Игроки (Пары истолкованья Осипа Мандельштама)

Н. Перцов

ИГРОКИ
Пары истолкованья Осипа Мандельштама ¹

…Пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий.

Иак. 4, 14

Чем была матушка филология и чем стала! Была вся кровь, вся нетерпимость, а стала вся-кровь, стала – все-терпимость…

О. Мандельштам,

«Четвертая проза».

Книга Г. Амелина и В. Мордерер завладевает вниманием с первого взгляда. На обложке изображена трехъязычная стела – Розеттский камень, фрагменты которого воспроизведены на форзацах. В части тиража изыск: переплет вручную раскрашен в три цвета. Оглавление бьет на эффект; у каждой главы – броское название: «Орфоэпия смерти», «Эротика стиха»; в конце финальный гонг – «Все». Напечатанная в солидном гуманитарном издательстве, книга получила рекламу в Интернете, а в разделе сетевых публикаций «Нового мира» доступен почти полный текст монографии.

«Миры и столкновенья Осипа Мандельштама» представляют собой серию эссе (некоторые из них ранее были опубликованы в виде статей). Главным героем объявлен Мандельштам, однако диапазон имен, которые возникают на страницах книги, на редкость широк. Назову выборочно тех русских поэтов и прозаиков, которые упоминаются чаще других: Державин, В. Майков, Пушкин, Баратынский, Лермонтов, Тютчев, Фет, Л. В. Толстой, А. К. Толстой, Анненский, Пастернак, Ахматова, Гумилев, Кузмин, Хлебников, Маяковский, Б. Лившиц, Набоков. Исследователи не замыкаются в рамках русской литературы. Они охотно цитируют немецких авторов: Клейста, Гете, Ницше, Кафку; спорадически появляется на страницах книги Данте. Г. Амелин и В. Мордерер щеголяют знанием иноязычной лексики (не слишком, впрочем, глубоким и не всегда достоверным) – в первую очередь им пригождаются немецкий и французский, а также английский, итальянский, латинский, древнегреческий и древнееврейский. Кстати и некстати (но чаще все же некстати) они охотно делают выписки из модных философов, опять-таки немецких и французских.

Из аннотации читатель узнает, что «главный интерес» в книге, посвященной «поэтике… Осипа Мандельштама», «составляют межъязыковые игры». Однако к научной поэтике, да и к филологии в целом, рецензируемая книга имеет весьма отдаленное отношение. Полагаю, что сами авторы, создавая свое сочинение, не притязали на научность. По крайней мере в предуведомлении к изданию, которое было написано известным философом А. Пятигорским, так прямо и сказано: это исследование принадлежит к направлению «филологического интуитивизма», оно неисторично по своей методологии, произвольно в своих интерпретациях и создано без каких-либо претензий, кроме желания показаться интересным (с. 8). Последнюю тему вскоре подхватил другой известный ученый, нашедший, что рецензируемое исследование достойно всяческого внимания, ибо «интересно», хотя и «не бесспорно»². Не бесспорно? Ох, не бесспорно! Интересно? Быть может, но какими средствами авторы стараются заинтересовать читателей?

Методологический рецепт, которого придерживаются в своих изысканиях Г. Амелин и В. Мордерер, можно пояснить следующим образом. Для некоторого фрагмента R анализируемого русского текста подбирается в иностранном языке слово или словосочетание F, сходное с фрагментом R по форме, и если значение -Ехоть как-то коррелирует с контекстом, в который входит R, то можно смело заявить, что автор текста, употребляя «для отвода глаз»R, имел в виду именно F. То же самое можно заявить, если для некоторого русского фрагмента R обнаруживается иностранное слово или словосочетание F, сходное с R по содержанию, причем форма F находит какие-то корреляты в контексте R. Обратимся к примерам.

1) В семи катренах мандельштамовской «Канцоны» встречаются восемь словоформ, соотносящихся с идеей зрения или оптики: увижу, зрачок  / профессорский орлиный / ,  / луковицы / -стекла, бинокль [прекрасный Цейса / , замечает  / все морщины гнейсовые], зреньем  / напитать судьбы развязку / ,  / военные /  бинокли  / с ростовщическою силой /  зренья. Соединение трех фактов: (i) орган зрения по-русски называется глаз, (ii) стекло (главный оптический материал) по-немецки будет Glas и (iii) автор текста знает немецкий язык – дает авторам основание усматривать межъязыковую игру глаз – Glas (с. 57). Следует признать, что чисто теоретически такую возможность полностью отвергать нельзя. Но, чтобы признать ее входящей в замысел, хотелось бы иметь какие-то внеположные тексту данные, каковых не обнаружено. А без них утверждение просто повисает в воздухе: непонятно, что с ним делать, оставаясь в рамках филологии как науки и не превращая ее в область необязательных спекуляций.

2) В главе «А вместо сердца пламенное МОТ» из многочисленных (и никак между собою не связанных) русских стихотворных и прозаических текстов вычленяются слова, содержащие буквосочетания мо или мот, которые почему-то отождествляются с французским mot ‘слово’. Если Маяковский называет себя «бесценных слов мот и транжир», то, по мнению авторов, сочетание слов мот не случайно: наверняка Маяковский вспомнил указанное слово французского языка (с. 64). Правда, французским языком Маяковский в это время не владел даже на уровне s’il vous plait, но для наших следопытов это роли не играет. Пастернак в «Детство Люверс» тоже не случайно ввел топоним Мотовилиха: его появление мотивировано тем, что героиня не знала названия этого места, которое «бормотало и ворочалось в клубах табачного дыма» (с. 65). Вообще, если писатель говорит где-либо о бормотанье, то Г. Амелин и В. Мордерер начеку: это он метит в mot (см., например, с. 66 примеч. 97). А уж когда в одном и том же стихотворении есть и бормочет, и мот, да еще говорится о речевой деятельности – ругани (как у Мандельштама в «Старике» 1913 года), то здесь без французского mot нам никак не обойтись: «герой «Старика» – — слово, причем, именно комическое слово» (с. 73). Но и это еще не все. Поскольку в стихотворении «Старик» действие разворачивается в «день субботний» (так было написано в отброшенной строфе), а день субботний, по иудейскому обычаю, «наступает с появлением первой звезды», а звезда по-английски star. то и героя стихотворения авторы непринужденно превращают в заикающегося англо-русского кентавра – «star’ик» (с. 74). В обоснование такой «игры» дается аллюзия на анекдот про Брежнева: «Я стар, я очень стар, я – superstar» (с. 74 примеч. 119: «Шутка о «суперстар» не сегодня родилась»). Ну а то, что Мандельштам английского не знал, это, конечно, сущие пустяки.

3) В той же главе в слове мотор отрезок, остающийся после вычленения мот’а, соавторы также наделяют «французским» смыслом (фр. or ‘золото’), после чего с их легкой руки по всем стихам, где упомянут «мотор», начинает гулять «золотое слово – mot d’or» (с. 78, ср. с. 70- 77). Если среди 92-х словоформ, использованных в 20-строчном стихотворении Мандельштама «Золотой», есть три, которые содержат буквосочетание ор, это дает Г. Амелину и В. Мордерер право утверждать: «Стих чеканится единой, литой, звуковой мерой «таланта» – монеты or:«ресторан… теоретики… оравой» (с. 78). Пришло ли горе-старателям в голову посчитать общеязыковую вероятность, с какой буквосочетание ор появляется в отрезке текста соответствующей длины? ³

4) Например, в этом абзаце (за исключением цитат и языковых примеров) находится около 80 словоформ, то есть меньше, чем у Мандельштама, однако золота or в нем можно намыть вдвое больше: соавторы, словоформ, стихотворении, которые, Мордерер, горе.Исследователи легко расшифровали «говорящую фамилию» одного из персонажей романа Достоевского «Подросток»: Versiloff, «то есть Отец Стиха, Vers’илов (с. 187). В подтверждение этого истолкования приводится «только один пример», но зато какой: однажды Версилов «напевал про себя… и восторгался и напевом и стихом» (с. 187 примеч. 325; курсив авторов).

5) В главе «Адмиралтейская игла» Г. Амелин и В. Мордерер обнаруживают мотив иглы в целом ряде произведений, причем написанных не только по- русски. Так, обращаясь к англоязычному роману Набокова «Истинная жизнь Себастьяна Найта», соавторы переводят фамилию Орлова на английский как Eagle, а на-боковскую характеристику полного имени Ольга Олеговна Орлова – egg-like alliteration ‘яйцеподобная аллитерация’ – «читают» по-русски как иглайк (при том что кириллическая фонетическая транскрипция здесь должна быть [эглайк]). «Добившись» в обоих случаях нужного звучания [игл], исследователи приходят к выводу, что «длинный путь набоковского английского романа» проходит «под тайным знаком русской Адмиралтейской иглы» (с. 175) ⁴. А от игр со всевозможными «иглами» в русских стихах у читателя просто в глазах рябит. По разумению исследователей, тот же Набоков в стихотворении «Толстой» вводит мотив иглы через немецкую анаграмму: если в тексте упоминаются имена Дельвиг, Данзас, Дантес, Делия и день дуэли, то это, оказывается, потому, что «текстурная нить ведома иглой, Nadel» (с. 197). В этом же стихотворении соавторы находят образ шара (что нимало не подтверждается цитатами), после чего объявляют, что здесь у Набокова.неспроста упоминается толпа: по-немецки толпа будет Schar (с. 196). Такую же «игру» исследователи углядели в последних двух строках стихотворения Маяковского «Ничего не понимают», где говорится о голове,«выдергивавшейся» из толпы: голова – это шар, и толпа – тоже Schar (с. 204)!

Что ж, изобретательность Г. Амелина и В. Мордерер поистине неистощима. Луна у раннего Маяковского «целуется газетными киосками»? Тут же раскрываем английскую подоснову: киоск – kiss (с. 252). Мандельштам описывает в «Египетской марке» глобус: «…аквамариновые и охряные полушария, как два большие мяча, затянутые в сетку широт». Оказывается, этот пассаж «включает глоссограф – нем. Ohr «ухо»: «охряные полушария», «в сетку «жрот» (с. 278). В последнем случае без дела не остался и сегмент рот:«в этом невероятном «сетк-уши-рот» исследователи с восторгом констатируют «единство визуального и аудиального»(там же).

Удивительно, что при столь пристальном внимании к межъязыковым играм Г. Амелин и В. Мордерер допускают простейшие ошибки, относящиеся к сведениям о привлекаемых языках и к лингвистической терминологии. Скажем, в качестве начальной формы латинского слова берется не номинатив, а аблатив: germaпо – вместо germanus ‘брат’ (с. 20). Немецкое Воп в книге переводится как ‘прошва, кромка’ (с. 32), тогда как это значение имеет совсем другое слово – (die) Bone, a (das) Bort означает ‘темный алмаз’. Существительного Schar / , которому приписано значение «острие» (с. 198), в немецком вообще нет – есть прилагательное scharf ‘острый’ и существительное Schdrfe ‘острота’. Связывая с немецким языком характеристику «учитель», которую Мандельштам дает Лермонтову, авторы придумывают несуществующее немецкое слово «leren» (с. 34), на месте которого должно было бы стоять то ли lehren ‘учить’, то ли lernen ‘учиться’. Соотнося бук-восочетание сох в словоформах просохли, рассохлые с немецким словом Sohle [zo:le] ‘подошва’, авторы говорят о транскрипции («не просохли» транскрибирует Sohle» – с. 33), хотя уместнее был бы термин «транслитерация» (если вообще допускать столь феерическое «соответствие»). Вместо общепринятого лингвистического термина «гидроним» исследователи используют доморощенный латино-греческий «земноводный» окказионализм – «акватопоним» (с. 228). Говоря о древнееврейском слове «села», употребленном Мандельштамом в «Канцоне», авторы указывают на два его значения: ‘пауза при исполнении псалма или молитвы’ (с. 44) и ‘камень, скала’ (с. 48), тогда как мы в данном случае имеем дело не с разными значениями одного слова и даже не с омонимами, а с омофонами – selah и sela’ ⁵.

1. Г. Г. Амелин, В. Я. Мордерер, Миры и столкновенья Осипа Мандельштама, М. СПб., «Языки русской культуры», 2000, 320 с.[↩]
2. Ю. С. Степанов, «Интертекст», «Интернет», «интер субъект» (К основаниям сравнительной концептологии). «Известия РАН. Серия литературы и языка», т. 60, 2001, N 1, с. 6.[↩]
3. [↩]
4. Подобного рода лингвистическая эквилибристика ни в чем не уступает псевдоэтимологическим операциям академика А. Фоменко, разоблаченным в статье А. Зализняка (см.: А. А. 3ализняк, Лингвистика по А. Т. Фоменко. – В кн.: «История и антиистория: Критика «новой хронологии» академика А. Т. Фоменко», М., 2000, с. 33-34 и др.).[↩]
5. Представьте себе, в какое недоумение привело бы нас такое утверждение: в русском языке словом [grip] называют либо растение особого рода (гриб), либо вирусную болезнь (грипп).[↩]