Ira N a d e l. Love and Russian literature: From Benjamin to Woolf. London; New York; Oxford; New Delhi; Sydney: Bloomsbury Academic, 2023. 258 p.

Исследование выполнено в Институте мировой литературы имени А. М. Горького Российской академии наук за счет гранта Российского научного фонда № 23-18-00393 «Россия/СССР и Запад: встречный взгляд. Литература в контексте культуры и политики в ХХ веке».

Новая книга «Любовь и русская литература: от Беньямина до Вулф» канадско-американского исследователя Айры Нейдела вышла в конце 2023 года, став еще одним свидетельством того, что говорить об «отмене» русской культуры на Западе не приходится, а интерес к России и российско-западным культурным связям отнюдь не угасает. А. Нейдел, специалист по литературе модернизма и викторианской эпохи, профессор Университета Британской Колумбии (Канада), читавший лекционные курсы в самых разных странах (Британия, Франция, Германия, Израиль, Китай, Австралия, Корея, Сингапур), обладатель ряда академических наград, премий и престижных стипендий, давно и глубоко интересуется русской мыслью, литературой и культурой. В июне 2019 года он приезжал в Москву: сделал доклад «Беккет и Россия» в ИМЛИ РАН, выступил на конференции филологического факультета МГУ «Лики ХХ века. Литература и искусство». Его доклад и статья [Нейдел 2020], в названии которых была заложена игра слов («Русская Вулф» — «The Russian Woolf»), были первой «презентацией» и первым препринтом будущей монографии.

В книге шесть глав; их предваряет «Прелюдия», посередине помещается «Интерлюдия», завершается книга «Постскриптумом». Каждая из частей посвящена той или иной истории любви. Всего их девять. В большинстве случаев речь идет о любви западного интеллектуала к талантливой и неотразимо притягательной русской женщине: Сомерсет Моэм и Саша Кропоткин, Вальтер Беньямин и Ася Лацис, Герберт Уэллс и Мура Будберг… «Объединяло этих дипломатов, журналистов, писателей, визитеров опьянение русской любовью, еще усиленное драматизмом русской истории, кровавой жестокостью русской политики, богатством русской культуры» (с. 1).

Размышления о том, что это значит — «любить по-русски», начинаются уже с эпиграфов. Первый из них — из «Мемуаров британского агента» (1932) Брюса Локкарта, литератора, дипломата, эмиссара разведки и одного из героев книги: «В России все всегда происходит неожиданно». Второй — из тургеневского «Месяца в деревне»: «Всякая любовь, счастливая, равно как и несчастная, настоящее бедствие, когда ей отдаешься весь». В атмосферу непредсказуемости, парадоксальности чувства — как и в плотный контекст русской литературной классики («Ася», «Вешние воды», «Месяц в деревне» Тургенева, пушкинские Татьяна и Онегин, «Белые ночи» Достоевского) — автор погружает читателя уже в «Прелюдии» («Влюбленный Вальтер Беньямин»). Другой контекст — ранние работы Беньямина о любви, которые позволяют под новым углом взглянуть на хорошо известную историю Беньямина и Аси Лацис. Основной нерв этой истории — невозможность любви как чувства глубоко интимного в Москве 1920-х, где нет места приватности, где коллектив довлеет над индивидуальностью. Беньямин не имеет возможности видеться с Асей наедине, он сетует, что люди здесь живут в конторах, клубах, на улице, что у них нет уединенной домашней жизни. Так выстраиваются социальный контекст — «пролетарское государство подразумевает полный отказ от частной жизни с ее личной независимостью» (с. 38) — и контекст экзистенциально-философский: размышления Беньямина о парадоксальности русской жизни, в которой хаос, непредсказуемость соседствуют с фатализмом и детерминизмом, спонтанность и свобода чувств — с необходимостью чувство скрывать. Воссоздается и биографический контекст — сложный ландшафт душевной жизни Беньямина, его параллельные романы, любовные треугольники (Дора Кельнер — Беньямин — Ольга Парем, Дора Кельнер — Беньямин — Юла Радт-Кон, Ася — Беньямин — Бернхард Райх).

Треугольники и мужское соперничество еще не раз будут возникать в книге, прежде всего в главах второй («Р. Г. Брюс Локкарт: любовь и революция») и пятой («Г. Дж. Уэллс: любовные треугольники»), в центре которых одна и та же героиня — баронесса Мария Игнатьевна Закревская-Бенкендорф-Будберг — и ее отношения с тремя знаменитыми современниками — Максимом Горьким, Гербертом Уэллсом и сэром Робертом Гамильтоном Брюсом Локкартом. В этих главах воссозданный на основе биографических данных «объективный» портрет Муры как реального исторического лица соседствует с ее образом, созданным в мемуарах, письмах и сочинениях троих ее возлюбленных, — образом таинственной, гордой, независимой, неотразимой «роковой женщины», «настоящей русской», «инфернальницы», напоминавшей героинь Достоевского — Грушеньку или Настасью Филипповну и, вероятно, бывшей еще и тайным агентом — двойным или тройным — советских и иностранных спецслужб: «Мура была яркой индивидуальностью, у нее была своя жизнь, полная тайны и интриг, она внезапно появлялась и так же внезапно исчезала <…> Любовь была важна, человек не так уж важен. Любовь значила больше, чем ее предмет. И в этом был секрет русской любви. Для Муры любовь означала восторг, экстаз, а не заботу или нежность» (c. 181).

Сочетание любовной истории с атмосферой тайны и «шпионской интриги» отличает и первую главу о приключениях Сомерсета Моэма в России и его «русской любви» — Саше Кропоткин. Глава строится вокруг сборника рассказов «Эшенден, или Британский агент» (1928) Моэма и его записной книжки, которую писатель вел и будучи в России в январе — сентябре 1918 года [Maugham 2001]; использован и целый ряд мемуаров и биографий.

Запутанная личная жизнь Моэма, его согласие отправиться в Россию с тайной миссией в надежде «спастись от катастрофы, в которую превратился его брак» (с. 47), путешествие из Сан-Франциско во Владивосток, а затем по Транссибирской железной дороге, революционный Петроград, встречи с Хью Уолполом, Эммелиной Панкхерст, Джоном Ридом и Луизой Брайант — все это зафиксировано в записной книжке. Но помимо событийной хроники, Моэм посвящает немало места размышлениям о русской литературе, русском характере, «неуравновешенном и противоречивом» (с. 50), о «русской любви», которая обладает «сатанинской властью», отличается презрением к условностям и моральным нормам. Такая оценка во многом определялась болезненным, драматическим романом писателя с Сашей Кропоткин, черты которой угадываются в ряде литературных героинь Моэма, в особенности в рассказах об Эшендене.

Два интересных сюжета посвящены фигурам, принадлежавшим двум культурам, — русской и британской. В пятой главе речь идет о русско-английском писателе Уильяме Джерхарди, сыне британца-экспатрианта, уроженце Санкт-Петербурга (1895), очевидце революции и Гражданской войны, и о его романе «Тщета» («Futility», 1922), посвященном судьбе трех сестер из Владивостока — Нины, Сони, Веры Бурсановых и пронизанном чеховскими мотивами. Этот роман, читавшийся как «печальная сатира на русскую любовь» (с. 120), заслужил похвалы многих великих современников (Герберта Уэллса, Эдит Уортон, Ивлина Во и др.). Увлекательно и информативно подаются факты биографии Джерхарди, касающиеся его связей с Россией, и особо говорится о его вкладе в чеховедение — книга «Антон Чехов. Критическое исследование» (1923) стала первой английской монографией о русском классике (и оставалась таковой до 1947 года). Глава эта весьма интересна еще и потому, что Уильям Джерхарди остается у нас малоизвестной и недо­оцененной фигурой.

«Постскриптум» посвящен Исайе Берлину — русско-английскому философу, историку идей, переводчику и культуртрегеру; в центре внимания — встреча Берлина с Анной Ахматовой в ноябре 1945 года, которая «оказала неизгладимое влияние на обоих писателей» (с. 209). В «Постскриптуме» «русская любовь» понимается расширительно и даже иносказательно — как и еще в трех сюжетах. В третьей главе речь идет о любви к русскому языку знаменитого кембриджского филолога Джейн Эллен Харрисон, ее работе над переводом «Жития протопопа Аввакума», опыте чтения русской литературы и общении с Д. Мирским, А. Ремизовым, Л. Шестовым, М. Цветаевой. «Россия Харрисон была не только ментальной, но и исторической/лингвистической конструкцией <…> Это ясно видно из полного названия ее книги «Россия и русский глагол: вклад в изучение психологии русского народа». Название говорит о важности русского языка как культурного барометра» (с. 96).

Темой «Интерлюдии» стала «любовь к Ленину» великого американского критика Эдмунда Уилсона. «Интерлюдия» разделена на три части. В первой речь идет о книге Уилсона «На Финляндский вокзал»: здесь вскрывается автобиографическая подоплека интереса Уилсона к любовному треугольнику «Ленин — Крупская — Арманд». Вторая часть посвящена поездке Уилсона в СССР и его травелогу «Путешествие по двум демократиям», третья — истокам интереса Уилсона к России, начиная с курса русской литературы, который он студентом слушал в Принстоне, и заканчивая его левыми взглядами, характерными для «красных тридцатых». Однако и в своих левых симпатиях Уилсон оставался эстетом: «Героями Уилсона были политические идеалисты <…> а Ленина он превращал в привлекательный художественный объект» (с. 150).

Третий сюжет — русские знакомства и русская культура в жизни и творчестве Вирджинии Вулф (глава шестая «Вирджиния Вулф: звуки русской любви»): это ее дружба и творческое сотрудничество с С. Котелянским, Д. Мирским, издание русской литературы в «Хогарт-пресс», увлечение супругов Вулф русским балетом и кинематографом (в особенности фильмами Пудовкина и Эйзенштейна). Разуме­ется, немало места отводится влиянию русской литературы на творчество писательницы: «В изображении любви Вулф следует по пятам за русскими писателями <…> Достоевский, Тургенев, Толстой во многом определили облик письма Вулф» (с. 200).

Книга Айры Нейдела, написанная с опорой на мемуарную литературу, эпистолярии и прочие эго-документы, широко использующая достижения американской и европейской биографики, источниковедения, критики, литературной истории, — информативное и увлекательное чтение как для профессиональной, так и для широкой аудитории. Огорчает в ней лишь одно: в библиографических списках, сопровождающих каждую главу, нет российских исследований и изданий, никак не отражен огромный корпус литературы на русском, посвященный героям и сюжетам книги. Причина понятна — автор не владеет русским языком; но все же это «значимое отсутствие» воспринимается как свидетельство продолжающихся «трудностей коммуникации», научной и культурной, между Россией и Западом. Тем ценнее и важнее появление таких книг, как эта, написанная тонким, вдумчивым и искренне любящим русскую культуру исследователем, к тому же прекрасным стилистом и умелым рассказчиком.