковского и Б. Ямпольского и отдельной — Жолковского («Мой первый гонорар», «Справка» и «Гюи де Мопассан»), а также о статьях Р. Александрова («Король»); З. Бар-Селлы («Гапа Гужва», «Жизнеописание Павличенки, Матвея Родионыча»); А. Жолковского («Улица Данте»); И. Есаулова («Пан Аполек); С. Левина («Иван-да-Марья»); О. Лекманова («Мой первый гусь»); Е. Погорельской («Улица Данте», «История моей голубятни»); Р. Дж. Стэнтон («В подвале»); Ю. Цивьяна («Ди Грассо»); Ю. Щеглова («Мой первый гусь»); М. Эдельштейна («Линия и цвет») и др.

Далее очень выборочно я остановлюсь на конкретных примерах и попытаюсь наметить основные типы комментария к рассказам Бабеля.

Художественный и реальный мир «Конармии»

«Конармия» — в открывающем ее рассказе «Переход через Збруч» -начинается с двух очевидных географических смещений, а точнее подмен, на которые неоднократно указывали нынешние исследователи, но не обратили внимания современники (во всяком случае, в печати):

Начдив шесть донес о том, что Новоград-Волынск взят сегодня на рассвете. Штаб выступил из Крапивно, и наш обоз шумливым арьергардом растянулся по шоссе, идущему от Бреста до Варшавы и построенному на мужичьих костях Николаем Первым <…>

Почерневший Збруч шумит и закручивает пенистые узлы своих порогов. Мосты разрушены, и мы переезжаем реку вброд.

Новоград-Волынский стоит не на реке Збруч, притоке Днестра, находящемся довольно далеко на юго-западе от этого города, а на реке Случь, притоке Горыни. (Збруч как река, протекающая через Новоград, упоминается и в шестом рассказе цикла — «Солнце Италии».)

Считается, что Збруч появился в рассказе как пограничная река: в 1793-1809 и в 1815-1918 годах — между Россией и Австрийской империей (с 1867 года — Австро-Венгрией), в 1921-1939 годах (точнее, с октября 1920 года) по нему шла советско-польская граница (см., например, работы Э. Зихера и А. Глейзер: [Sicher: 135-136], [Глейзер]). Возможно, это обстоятельство и было главным при выборе названия реки, но надо заметить, что, когда рассказ появился в печати (1924), Збруч уже был советско-польской границей, а по отношению к 1920 году, когда происходит действие «Конармии», это является анахронизмом.

Однако я бы не сбрасывала со счетов и чисто формальные вещи: во-первых, большую фонетическую яркость названия Збруч, во-вторых, мужской род этого существительного в отличие от женского рода (не очень благозвучного к тому же) слова Случь. (Кстати, и названия основных рек, притоками которых являются Збруч и Случь, соответственно Днестр и Горынь, тоже различаются грамматическим родом.)

Шоссе, «идущее от Бреста до Варшавы», находится далеко на западе от Новограда и возникает здесь как конечная цель польского похода Красной армии и обобщающий образ тех исторических событий, которым посвящена «Конармия». На самом деле обоз 6-й кавалерийской дивизии шел по освобожденной в июне 1920 года шоссейной дороге от Житомира до Новограда. К этому следует добавить, что участок Варшавского шоссе (от Варшавы до Бреста) был пущен в 1823 году, то есть еще до вступления на престол Николая I, в конце правления Александра I. При Николае же, в 1849 году, введен встречный участок — от Москвы до Бреста.

Наряду с вымыслом, основанным тем не менее на реальной, хотя и смещенной географии, в рассказе «Переход через Збруч» есть достоверные факты.

Новоград-Волынск был взят действительно на рассвете — 27 июня 1920 года. Секретарь реввоенсовета Первой Конной армии С. Орловский записал в дневнике: «26 июня с рассветом 6-я дивизия форсировала реку в районе Гильска и далее реку Смолку, сбила противника с занимаемых окопов и с рассветом 27-го заняла г. Новоград-Волынск. Преследуемый противник потерял большое количество орудий и пулеметов» [Орловский 1930: 68].

Село Крапивна существует на карте Украины, оно упоминается в мемуарах Буденного и в документах. Например, в донесении К. Жолнеркевича, начальника штаба 6-й дивизии, отправленном начдиву шесть С.

1. В 1936 году, вскоре после сборника «Рассказы», в библиотеке «Огонек» был издан небольшой сборник «Избранные рассказы», состоявший из четырех новелл: «Смерть Долгушова», «В подвале», «Гюи де Мопассан», «Нефть». [↩]
2. Именно по этому изданию готовится сейчас основной корпус «Конармии» в серии «Литературные памятники». [↩]
3. Книга «История моей голубятни», выпущенная издательством «Земля и фабрика» в 1926 году, была так названа по первому рассказу и помимо него и «Первой любви» включала новеллы «Любка Казак», «Шевелев» («Вдова»), «Конец Св. Ипатия», «У батьки нашего Махно» и «Ты проморгал, капитан!».[↩]
4. Цитируется с уточнениями по ксерокопии с автографа, находящейся в архиве Гуверовского института (США). См. также: [Бабель 2006: IV, 297].В № 10 «Нового мира» за 1931 год были напечатаны рассказы «В подвале» и «Гапа Гужва».[↩]