«И мы дали кое-что миру…»

В стихотворении Ивана Вазова, посвященном родоначальнику болгарского Возрождения Паисию Хилендарскому, звучат гордые слова о вкладе болгарского народа в развитие мировой культуры:

И что были у нас царства

и столицы,

и из нашего рода святые

и Патриций;

и мы дали кое-что миру

и всем славянам книгу…

(Подстрочный перевод.)

Это характерная интонация, характерное чувство, возникающее в недрах культуры небольших народов, особенно в период формирования их литератур. Для поддержания чувства собственного достоинства и творческого порыва необходимо было постоянно обращаться к образам солунских братьев Кирилла и Мефодия, патриарха Евтимия и Григория Цамблака, д-ра Петра Верона и Христо Ботева, Ивана Вазова и Димитра Благоева, Пенчо Славейкова и Николы Вапцарова, Христо Смирненского и Йордана Йовкова, Георгия Димитрова и Димитра Димова.

Со временем ситуация меняется. Динамика литературного процесса в таких странах, как Болгария, запоздавших, в силу исторических причин, в своем художественном развитии и поэтому развивающихся в ускоренном темпе, очень своеобразна, иногда даже парадоксальна. Так или иначе, «накопления» в национальной литературе за несколько десятилетий оказались такими внушительными, что, несмотря на ее интернациональные традиции, на необычайную открытость достижениям мировой литературы, в различные периоды возникала опасность провинциального самодовольства, насаждения заниженных, «домашних» оценок.

В течение последних лет вопросы регионального, национального и общечеловеческого в содержании болгарской литературы социалистического реализма широко обсуждаются нашей художественной критикой. Эти вопросы приобрели особую остроту в процессе приобщения новой болгарской литературы к проблематике, и художественным поискам литератур стран социалистического содружества, в условиях активной и постоянно возрастающей экономической интеграции, процесса духовного сближения с братскими социалистическими странами и особенно с СССР. Дискуссии на эту тему протекают в пору научно-технической революции, огромных социалистических преобразований в стране, преобразований, основательно изменивших ее облик. Все это особым образом ставит перед нами проблемы «корней и вершин» современной социалистической культуры. Что берут болгарские писатели из опыта братских социалистических литератур, из мирового художественного опыта и что, сохраняя связь с собственными корнями, уходящими в тысячелетнюю давность, предлагают ему? Так стоит вопрос. На пиру сегодняшней и завтрашней мировой культуры болгарская литература должна быть представлена не «крохами», а «медовым хлебом» своего прошлого и настоящего, должна полностью мобилизовать свои ресурсы, давние и вновь обретенные.

В настоящее время, в свете решений Общеевропейского совещания в Хельсинки, все эти вопросы приобретают еще большую актуальность; открываются новые перспективы. Как было отмечено товарищами Л. И. Брежневым и Тодором Живковым, сам факт участия в Хельсинкском совещании 33 европейских государств, США и Канады является беспрецедентным событием в истории нашего старого континента; этот факт имеет и будет иметь огромное значение. Мир на земле и безопасность народов, стабильность в международных отношениях – принципы, которые с таким упорством и последовательностью отстаивают СССР, другие социалистические страны, все миролюбивые силы на земле, открывают новую эпоху мирного соревнования в области культуры и литературы; создаются предпосылки для победы гуманистических, прогрессивных идей над человеконенавистничеством, экстремизмом и современным мракобесием любого вида и рода. Все эти проблемы будут находиться в центре внимания международной конференции писателей, которая состоится у нас в Софии.

Когда-то в «Основаниях новой науки об общей природе наций» Джамбаттиста Вико говорил о «новом варварстве, варварстве рассудка и рефлексии»… Нам, людям, пережившим фашизм и войну, людям 70-х годов XX века, не нужно объяснять, что все это может означать. Мы свидетели того, как через океаны и континенты сегодня «цивилизованное варварство», «варварство рассудка и рефлексии», и «первоначальное варварство», варварство отчаянного политического радикализма, политического и культурного хулиганства протягивают друг другу руки.

Политика «открытых дверей», провозглашенная в Хельсинки и являющаяся в области идеологии также политикой непримиримой борьбы, ставит своей целью предотвращение этого «подрыва основ» культурной жизни в современном мире, она исходит из того, что народы способны осуществить на практике доброе, мирное разрешение конфликтов.

Эта способность не в последнюю очередь коренится в культурном опыте народов, в их литературных накоплениях, ибо слово писателя – международный язык, язык дружбы, доверия, гуманизма. Вот почему и листаем мы страницы былого, приглядываемся к новым явлениям. Надо, повторяю, трезво оценить степень участия нашей культуры в мировом обмене ценностями и достижениями культуры в масштабах всей планеты. Нечего и говорить, что участие – это не только способность отдавать, это и способность принимать.

В данной статье речь идет о болгарской литературе, но, думается мне, ее пути, ее трудности вхождения в мировой процесс, обретение международного статуса имеют более широкое значение, отражают опыт и иных так называемых «малых» литератур.

Боязнь провинциализма, страх перед тем, как бы не отстать, да и сама отсталость в конечном счете загубили немало творческих сил в истории развития болгарской литературы. Один из героев романа югославского писателя Иво Андрича «Травницкая хроника» задается мучительным вопросом: «Почему моя мысль, которая и хороша и правильна, менее ценна, чем такая же мысль, родись она в Риме или Париже? Потому ли, что родилась в этой дыре, которая называется Травник? И возможно ли, чтобы эту мысль вообще не отметили, не записали нигде?»»Нет, нет, – отвечает уже сам Андрич, – несмотря на кажущуюся разрозненность, разобщенность и беспорядочность, все связано и гармонично. Не теряется ни одна человеческая мысль, ни единое усилие духа. Все мы на правильном пути, и мы удивимся, встретившись. А мы встретимся обязательно и поймем друг друга, где бы мы ни были сейчас и сколько бы ни плутали. Это будет радостная встреча, славное и счастливое удивление». Это типично провинциальный мотив, глубочайшая провинциально-балканская тема, которая разрабатывалась и различными способами решалась болгарской культурой в целом, со времен Возрождения по сегодняшний день. Но особенно сильно эта тема прозвучала в нашей общественной и литературной жизни в конце прошлого века и в первые десятилетия века нынешнего; она становится ведущей в культуре целого ряда малых народов, отставших по той или иной исторической причине и начавших развиваться ускоренными темпами.

Первоначально вопрос о провинциализме и ставился тоже сугубо «провинциально»: как догнать «столичную культуру» и повторить ее? Но социальное, духовное развитие народа выявило бесплодность и даже опасность столь примитивной постановки вопроса. Появилась угроза потери самоуважения, самобытности, стало ясно, что, следуя таким путем, национальная культура рискует превратиться в парвеню на фоне других, более развитых культур. На более поздних этапах, особенно когда национальная литература заговорила на языке прозы (языке своей зрелости, по определению Белинского), все яснее становится, что в историческом развитии ее сопровождают две опасные тени, в которых вырисовывается карикатура на нее же, – снобизм и провинциальное самодовольство, проявляющиеся также в двух формах: нигилизма, пренебрежения национальной традицией (неизбежно связанного с подражанием иностранному) или провинциальной ограниченности. В судьбе д-ра Петра Берона (1799 – 1871), труды которого имеют большое значение для всей Европы, особенно наглядно чувствуется неопределенность позиции старой болгарской интеллигенции при решении этой проблемы. Судьба эта во многом символична.

Еще будучи совсем молодым (в 1824 году), д-р Петр Берон, недавно котленский мальчишка-подмастерье, подарил нам весело сочиненный и безусловно эпохальный букварь, который по слогам читала вся Болгария эпохи Возрождения. В то же время он занимался педагогикой, и его мысли в этой области даже в- тогдашней Англии считались самыми передовыми. Другими словами, его идеи целиком отвечали национальным потребностям и одновременно находились на уровне мировой педагогической науки тех лет. Но затем д-р Берон как бы «раздвоился»: одна половина его творчества остается с нами и по сей день, а другая нигде в мире так и не смогла найти себе места.

Задавленный университетской схоластикой Германии того времени, законный учитель нашего народа превратился в «ученого мужа», чьи произведения и до сих пор не переведены на болгарский язык. (Основные его работы написаны на французском и были изданы во Франции.) В д-ре Бероне мы обнаруживаем удивительное сочетание энциклопедической образованности и раннего славянофильства, в его работах нашли себе место теология и передовые научные открытия, поэтические прозрения и схоластичная игра ума. Это своего рода «скороспелый» Фауст в обличье средневекового алхимика, заново крещенный европейской наукой человек, без почвы, истории и собственных корней. Д-ра Берона называли когда-то «первый светский болгарин», но на фоне тогдашних Европы и России его образ выглядит напоминанием о прошлом, о средних веках. Его нечеловеческие усилия миновать все те этапы в истории нашей культуры, которые ей не пришлось пережить, превратили его в анахронизм по отношению к истории культуры передовых стран того времени. В истории же нашего Возрождения фигура д-ра Верона выделяется благодаря какому-то невероятному размаху, в котором отразилась колоссальная культурная энергия пробуждающейся к творчеству нации, ее зарождающейся литературы. Но при этом он начисто был лишен умения найти соответствующие средства и указать путь приложения этой энергии, умения связать «нашу» половину с другой, с интеллектуальной перспективой, с мировой культурой. Именно эта «вторая половина» у д-ра Верона страдает повторением того, что уже было достигнуто теми, кто ушел далеко вперед, и поэтому его научный подвиг несет в себе и трагическое поражение, рядом с титаном постоянно следует как тень и карикатура на титана.

И тогда, когда мы так жадно заимствовали «готовенькое» у других, и когда, страшась утратить самобытность, прятались в своей скорлупе, нас душил призрак провинциализма. Этот призрак отнял лучшие силы и измучил Пенчо Славейкова, Пейо Яворова, Антона Страшимирова. Он пытался обмануть молодого Гео Милева, выдвинувшего лозунг: «Покинем родные берега, выйдем из самих себя!» В нашем новом, социалистическом сознании нет места этому призраку – пережитку прошлого. В своем развитии социалистическая болгарская культура сумела распознать и убить призрак провинциализма, освободиться от его тени, угнетающей сознание. У болгарской интеллигенции сейчас есть все возможности и необходимый интеллектуальный опыт для преодоления трагических «комплексов» своего прошлого.

Создание национальной культуры в той или иной мере связано с общечеловеческой культурой, с усвоением накопленного ею опыта. Старой болгарской культуре присуща античность в византийской интерпретации. Нашествия турок лишили ее даже и этой близости с умирающей в сухом блеске и истонченной стилизацией средневековой византийской поэзией и прозой. В отличие от Возрождения других народов, которые на этом этапе обращались к детски непосредственной античной культуре, в противовес аскетично-духовным ценностям средневековья, болгарский Ренессанс ничего общего не имеет ни с оживлением античных языческих образов, ни с обострением интереса к болгарской литературе «золотого века».