Интеллектуальный «демонизм» и поэтическая «гимнастика» (Эстетические воззрения Поля Валери)

Я захотел сделать из поэзии и подобных вещей (метафизика и пр.) идею, которая соотносила бы эти предметы и ценности с функционированием и состоянием живой мыслящей системы, каковой я себя чувствую и представляю в результате собственного непосредственного опыта. При этом необходимо абстрагироваться от всякой традиционной терминологии. Только мои ощущения и мои силы (насколько возможно) участвуют в игре.

Поль Валери

ПОЛЬ Валери, крупнейший поэт Франции и оригинальный мыслитель, привлек внимание литературных кругов конца XIX века изысканно-элегантными стихами, рассчитанными на ценителей поэзии (объединенными впоследствии в сборнике «Альбом старых стихов»).

Однако затем наступило почти двадцатилетнее молчание, явившееся результатом своеобразного творческого кризиса. (В годы кризиса Валери написал «Введение в систему Леонардо да Винчи» и «Вечер с господином Тэстом» – произведения, определившие главные тенденции его последующей жизни и мысли.) И лишь в 1917 году, уже в почтенном, «непоэтическом» возрасте, он снова обратился к поэзии, опубликовав поэму «Юная Парка», принесшую ему широкую известность и славу. Напечатанным через несколько лет сборником «Чары» и заканчивается собственно поэтическое творчество Валери, к которому он сам относился с известным пренебрежением.

Постоянный пристальный интерес вызывали у него теоретические проблемы искусствознания, что и отразилось в сократических диалогах и в обширнейшей эссеистике. Особое место при этом занимают многотомные дневниковые записи, опубликованные в последние годы и в корне отличающиеся от обычных дневников исследовательским, «лабораторным» характером. Эти «Тетради» Валери считал основным своим трудом. Изо дня в день на протяжении всей жизни он заносил в них предутренними часами «беспристрастные» и «беспримесные» размышления (не осложненные грузом лирической искренности и специфики литературного творчества) о разных аспектах человеческого самовыражения. Простое перечисление некоторых рубрик, в границах которых движется мысль Валери («Ego», «Ego scriptor», «Bios», «Эрос», «Сознание», «Язык», «Психология», «Философия», «Наука», «Искусство», «Литература», «Поэзия»…), свидетельствует о напряженном труде и широчайшем диапазоне его исследовательских интересов.

Теоретическое наследие Валери в области эстетики привлекает все большее внимание как зарубежных¹, так и советских исследователей². Оно тем более актуально, что его особенности отражают многие проблемы углубляющегося кризиса философской и художественной мысли Запада в XX столетии, где наблюдаются все более усиливающиеся напряженность и поляризация (доходящая порой до степени соединения крайностей) между различными сферами культуры и человеческого самовыражения (ср., например, такие дуалистические пары, как «элита» и «масса», сверхутонченная культура и «антикультура», интеллектуализм и гедонистический инстинктивизм и т. п.; ср. также возрастающее требование рациональной четкости и ясности в различных областях жизнедеятельности и одновременное нагнетание мотивов «темноты» и «абсурдности» человеческого существования, заострение противопоставления культуры и природы и т. д.). «Жизненный порыв», «новая чувственность», «принцип удовольствия», «половой бунт» и подобные начала, лежащие в основе некоторых направлений сегодняшней буржуазной культуры, характеризуют лишь одну грань этого феномена. Наряду с широко распространенной иррационалистической тенденцией и множащимися неоромантическими настроениями отдельные, сциентистски ориентированные течения западной мысли и искусства стремятся к ортодоксальному рационализму, к возможно более полной интеллектуализации процесса создания и анализа культурных явлений. Такие стремления приводят в области эстетики и литературоведения к принципиальным заблуждениям общетеоретического плана: художники и исследователи резко отрицательно относятся к истории, традиции, авторитету, исключают ценностный подход из своей методологии, сводят всю многомерную специфику искусства к эмпирическим особенностям используемого материала, прокламируя при этом строгую «научность» и «беспристрастность».

С особой остротой данные тенденции выразились в структурализме³, «новой критике», «новом романе» и других однотипных явлениях. Видный представитель структурализма Кристева сожалеет, что историческая практика «производства и комбинирования означающих» долгое время находилась в плену религии, эстетики, психиатрии; «священное», «прекрасное», «иррациональное», считает Кристева, заслоняет собой «специфический объект» литературы, которым является материально организованный текст⁴.

Другой аспект рационалистического подхода к творчеству раскрывается в усилении критического начала внутри самой литературы. По мнению известного французского критика Барта, литература, в течение долгих веков не размышлявшая о собственной природе, становится в настоящее время саморефлектирующей: она является одновременно объектом и анализом этого объекта, словом и словом об этом слове, литературой и металитературой. И действительна «роман о романе», «поэзия поэзии» и тому подобные формы становятся чрезвычайно популярными в западной литературе XX столетия.

Теоретическое наследие Валери оказывается весьма важным звеном, изучение которого позволяет глубже критически осмыслить кризисные явления рационалистического направления сегодняшней буржуазной культуры, лучше понять их эстетическое своеобразие и особенности сопутствующей им психологической атмосферы. Валери принадлежит к тем мыслителям-«одиночкам», которые не создали особой школы, не входили ни в какие классификационные подразделения, но все же внимательно прислушивались к пульсу времени и по-своему выражали его дух. Он одним из первых в ряду представителей гуманитарного знания в XX веке стал с подчеркнутым пиететом относиться к точным наукам и переносить их достижения на человеческую проблематику. Робинсон, большой знаток его творчества, отмечает, что Валери является родоначальником того ответвления современной научной мысли, которое, отправляясь от идеи «алгебры духа», пришло к созданию теории информации и кибернетики. По мнению некоторых формалистически настроенных литературоведов (Барт, Рикарду и др.), Валери стоит и у истоков того движения, которое через западный и русский формализм начала века, через творчество Малларме приходит к структурализму, новой критике и новому роману. Как заявляет известный французский критик Женетт, «спасительное обесценивание литературы» было устойчивым мотивом в деятельности Валери; современное сознание и литературная практика многим обязаны этому «редукционистскому усилию» ⁵.

Критический анализ эстетических воззрений Валери оказывается весьма актуальным и в том плане (Женетт как бы напоминает нам об этом), что позволяет затронуть относительно мало изученный аспект так называемого наступления на литературу, которое, по словам советского исследователя современной зарубежной литературы Д. Затонского, никогда не было столь сильным и разрушительным в буржуазном обществе, как во второй половине XX века: «Ее (литературу. – Б. Т.) топчут опирающиеся на средства массовой информации коммерция и пропаганда. На нее ополчаются все разновидности левацкой «контркультуры»… Ее… изнутри душит культ бестселлера, ориентация на неразвитый вкус, на привычку к эрзацу и стандарту» ⁶. В дополнительном отношении к этим силам, разрушающим литературное творчество явно и, так сказать, «снизу», находится более тонкий и сложный процесс преодоления литературы «сверху», связанный с герметизацией художественных произведений, с усугублением «литературности»; процесс, в результате которого понижается всеобще-жизненное значение искусства, а творчество становится «мозговым», превращается в интеллектуально-критическую игру, в анализ самого состава творческого акта, а не его предмета. Поэтические теории Валери оказываются весьма ценным и незаменимым материалом для всестороннего изучения подобных тенденций «наступления на литературу» в модернистском искусстве Запада.

Критическое рассмотрение теоретических взглядов Валери представляется нам тем более интересным, что в отличие от последователей, явно или подспудно ориентировавшихся на сходную проблематику, его искания гораздо богаче и наполнены глубоким жизненным содержанием. Искания эти весьма важны для обсуждения еще и потому, что оказываются причастными к «проблеме человека» – центральной в современной культуре. По замечанию советского исследователя, «анализ современных литературно-художественных процессов с неизбежностью приводит нас к заключению, что в основе каждого из литературных направлений лежит определенное понимание человека, что различия между этими направлениями оказываются, в конечном счете, различными ответами на вопрос: что такое человек, личность, индивидуальность и пр. И даже в тех случаях, когда поначалу сами сторонники этих направлений осознают свои споры и размежевания в терминах «чисто эстетических» симпатий и антипатий или «сугубо ремесленных» пристрастий к определенной системе приемов и средств, в последующем своем развитии эти симпатии и пристрастия обнаруживают внутреннее тяготение к вполне определенным «моделям» человека» ⁷.

Все это в полной мере относится и к теоретическим воззрениям Валери, «чисто эстетические» симпатии и «сугубо ремесленные» пристрастия которого оказываются явно и тесно связанными с «проблемой человека», с психологическим аспектом (кстати, гораздо реже обсуждаемым, чем философский, социологический, экономический и др.) данной «проблемы». В настоящей статье будут подвергнуты критическому анализу теоретико-литературные взгляды Валери, основанные на особенностях его духовно-психологического развития и своеобразии мировоззренческих установок, выяснена связь этих взглядов с существенными кризисными явлениями современной западной культуры. Вместе с тем мы постараемся выявить то ценное, что может быть обнаружено в его исследовательском подходе к литературе: следует, безусловно, принять во внимание те частные утверждения Валери, которые важны для конкретной Методологии литературоведческого анализа, для более глубокого понимания «техники» и психологии художественного творчества.

1

Валери начинал свою поэтическую деятельность как адепт символизма, относившийся к искусству с почти религиозным трепетом. Но затем наступил неожиданный перелом, в результате которого он временно оставил литературные занятия и выработал новое отношение к жизни и творчеству. Так появилась антропологическая «система» Поля Валери, которая и определила своеобразие его индивидуальности и оригинальность писательской деятельности в целом.

В двадцать с небольшим лет Валери столкнулся с проблемой, которая с необыкновенной настойчивостью выявлялась в самых разных сферах его жизни. Проблему эту можно грубо охарактеризовать как бессилие Я в определенных обстоятельствах.

Занимаясь поэзией, Валери обнаружил сильную зависимость от влияния чужой мысли и творчества (Малларме, Вагнер, Рембо и др.) и вытекавшую из этого неминуемую подражательность, вторичность собственной деятельности. Особенно задевал Валери психологический: аспект возникшей проблемы: невозможность глубинного отличия (а стремление во что бы то ни стало не походить на, Другого – один из самых устойчивых внутренних мотивов Валери) как бы уравнивает индивидов, уничтожая тем самым гордость автономного Я. Его также смущал иррациональный, необъяснимый и не поддающийся управлению источник вдохновения, завораживающе-чарующее действие произведений искусства. И в этом случае индивид становится как бы слепым орудием анонимной силы или силы, воплощенной, в лице Другого, теряет свою автономно-конструктивную власть.

Подобный конфликт проявился ив иной сфере жизни молодого поэта. Валери был обескуражен беспомощностью Я перед любовным наваждением, непроизвольным и неуправляемым характером любовного чувства, таинственностью его происхождения, понижением деятельных способностей и самовластия индивида в результате непредсказуемой вовлеченности в, орбиту Другого. Данная ситуация стимулировала размышления Валери о природе эмоций вообще и любовного чувства в частности. Вот как характеризует он эти явления.

Основной чертой чувства является его смутность, неочерченность контуров. (Здесь и далее такие понятия, как смутность, нечистота, неопределенность, неизмеримость и т. п., носят прежде всего структурный и лишь вслед за ним – оценочный характер. То есть они обозначают смешение разных природ, неоднородность, отсутствие четких границ и эффективных эталонов для определения наблюдаемых явлений. Соответственно ясность, чистота, предел и мера обозначают явления с диаметрально противоположной структурностью.) Чувство не отсылает нас к четко наблюдаемому и однозначно выражаемому объекту действительности. И если мы принимаем его за сообщение о другой вещи, то являемся, по мнению Валери, мистиками или метафизиками. Чем сильнее чувство, тем труднее перейти к четкости, однозначности и «осязательности» видения. Разум, пишет Валери, стремится сделать все видимым, представить все вещи как «функции» исчисляемых, конечных, явных элементов. Такие же состояния, как страх, любовь, вера, гордость, не имеют познаваемых причин. Невозможно представить их в понятной комбинации известных нам вещей и явлений.

Одним из недостатков деятельности чувства является, по мнению Валери, его иррациональность, «асимметричность», то есть чувство представляет собой «функцию неравенства» причин и следствий: ничтожные по явности, по биологической значимости причины могут вызвать сильную «моральную боль», и человек ошибочно принимает эту «нечистую смесь животных и ангельских ощущений» за нечто ценностно-значимое. Сердце, душа (эти понятия символизируют у Валери сферу деятельности и активности человеческих эмоций) становятся резонатором, создающим «незаконные (то есть нарушающие позитивно наблюдаемое и строго эмпирически проверяемое равновесие причин и следствий. – Б. Т.) ценности», «богов», «любовь», от которых непонятно почему человек начинает рабски зависеть.

Любовь как одно из основных ответвлений «странного аффективного мира» вобрала в себя все его существенные особенности. Любовь, по словам Валери, – это «гипноз», «идолатрия», «смесь животных, ангельских и детских ощущений». Она проявляется внезапно и непредсказуемо, не соизволит объясниться, облучиться так называемым естественным светом разума. Отсюда ее нечленораздельность и категориальная неизмеримость, отсюда и создаваемые ею «незаконные ценности». Эта неизмеримость и неопределенность любви томит, мучает, действует «токсикологически» на индивида, заставляет его выходить из круга автономного самовластия, терять силу своего рационально-деятельного Я, делает слабым и уравнивает с Другим.

Валери четко определяет два полюса своей духовной жизни и проводит между ними резкую границу: «Есть в деятельности моего духа такие моменты, в которые я чувствую себя хозяином, и есть такие моменты, когда я – ничто. В первом случае я направляю, утверждаю, отклоняю, наблюдаю. Во втором – получаю, ударяюсь, изменяюсь» ⁸. Обнаружив свою явную зависимость от второго полюса, он решает разделаться с этим, покончить с «репрессиями» чувств, подобно тому как «физика расправилась с метафизикой».

Данная ситуация вызвала к жизни «философию» и «систему» Валери, которая, помимо сугубо личного, терапевтически-оборонительного характера, имела и внутренне-наступательное значение, была направлена против религиозного типа мышления и традиционных методов философствования, ассоциируемых в психологическом плане с душевно-эмоциональной жизнью. Основным его девизом становится: «видеть, что вижу, и свести себя к тому, что могу». Валери стремится внутри самой психики выработать такой подход, при котором ее отрицательные, с точки зрения рационально-конструктивного Я, элементы были бы подчинены силе и власти индивида и тем самым как бы уничтожены. Он изобретает «психо-пан-логическую математику», основной целью которой является сведение бесконечно разнообразного содержания психики к «Абсолюту», к системе реальных сил разума. Для этого, считает Валери, следует сознательно пренебречь теми вопросами, которые не имеют отношения к строго позитивно наблюдаемому функционированию сознания и психики, или, что то же самое, сводить любую проблему вне зависимости от ее содержания к конечной проблеме. «Идол функционирования» помогает отныне бороться со всеми другими (метафизическими, вербальными, эмоциональными и пр.). Обратим внимание на этот ход мысли Валери, который неоднократно будет у него повторяться при анализе эстетической деятельности. (Такой же поворот рассуждений внутренне присущ и множащимся сейчас на Западе малопродуктивным попыткам механически переносить категории естественных наук на изучение различных областей духовной деятельности человека и социальных явлений.)

Одним из главных достоинств своего метода, построенного «на основной идее математики (идее силы в области духа)», Валери считает то его свойство, которое позволяет как бы автоматически изгонять, уничтожать все неясное и неизмеримое в возникающих проблемах.

Органом или инструментом проведения такой политики силы человеческого разума становится интеллект, еще один «идол» Поля Валери. «…Любовь 92-го года исчезла, но формула «изгонять интеллектом» осталась и стала основным инструментом моего способа мышления. Я ею пользуюсь вот уже пятьдесят лет» ⁹. Валери не раз подчеркивал, что основной особенностью интеллекта является его «трансформационная» способность. Интеллект изменяет, преобразовывает и тем самым как бы заменяет, «уничтожает» вещь, проблему, делая идеи четкими, ясными и, следовательно, конечными, управляемыми. Главное – не вещи, считает Валери, а «фигуры» этих вещей, которые заставляют мир, чувствуемый глазами, зависеть от мира, осознаваемого разумом. И истинным интеллектуалом, по его мнению, является тот, кто стремится заменить все вещи и самого себя «конструкцией», ввести их в систему уже выработанных соответствий, строго определенных понятий, то есть ограничить, сделать конечными, исчисляемыми. Интеллект занимается выравниванием и упорядочиванием, унификацией, отказываясь от объемности вещи-, проблемы, абстрагируясь от многочисленных свойств, которые не соответствуют предложенным им схемам.

Пытаясь довести до логического предела абстрагирующую способность сознания и интеллекта, достигнуть апогея интеллектуального самовластия и получить интеллектуальную силу в чистом виде, Валери вводит в свою систему понятие «чистого Я». Сознание делится им на формальную и содержательно-предметную стороны. Содержание мыслей, предметов, входящих в сферу сознания, непостоянно и текуче. Оно в некоторой степени неподвластно человеку и навязывается извне так же, как, например, язык и связанные с его употреблением «псевдопроблемы». Валери стремится в исследовательских целях освободить сферу сознания от направленности на внешнее бытие и все усилия сосредоточить на формальной работе сознания, на функциональном протекании его действий, то есть, грубо говоря, определять работу рамки, в которую может входить какое угодно содержание. Это формальное бодрствование сознания, чистая интеллектуальная потенция представляет для него наивысший интерес. Сознание второй ступени (наблюдать себя наблюдающим) или «сознание сознания» является высшим и предельным для человека.

Для такого «сознания в квадрате» становятся предметом рассмотрения, отчуждаются и отбрасываются элементы собственной личности наблюдающего. «Наша личность всего лишь изменчивая и случайная вещь по сравнению с наиболее обнаженным Я. Личность складывается из воспоминаний, привычек, склонностей, реакций. Все это может рассматриваться как случайное по отношению к простому и чистому сознанию, единственным свойством которого является само его существование» ¹⁰. Так на месте реальной личности у, Валери появляется «бескачественное Я, у которого нет имени и истории и которое не более ощутимо и не менее реально, чем центр кольца или планетной системы. Я – универсальное местоимение, не имеющие никакого отношения к лицу» ¹¹.

Личность – «нечистое» в человеке, опять-таки нечто смешанное и навязанное извне, сформировавшееся в силу случайного столкновения многочисленных жизненных обстоятельств. Личность, по мысли Валери, и является как раз полем действия «темных» и неопределенных сил (боги, любовь, добро и т. д.). Чистое же Я есть та сфера, где погашается запятнанность личностного существования. Именно в беспримесности чистого интеллектуального усилия человек становится истинным, хотя и иллюзорным, хозяином самого себя## Само собой разумеется, что такое состояние сознания практически не может быть реализовано. В сознании беспрестанно мелькают предстающие в нем объекты. «Чистое сознание» понимается Валери как мыслимый предел, связываемый с категорией Возможного. В этой связи небезынтересно будет отметить структурное сходство и радикальное содержательное различие анализа сознания у Валери и Гуссерля.

1. Особый интерес к этому наследию проявляется в организации множащихся во Франции международных конференций и коллоквиумов, на которых всесторонне исследуется связь творчества Валери с новейшими явлениями в духовной жизни западного общества. Недавно опубликованный сборник, в который вошли материалы одной из подобных конференций, так и называется: «Современность Поля Валери» («Paul Valéry contemporain», P. 1974). См. такжеколлективныесб. «Entretiens sur Paul Valéry», P. 1968; «Les Critiques de notre temps et Valéry», P. 1971.[↩]
2. См. недавно вышедший сб.: Поль Валери, Об искусстве, «Искусство», М. 1976, где в комментариях показано, сколь широк ассоциативный круг современных эстетических явлений, с которыми связаны воззрения Валери на природу художественного творчества. См. также: В. М. Козовой, Поль Валери в поисках интеллектуального универсализма, «Вопросы философии», 1972, N 2.[↩]
3. О структурализме и его ответвлениях в области эстетики и литературоведения уже не раз писалось в советской исследовательской литературе. Мы упоминаем подобные явления, чтобы лучше уяснить место и значение Валери в динамике современной западной культуры, его влияние на сегодняшние процессы этой культуры; с другой стороны, анализ теоретических взглядов Валери позволяет пролить некоторый свет на малоизученные психологические предпосылки структуралистского подхода.[↩]
4. J. Cristeva, Recherches pour ime sémanalyse, P. 1969, p. 11.[↩]
5. G. Genette, Vers une poétique, всб.:»Les critiques de notre temps et Valéry», p. 176.[↩]
6. Д. Затонский, Куда идет XX век?,»Вопросы литературы», 1976, N 8, стр. 64.[↩]
7. Ю. Давыдов, Преодолен ли человек? (Проблемы личности и культуры в эпоху крушения буржуазного гуманизма), «Вопросы литературы», 1976, N 1, стр. 123 – 124.[↩]
8. P. Valéry, Cahiers, t. 1, P. 1973, p. 888.[↩]
9. P. Valéry, Cahiers, t. 1, p. 208.[↩]
10. P. Valéry, Œuvres, t. 1, P. 1958, p. 1226.[↩]
11. Ibidem.[↩]