Игорь Гусманов. Лирика Шелли (1804–1811). Лирика Шелли (1811–1817). Лирика Шелли (1818–1820).

Перед нами уникальное издание – солидный трехтомник общим объемом около восьмисот страниц, представляющий сразу два текста, – первую в отечественной англистике монографию о лирике Шелли и свод образцов его поэзии в переводах И. Гусманова. Никогда еще этот выдающийся английский романтик не удостаивался у нас такого солидного исследования. Автора книги (думаю, что трехтомник можно так называть) Игоря Галимовича Гусманова, профессора Орловского университета, известного специалиста по Шелли и талантливого поэта-переводчика, я знаю давно, мы встречались на конференциях, обменивались книгами. Рецензируемое издание обобщает многолетний труд автора по изучению и освоению лирической поэзии классика, творчество которого давно вошло в сокровищницу мировой литературы, но, будучи во многом трудным для восприятия, не столь уж широко известно в России – несмотря на публикации и переиздания переводов, сделанных Бальмонтом, Маршаком и др. Работа И. Гусманова закрывает многие лакуны в изучении Шелли.

Исследователь ставит себе задачу дать развернутый анализ краткой (уложившейся в шестнадцать лет), но интенсивно протекавшей творческой эволюции английского лирика, проследить жанровую специфику его поэзии, уточнить ее литературный и социальный контекст, ее связи с биографией и личностью художника. Разумеется, не забыты и поэмы Шелли, особенно те, в которых сильно лирическое начало («Королева Мэб», «Вечный Жид», «Генри и Луиза»), а также его проза – юношеские «готические» романы, трактат «Защита поэзии». Гусманов полемизирует со своими предшественниками, опирается на их достижения, поправляет их недочеты. Так, И. Неупокоевой и А. Елистратовой достается за «революционизирование» поэта, который в советские годы объявлялся у нас сторонником насильственного свержения буржуазного строя. В книге Н. Дьяконовой и А. Чамеева о Шелли (СПб., 1994) ученый находит отдельные неточности. Так, верно замечание о том, что эти два исследователя недооценили раннее творчество поэта, определив его как «незрелые, малопримечательные стихи». Справедливости ради укажем, что сам Гусманов, высоко ставя первые вещи Шелли в первом томе своей трилогии, далее приходит к более сдержанной их оценке, когда пишет о «свойственном [поэту] прежде методе прямолинейного самовыражения», признает незрелость его отдельных юношеских стихов, их зависимость от сентиментально-готического направления (в частности, «кладбищенской лирики»), бывшего модным в самом начале XIX века в английской поэзии. Гусманов-переводчик знакомит нас, например, с самым ранним шутливым стихотворением о кошке, которое свидетельствует уже о некоторых проблесках таланта, об умении начинающего стихотворца легко владеть пером. Но в основном юный Шелли оставался «в мире теней и призраков», отдавая дань «готической» традиции как в прозе (его ученические романы «Застроцци» и «Сент-Ирвин»), так и в стихах. В книге приводятся и первые опыты Шелли в жанре поэмы, например, его «Вечный Жид» (1810), по ряду обстоятельств лишь недавно включенный в основной корпус сочинений поэта. Процитируем начало монолога заглавного героя поэмы, ставшего одним из основных образов мировой литературы:

Ужели никакие стрелы молний

Меня не сокрушат, и есть броня,

Хранящая от стали и огня?

Тогда я сам, найдя в берлоге горной,

Смерть разбужу, развею сон тлетворный…

(Здесь и далее перевод И. Галимова.)

В образе Вечного Жида юный романтик воссоздает близкий ему тип неустрашимого богоборца, восходящий к античной мифологии. Этот персонаж ищет смерть как избавление от земных мук. В XX веке этот тип героя привлекал внимание таких различных авторов, как советский романист Всеволод Иванов и аргентинец-«космополит» Хорхе Луис Борхес.

В анализе пейзажно-философской лирики поэта исследователь опирается на идею И. Шайтанова, высказанную в книге «Мыслящая муза» – английские поэты, начиная с XVIII века, обрели «новую поэтическую веру» в то, что поэзия может и должна творить свой воображаемый мир красоты, выступающий своего рода двойником реальности. В этой точки зрения Гусманов рассматривает «Гимн Интеллектуальной Красоте» и «Монблан». Вот строки из «Гимна…»:

Дух Красоты! О ты, что освящаешь

Собою все, к чему ни прикоснешься –

И мысль, и внешность человека, – где ты?

Зачем ты улетел…

И если б ты, неведомая Сила,

Всегда светила сердцу человека,

Бессмертен и всесилен был бы он.

Здесь хочется заметить – было бы желательно дополнить разбор этих стихотворений сопоставлением их с теми альпийскими пейзажами, которые играют большую роль в романе Мэри Шелли, супруги писателя, «Франкенштейн, или Новый Прометей». В данном случае ученым упущена хорошая возможность сравнения прозы и поэзии двух писателей, прекрасно понимавших друг друга, хотя и заметно отличавшихся по характеру творчества. Попутно отметим, что Гусманов удачно рассматривает проблему «притяжения – отталкивания» в отношениях Шелли с Байроном и лейкистами – Вордсвортом, Кольриджем, Саути, прослеживает роль традиций в творчестве поэта. Несколько странно то, что исследователь, уделяя много места разбору пейзажно-философской лирики поэта, ничего не говорит об оде Шелли «К жаворонку». Между тем Ахматова в «Поэме без героя» недаром упоминает «жаворонков всего мира», печально отзывающихся на гибель великого поэта, она усмотрела в образе этой птицы символ души погибшего мастера. Вот строки из второй части поэмы:

И на берег, где мертвый Шелли,

Прямо в небо глядя, лежал, –

И все жаворонки всего мира

Разрывали бездну эфира,

И факел Георг¹.  держал.

Удачным представляется развернутый анализ политической лирики Шелли: это касается в первую очередь разбора «Маскарада Анархии». Правда, большинство исследователей относит эту вещь к жанру поэмы-памфлета, а по мнению Гусманова, это одновременно и поэма, и «лирическое стихотворение, большое по объему». Далее исследователь уточняет эту расплывчатую жанровую характеристику – «Маскарад» выстроен в форме фантастического видения, в котором органично соединяются элементы апокалиптики со злободневной политической символикой, близкой по духу к образности английской демократической поэзии XIX века. Страстным призывом к соотечественникам звучат слова поэта, которые он вкладывает в уста аллегорической фигуры Надежды:

О люди Англии, сыны

Могучей матери-страны,

Питомцы славы, о которых

Еще не писано в историях!

Восстаньте, поднимитесь вы,

Как пробудившиеся львы.

В данном случае перевод, сделанный нашим автором, уступает по выразительности, по энергии ритма переводу Б. Лейтина:

Братья бритты, дети славы,

Мощной матери-державы

Упованье и устои,

Саг неписаиных герои.

Пряньте львами, срросив сон!

Ваше имя – Легион.

Попадаются иногда и другие слабые места в переводах И. Галимова. Так, вряд ли ему стоило вступать в соревнование с Маршаком, блестяще передавшем «Song to the Men of England»:

Англичане, почему

Покорились вы ярму?

Маршак выдержал, в частности, мужскую рифму Шелли, придающую этой песне-призыву боевую тональность. И. Гусманов иногда заменяет мужскую рифму женской («рожденья – мгновенья»), что несколько «расслабляет» стих.

В целом переводы сделаны на добротном уровне. И. Гусманов строг к коллегам по переводческому цеху и находит в чем упрекнуть даже своих выдающихся предшественников – Бальмонту достается за сентиментальность и многословность, Пастернаку – за «одомашнивание» образов стихии (в «Оде Западному ветру» этот ураган входит «в море по колено», хотя у Шелли речь идет о морской бездне). Форменный «разнос» устраивает Гусманов четырем переводчикам, взявшимся поочередно дать перевод стихотворения Шелли «Англия в 1819 году». Из них особенно отличился петербуржец В. Топоров, который вообще грещит по части фантастических «придумок». Не менее его грешит «добавками» к тексту С. Богуславский; переводы Л. Павловского и С. Сухарева явно уступают оригиналу по мастерству. Гусманов своим переводом сонета, на наш взгляд, может быть доволен – его текст адекватно передает ритм, интонации и образную систему этого маленького шедевра сатирической музы поэта.

Отвергая мнения многих отечественных и зарубежных исследователей, понимающих образ Анархии как сатиру только на британское правительство, ученый обоснованно, как представляется, утверждает, что в этой символической фигуре Шелли обобщил те силы хаоса и разрушения, которые по-своему воплощались в «бессмысленном бунте», характерном для низов общества.

Хорошей книге, заметно расширяющей наше представление о лирике великого поэта, явно не хватает заключения, выводов, уточняющих место Шелли, как в английской, так и в мировой литературе.

В. ВАХРУШЕВ

г. Балашов

1. Георг» – это Джордж Гордон Байрон, который присутствовал при сожжении тела поэта, утонувшего в море.[↩]