Иное в произведениях Даниила Хармса

С течением времени обозначилось то русло, в котором нынче принято воспринимать Хармса и осмысливать его тексты. Русло это наметилось в замечательном исследовании Ж.-Ф. Жаккара, показавшего невозможность игнорирования «чинарей», несомненно оказавших на Хармса большое влияние¹. Эта тенденция закрепилась в комментариях В. Сажина, где Хармс уже практически не выделен из своего «чинарского» окружения. Хармс по отношению к Друскину и Липавскому таким образом априори выступает как единомышленник².

Этот подход нельзя признать безупречным, поскольку хорошо известно и отношение Хармса к «малограмотным ученым», и его весьма критические замечания в адрес самих «чинарей», зафиксированные Липавским³, и псевдотрактаты — явная стилизация друскинских сочинений, — иронический характер которых не отрицает и В. Сажин⁴.

Но так или иначе — «перекос» в другую сторону осуществлен: Хармс воспринимается исключительно как левый автор, и все интерпретации его текстов изначально предполагают обязательную «левизну». Во вполне «чинарском» ключе объясняется самое, пожалуй, выразительное в хармсовской прозе — невероятное обилие жестокости и цинизма. «Уродливость» — есть всего лишь способ обозначения «неистинности плоского трехмерного мира»⁵. Бесконечные «дерущиеся» — своеобразная форма отражения физических свойств «несовершенного» пространства-времени. Именно это, кажется, только и интересует Хармса. Человек — «ни при чем». Его истинное место (которого, очевидно, он достоин!) — вечность.

Мы бесконечно далеки от этой концепции, считая, что Хармс сокрушался как раз-таки по поводу человека. Однако у Хармса, действительно, встречаются различные варианты «другого мира», куда — помимо привычных Ленинграда и его окрестностей — «закидывает» Хармс этого человека. Существуют ли возможности его «нечинарского» толкования? И что может означать у Хармса — другая реальность?

Итак, основной задачей будем считать нахождение интерпретации приема, состоящего в привлечении «иного». Одним из первых такого рода «сквозных образов» будет «Америка». Попробуем предположить, что все «американские» тексты удастся истолковать единообразно, и попытаемся найти искомый инвариант.

Начнем с самого заметного из них — «Американская улица…». Эту «пьесу» требуется проанализировать подробно, поскольку по мере чтения должно возрастать ощущение, что здесь «что-то не так».

Феноров (никак не американец) попадает в Америку — в Чикаго, к Мюзик-Холлу. «Американское» заканчивается очень быстро, то есть практически немедленно: американец в очереди говорит два раза «Ies» (обратим внимание на ошибочное написание), дальше этого «американское» не распространяется. Феноров пытается выяснить, действительно ли это Америка, и вопросы его говорят о том, что в определенной сообразительности и житейской смекалке ему не откажешь.

Он знает, что если Америка, — должны быть миллиардеры (эксплуатация общих мест обывательского кругозора), о чем он и спрашивает. И немедленно получает подтверждение, фальшивость которого, однако, ощущается тут же. Оказывается, миллиардеров — «сколько угодно». Это подозрительно. Но еще подозрительнее то, что вроде как все — «миллиардеры и американцы», а «вроде как бы все ободранные». Но и на это находится ответ — «кризис». То есть «все в порядке», но вот только кризис делает все противоположным тому, что должно было бы наблюдаться, если это действительно — Америка и миллиардеры.

Читатель заинтригован. Некая двусмысленность «американского» создана. «Американец», в свою очередь, начинает задавать вопросы гостю, когда тот уже вполне осмелел. Феноров понял, что в Америке, какая бы она там ни была, нельзя быть «не пойми кем», и поэтому он — «хрюнцуз». Здесь читатель окончательно понимает все про культуру и воспитание Фенорова. Американец спрашивает «парлэ ву франсе», однако по двум последующим его репликам читатель должен догадаться, что и сам американец ушел от Фенорова недалеко — он вряд ли сам знает что-то кроме этого вопроса. Чувствует это и Феноров. Понимая, что надо «социализироваться» (позволим себе этот термин), он спокойно заявляет, что «чиво не можем, того не можем». «Вот по-американски, етого сколько хош. Это мы умеем». Он уже понял, что ЭТА Америка — ему по зубам. Здесь — он как-нибудь устроится! Он расслабляется и решает тоже послушать «джаз-оркестр» знаменитого мистера Вудлейка и его жены — баронессы (!).

В длинной очереди к кассе возникает банальный скандал, вполне в стиле скандалов советских очередей. Но читатель, который уже составил к этому моменту представление о том, что Америка, скорее всего, фальшива, снова приходит в некоторое недоумение, поскольку хамоватая «барышня» вроде как действительно «королева собачей шерсти», по крайней мере, никто из ругающихся это не опротестовывает и под сомнение не ставит. А ведущий себя не лучше субъект, видимо, и вправду «король мятных лепешек»! Становится понятно, что, по-видимому, в этой странной Америке миллиардеры есть, просто это — ТАКИЕ миллиардеры.

Ругань кончается, как несложно предположить, дракой.

1. Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда / Перевод с франц. Ф. А. Петровской; науч. ред. В. Н. Сажин. СПб.: Академический проект, 1995.[↩]
2. Хармс Д. Собр. соч. в 3 тт. Т. 2. Новая анатомия. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2011. [↩]
3. »…Сборище друзей, оставленных судьбою». А. Введенский, Л. Липавский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников. «Чинари» в текстах, документах и исследованиях. В 2 тт. (Б. м.), 1998. [↩]
4. Хармс Д. Указ. изд. Т. 2. С. 422-425. [↩]
5. «…в мире четырех измерений время — неостановимый и непрерывно движущийся процесс, что равнозначно его несуществованию. Время ощутимо по событиям, которые случаются, — это свойство плоского трехмерного мира. Его Хармс и описывает. Причем в мире хармсовских текстов это происходит акцентированно, как включение (в начале) и выключение (в конце) времени по команде творца-автора. Поскольку истинное место пребывания человека — вневременная вечность, то все, что происходит во временном мире, не просто нереально и неистинно, но отвратительно и уродливо, и всем содержанием случающихся с персонажами событий должно это демонстрировать» (Хармс Д. Указ. изд. Т. 2. С. 433.).[↩]