Идти в жизнь!

Алексей Максимович Горький говорил, что «необходимо очень долго и усердно учиться для того, чтобы получить право осторожно советовать. А советуя, следует помнить, что не все знаешь и что, чем больше живешь, тем труднее знать все в наше время, когда действительность изменяется с такой бешеной скоростью».

Я, разумеется, далек от мысли кого-то учить или давать кому-то советы, но поскольку опыт каждого литератора может представлять известный интерес – литературный, общественный или профессиональный, – может быть, кое-что полезное окажется и в моем рассказе о том, как я писал роман «Войди в каждый дом».

В работе над этим романом, на мой взгляд, было несколько принципиально важных моментов, которые заставили меня писать его совсем иначе, чем я писал свои предыдущие книги – «Горячие ключи» и «От всего сердца».

Любое новое произведение не возникает на голом месте, почва для него подготавливается и самой жизнью и литературой, и поэтому, если бы до меня на тему о партийной жизни так талантливо, остро и верно не писали В. Овечкин, В. Тендряков и другие, то я вряд ли сумел бы разобраться в тех проблемах и явлениях, которые встали передо мной.

Первые робкие мысли о новом романе появились еще в то время, когда я заканчивал «От всего сердца». Мне хотелось написать книгу о секретаре райкома, рассказать о его сложной и большой работе, дать его со всеми сомнениями, раздумьями. Помню даже начало одной из первых задуманных мною глав. Секретарь райкома после долгого рабочего дня поздно вечером приходит домой. Тихо звучит радио. Заботливая жена подает ужин; Казалось бы, все хорошо – заслуженный отдых после напряженной работы. Но секретарю почему-то не по себе, и он даже сам в первые минуты не понимает, что тревожит его, чем он не удовлетворен. Но позже он догадывается об истинной причине своего недовольства – час тому назад при его непосредственном участии исключили из партии человека, и теперь, когда это совершилось, секретарю райкома не дает покоя мысль: а правильно ли поступил он, правильно ли поступили остальные члены бюро, согласившись с его мнением?..

Глава эта так и не была написана, новые мысли и впечатлелия погребли это не успевшее прорасти зернышко, и, может быть, я напишу обо всем этом где-то во второй книге.

Но основное, что помешало мне начать тогда роман с этой или какой-то иной главы, было чувство, что я недостаточно подготовлен для такой ответственной и большой темы, что я слишком мало знаю.

Выход был только один – идти в жизнь, искать там и сильные человеческие характеры, и разрешение того комплекса вопросов, которые волновали меня как гражданина и писателя.

Особенно примечательными были поездки по нескольким областям весной 1953 года И до этого года я часто бывал в деревнях, но посещал обычно только передовые колхозы, считая, что именно там можно найти ростки новых явлений, а в остальные заезжал лишь изредка, полагая, что там я не сумею найти ничего поучительного. Теперь я не делал никаких исключений и смотрел и вникал во все, стараясь разобраться во всем до мелочей, соединить разрозненные факты в одну цепочку и сделать определенные выводы. Для меня стала очевидной та простая истина, что писатель, взявшийся писать о современности, должен видеть не только ростки новых явлений или бросаться в другую крайность и сосредоточивать все свое внимание лишь на отрицательных сторонах действительности, а видеть и понимать жизнь во всей ее сложности и противоречивости, выделяя ее ведущие, тенденции.

Мои толстые тетради-дневники, куда я записывал все, что мне казалось интересным, пухли от материала; складывалось впечатление, что его хватит не на один роман, а мне по-прежнему чего-то недоставало, чтобы засесть за «работу окончательно.

И скоро я понял, чего мне недостает: я должен какую-то часть времени постоянно жить в деревне, чтобы знать ее органически, наблюдать ее жизнь изо дня в день, следя за всеми процессами, которые в ней происходят.

Натолкнул меня на это решение один любопытный случай, свидетелем которого я стал в Шадринском районе Курганской «области, где я прожил лето 1954 года.

Как-то мне пришлось присутствовать на техническом совете МТС, на котором шла речь о сенокосе. На совете выступали председатели колхозов, директор МТС, бригадиры тракторных бригад. Все они в один голос говорили о том, что к сенокосу все готово – и машины и люди, и завтра уже можно и должно выезжать в луга. Однако, когда разошлись все участники совета, директор МТС и один из председателей неожиданно пригласили меня провести завтрашний день на рыбалке. Признаться, я был немало удивлен.

– Но вы же завтра начинаете сенокос!

– И не собираемся, – загадочно улыбаясь, сказал председатель. – Трава еще не подошла, лучше всего ее косить через неделю, а то и дней через десять…

– Но к чему же тогда весь этот спектакль? Все эти разговоры на совете? Выходит, вы обманывали всех? Здесь же был представитель из области.

– Вот мы ради него этот совет и провели, – не расставаясь со своей многозначительной улыбочкой, пояснил председатель. – Мы не врали, у мае на самом деле все готово – и люди и машины, хоть завтра в луга. Но если ему сказать правду – он вытащит нас на бюро, где нас будут прорабатывать, что мы запаздываем с сенокосом» отстаем от других районов. А так все будет в ажуре – он приедет в область, доложит, что у нас все в порядке, а мы как раз в это время и приступим к сенокосу. Для нас ведь главное побольше кормов заготовить, отчетами коров не накормишь…

Я жил в этом колхозе целый месяц, собирался уже через несколько дней уезжать в другой район, считая, что все самое интересное я увидел и постиг. Разговор с председателем колхоза и директором МТС перевернул все мои представления о людях, с которыми я успел познакомиться и которых я, как мне казалось, достаточно хорошо за это время узнал. Теперь было очевидно, что это знакомство носило поверхностный, приблизительный характер, что я не разобрался в чем-то главном, не сумел увидеть жизнь этого колхоза во всей сложности. Все предстало как бы в новом свете, и я понял, что мне не нужно торопиться с отъездом.

Я прожил в этих местах до конца лета и многим обязан тому случайному разговору, который открыл мне глаза на некоторые важные процессы, ранее ускользавшие от моего внимания. Ведь до этого я много раз ездил в так называемые творческие командировки, был на Алтае, Кубани, в Поволжье, в Свердловской,, Курганской, Рязанской областях, почерпнул немало полезного в этих поездках, но сейчас мне стало ясно, что подобные командировки, при всем их значении, годятся только для выполнения оперативного задания газеты, журнала – написать публицистическую статью, очерк.

Так я пришел к выводу, что командировки не могут удовлетворить меня, и для романиста, всерьез решившего писать о деревне, они являются неким паллиативом.

Вот почему весной пятьдесят пятого года я поселился в селе Кузьминском Рязанской области, чтобы жить в той среде, которую описываю, чтобы быть участником, а не свидетелем тех событий, которые разворачиваются вокруг, чтобы, наконец, видеть людей большого коллектива, может быть, героев будущей книги?

в действии, в последовательной цепи поступков. С тех пор я большую часть года живу с семьей в этом селе.

Выбор этого места не был случайным. Несколько лет назад я приезжал сюда, чтобы собрать материал для очерка о директоре МТС. Очерк так и не написался, не вышел, а село на высоком берегу Оки, где раскинулось хозяйство одного из передовых колхозов района, запомнилось. За Окой расстилаются широкие луговые поймы, за ними тянется, уходит в синюю дымку гряда мещерских лесов. По этим лугам и перелескам, по обрывистым берегам реки бродил в юности и позже, в редкие наезды, Сергей Есенин; родное село поэта – Константинове – входит ныне в колхоз имени Ленина, центр которого находится в Кузьминском.

Не сразу я разобрался в обступившей меня жизни, не сразу угадал все ее и внешние и подспудные течения. Первое время замечал лишь то, что само бросалось в глаза, чувствовал, что и люди села тоже приглядываются ко мне, иногда даже с непонятной для меня настороженностью. В какой-то мере это отношение можно было объяснить тем, что писатели до этого в селе не жили.