Идея и ее воплощение

1

Писать о себе, о своей работе, о «секретах» и «тайнах» творчества трудно и как-то нескромно. Писатель весь в своих книгах в них его жизнь, опыт, пристрастия и антипатии, отношение к людям, к обстоятельствам действительности, к задачам и целям своего искусства, его удачи и поражения. Глубокий анализ художественной ткани произведения скажет о писателе значительно больше, чем его дневники и откровенные признания. Поэтому рассказывать о себе – значит отбивать хлеб у критиков или пытаться ввести их в заблуждение… Но это, разумеется, шутка.

Как возникает замысел произведения? Как мысль, идея не осознанные еще до конца впечатления персонифицируются в живом образе конкретного героя, в котором читатель подчас узнает себя или соседа? Как чувства боли, любви или ненависти, связанные порой с конкретными фактами, вызвавшими все эти чувства, вырастают в стройную систему художественных образов произведения, находят выражение в сюжете, композиции, характерах?.. Думаю ли я над всем этим, сознателен ли весь этот творческий процесс? Что побуждает писателя к трудной, не всегда благодарной работе? Что становится скрытой пружиной всей его деятельности – вполне осознанное желание принять непосредственное участие в жизни народа или туманное и подсознательное шаманство таланта?

В 1943 году я сидел в Ленинской библиотеке и читал старые эстонские книги и документы времен восстания Юрьева дня XIV века: вся Эстония поднялась тогда против немецкого владычества. Группу эстонских писателей попросили подобрать материалы к юбилею восстания. Я листал старые книги, а перед глазами стояла моя Эстония, стонущая под фашистскими сапогами; я до боли ясно увидел Сааремаа – остров, на котором родился, вырос, о котором всю жизнь пишу. Жители Сааремаа возглавили в XIV веке борьбу эстонцев с немецкими феодалами, Сааремаа был разграблен, опустошен, немцы ввозили потом на остров своих колонистов… Я словно воочию увидел камни западного побережья Сааремаа – мыс Питканина (Длинный нос), сейчас пустой и брошенный, когда-то шумный и живой, – сети, лодки, трепещущую рыбу на палубе, мачты, флаги, ветряки на холмах, яркие цветы шиповника на каменных грядах… Я совершенно ясно увидел слепого Каарли и его поводыря хромого Иоосепа. Они шли пустынной дорогой вдоль берега. Каарли тащил на спине, плетеные корзины… Замысел книги родился у меня, как рождается письмо любимой девушке. Моя Эстония находилась по ту сторону фронта, связь была прервана войной – тысячами смертей, разрушенными городами, стертыми с лица земли деревнями. Но связь осталась в сердце. Я писал письмо любимой девушке, потому что не писать не мог. Первые страницы «Берега ветров» были написаны спустя шесть лет – в 1949 году. Первая книга романа вышла на эстонском языке в 1950 году. За войной последовали трудные годы, сразу после освобождения Эстонии я увидел разрушенную страну, сталкивался с десятками трагедий; воспоминания влекли за собой новые воспоминания, замысел романа, уточняясь, заставлял меня прикасаться к новым пластам жизни. Шесть лет я готовился к работе над романом. Но первая фраза первой главы первого тома, первая сцена родились тогда, в Ленинской библиотеке: «Слепой Каарли и его поводырь Иоосеп, сын безмужней – Анны, охромевший в детстве от падения, шли по береговой дороге к Питканина. Каарли тащил на спине полдюжины плетенных из орешника корзин, а тринадцатилетний Иоосеп – несколько узорчатых лаковых лукошек. Едва светало. По левую руку шумел лес, справа наступали на берег волны. Оттуда, с устья залива, путников обдавал сильный и влажный юго-западный ветер. Поговаривали, что рыбы этой весной в заливе много, авось и им что-нибудь перепадет, если случится удачно продать корзины…»

Трудно сказать, как возникает замысел произведения. «Случайный» толчок, вызвавший ассоциации, цепь ассоциаций, воспламенивший, разбудивший фантазию, с которым часто связывают начало книги, чаще всего лишь повод; причина, конечно же, глубже: это идея, которая живет в сознании писателя, исподволь обрастает фактами, впечатлениями, она требует выхода – нужен только «случайный» толчок!

Но и тогда еще далеко до того, чтобы непосредственно сесть за стол.