Больше внимания новому

…Сначала – о критике. Как и во многих других областях современного знания, в ней так же, не иначе как «на стыке различных наук», открываются ныне большие и новые «возможности для плодотворных исследований как общетеоретического, фундаментального, так и прикладного характера» ¹. Истина, одним из убедительных подтверждений которой явилась недавно статья Е. Стариковой «Жить и помнить» («Новый мир», 1977, N 11), посвященная творчеству Валентина Распутина и продолжающая памятный опыт рассмотрения «деревенской» прозы в социологическом аспекте предпринятый критиком несколько лет назад (см. ее статью «Социологический аспект современной «деревенской прозы» в N 7 за 1972 год «Вопросов литературы»). «Хрупкая материя» искусства не просто выдержала под ее пером соотнесение с «грубой действительностью» социологических проблем деревни и города, но обнаружила в себе, под внешним своим покровом, такие глубинные залежи содержания, которые вряд ли могли быть увидены столь же значительно и масштабно в пределах замкнутого внутриэстетического анализа. И это пример не единственный. Нельзя, по-моему, сколь-либо всерьез спорить о книге Виктора Астафьева «Царь-рыба», если в суждениях о писательском замысле и его воплощении начисто обойти острейшие экологические проблемы нашего времени. Равным образом и о романах Юрия Антропова «Перевал», Юрия Скопа «Техника безопасности» нельзя судить, не вторгаясь в сугубо специфические, казалось бы, сферы науки хозяйствования, управления производством и организации работы, научного планирования, экономического нормирования и стимулирования труда, рычагов и резервов роста его производительности и эффективности.

Если сказанное верно в отношении оценок отдельных произведений, понимания конкретных, будь то «производственный» роман или «деревенская» проза, явлений литературного процесса, то, что же говорить тогда о теоретических обобщениях идейно-художественного опыта современной литературы? Без взаимодействия со смежными общественными науками – философией, историей, социологией, социальной психологией – критике здесь не обойтись. Не в силу ли недостаточности взаимодействия и вынуждена она подчас довольствоваться всего лишь констатацией истин, путь к которым в других областях знания сопряжен с глубоким научным поиском, со всесторонним исследованием новых тенденций и закономерностей, возникающих именно на нынешнем этапе развития, в период зрелого, развитого социализма? К числу таких истин, охотно повторяемых в общем плане, но не всегда раскрываемых в их современном философском, идеологическом, социальном и нравственном содержании, относится, как представляется мне, и бесспорный тезис о национальном многообразии и интернациональном единстве советской литературы.

Этот тезис и в самом деле бесспорен. Национальное многообразие и интернациональное единство – две диалектически взаимосвязанные, взаимопроникающие стороны одного процесса. Но разве не их взаимосвязанностью и взаимопроникновением, отмеченными еще Горьким на Первом съезде писателей, советская многонациональная литература характеризовалась уже на рубеже 30 – 40-х годов, в военные и первые послевоенные годы? Только ли интенсивностью, то есть фактором скорее количественным, чем качественным, определяется взаимодействие национального и интернационального сегодня? Или, говоря иначе, что принципиально нового в их диалектику вносит зрелый, развитой социализм, какими содержательными чертами, особенностями обогащает ее, расширяет и укрупняет?

Социализм «творит новые, высшие формы человеческого общежития» ², – предвидел В. И. Ленин, Образование новой исторической общности людей – советского народа – явилось объективно закономерным результатом ленинской национальной политики. Многоразличные ее аспекты на современном этапе развития изучают философы и историки, социологи и экономисты, психологи и этнографы, чьи наблюдения и выводы помогают лучше понять социально-демографическую основу, истоки, характер и перспективы процессов, протекающих в литературе, искусстве, культуре. Остановлюсь на некоторых из этих наблюдений и выводов, почерпнутых в таких коллективных трудах, монографиях и сборниках последних лет, как «Социализм и нации» («Мысль», М. 1975), «Советский народ – новая историческая общность людей» («Наука», М. 1975), «Социальная структура развитого социалистического общества в СССР» («Наука», М. 1976), «Современные этнические процессы в СССР» («Наука», М. 1977), «Духовный мир развитого социалистического общества» («Наука», М. 1977), «Национальные отношения в развитом социалистическом обществе» («Мысль», М. 1977). Все они чрезвычайно интересны как огромным фактическим и статистическим материалом, так и его теоретическими обобщениями, которые охватывают многие и разные стороны и грани современной действительности.

Начать с того, как преломляются сегодня социалистические национальные отношения в семейно-бытовой сфере, то есть в той повседневной сфере человеческой жизнедеятельности, которая более всего доступна обыденному сознанию. По свидетельству статистики, в 1925 году каждый сороковой брак в нашей стране был национально-смешанным. Сейчас национально-смешанным является в среднем каждый седьмой или восьмой брак. Заметим: в среднем, потому что в городах Украины, Белоруссии, Молдавии национально-смешанные семьи составляют до 30 – 40 процентов всех семей.

Поднимемся на следующие ступени социально-демографической лестницы и обратим внимание на многонациональный состав трудовых коллективов. Более 100 тысяч человек, представляющих 70 наций и народностей, трудятся на строительстве КамАЗа, и этот пример характерен в целом для всех крупнейших новостроек страны, будь то нефтяная или газовая индустрия в Тюменской области, Тобольский нефтехимический комплекс, БАМ, Атоммаш, Южно-Якутский и Южно-Таджикский территориально-производственные комплексы, Саяно-Шушенская или Нурекская ГЭС. На базе великих строек, больших промышленных предприятий возрастает многонациональный состав населения в каждой из республик. Так, например, на территории Узбекистана в 1926 году проживали представители 81 национальности, в 1959 году – 112, в 1970 году – 123. За те же годы численность узбеков, проживающих вне Узбекистана, увеличилась в 2,5 раза – с 605 тысяч до 1470 тысяч человек.

Отмечая этот заметный рост миграций населения, ускоренный, в частности, интенсивным обменом кадрами между республиками, стоит особо подчеркнуть, что в целом его вызывает не только стремительная урбанизация современной жизни, хотя ее результаты наиболее очевидны, но и глубокие преобразования в сельском укладе, в традиционном быту деревни, аула, кишлака. Сселение малых и однонациональных по составу населенных пунктов в укрупненные и многонациональные – общее явление, наблюдаемое ныне и на севере Российской Федерации, и на Кавказе, и в Прибалтике…

В свете статистики не иначе как схоластикой воспринимаются отзвуки былых дискуссий о том, например, нужно ли писателю населять свой роман разнонациональными героями, или он может довольствоваться представителями лишь своей нации. Право же, нет здесь предмета для спора: все определяется замыслом и материалом повествования, и если действие его разворачивается, скажем, на какой-либо крупной стройке или большом промышленном предприятии с многотысячным коллективом, то многонациональный состав героев продиктует сама жизнь. Равным образом нет предмета и для спора, развернувшегося, помнится, на рубеже 50 – 60-х годов и нет-нет да и вспыхивавшего в последующие годы: для кого пишет писатель, только ли для своего народа или для всех народов страны, надо ли ему ориентироваться в процессе творчества на свою национальную, республиканскую или многонациональную, общесоюзную аудиторию. Социалистическая действительность, шестидесятилетняя история и современный идейно-художественный опыт советской литературы устранили подобные альтернативы. Как хорошо сказал об этом недавно Виталий Коротич, – а таким писательским свидетельствам поистине несть числа, – «мы, пишущие на разных языках, небывало близки и постоянно ответственны перед читателями и друг перед другом… При всем различии национальных школ и традиций мы объединены общим творческим методом и принципами анализа литературы. Неприлично уже выдавать свою примитивность за некий «национальный стиль» или регионально ограниченный образ мышления. Невозможно шаманить в этнографизме, выстраивая его стеной между собой и остальным миром. Большинство советских народов до революции довольно намучились в своих одиночествах. Нас уничтожали поодиночке, запрещали наши культуры и национальные обычаи, язык, историю и мысли о будущем. Новая национальная гордость рождалась параллельно с выдавливанием из себя рабского чувства и ограниченности провинциализма. Вчера еще чувство самосохранения было доминирующим во многих национальных культурах. Сегодня уже ясно для всех, что стать умнее и выше удастся лишь в том случае, если сумеешь слить мировой и советский культурный опыт со всеми богатствами души твоей собственной нации» («Вопросы литературы», 1977, N 11, стр. 29).

Крутая и решительная ломка разъединяющих национальных барьеров отозвалась в сфере литературы, искусства, культуры расширением границ как художественного сознания, так и эстетического восприятия, и это стало той общей закономерностью, которая в равной мере характеризует и труд писателя, и отношение к нему читателя. Социализму чуждо ограничение возможностей любого народа в его национальном развитии:

1. «Материалы XXV съезда КПСС», Политиздат, М. 1976, стр. 72.[↩]
2. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 26, стр. 40.[↩]