Художник в круге времени. Беседу вел Генрих Митин

В Париже на встрече советских писателей с французскими коллегами кто-то из хозяев заявил: «Да, в вашей стране много читают. Но тому есть объяснение: народ пробуждается от вековой спячки».

Конечно, мы с этим не согласились. Далеко позади время пробуждения. У нас очень зрелый читатель: он читает с разбором, читает пристрастно, вдумчиво. И нередко его слово играет важную роль в формировании писательской биографии.

Каждый из нас имеет свою аудиторию и чувствует ее влияние на свое творчество.

Мне хочется поделиться некоторым опытом своих взаимоотношений с читателями, опытом, который накоплен за тридцать лет литературной работы.

Первую книгу, «В горах Таврии», я выпустил в 1949 году и, откровенно говоря, не собирался больше возвращаться к письменному столу. Но читатели думали иначе. К примеру, вот что писал студент Новозыбковского педагогического института Николай Щеглов: «…Я боюсь, что вы как автор поставите точку на этой книге. Мол, отвоевался, отписался, а теперь за работу… А ваша работа – писать, еще и еще раз писать. Я это утверждаю как будущий филолог». Приход письма совпал с тем, что меня вызвал Союз писателей СССР из Крыма в Москву. Ныне уже покойный Сергей Иванович Вашенцев – он один из первых познакомился с рукописью документальной повести «В горах Таврии» – представил меня руководителям СП СССР Александру Фадееву и Всеволоду Вишневскому. После обычных расспросов о здоровье, о Крыме Фадеев стал читать отдельные места из моей книги. Затем спросил: «Понимаешь, зачем я устроил громкую читку? Чтоб до тебя дошло: эти строки мог написать не столько бывалый человек, сколько литератор». На этой встрече, – а она продолжалась более двух часов, – два больших писателя скрупулезно разбирали и удачи, и просчеты моей книги. Запомнил как откровение, сказанное Всеволодом Вишневским: «Нашему брату надо врезаться во все явления, быть беспощадно честным. Писательское дело трудное, и ему надо отдавать всего себя без остатка. Иначе никак нельзя. Помощник у нас один – наша гражданская совесть».

Было бы наивно думать, что после читательских писем и горячего московского напутствия я сразу взялся за перо и выдал на-гора вторую книгу. В том-то и дело, что нет. Надо было немало еще прожить и осмыслить, чтобы найти свою тему. Она пробудилась во мне – крестьянском парне – после страстных публицистических выступлений Овечкина, Радова. Земля, и человек!