Художник революции

1

В своих рассказах и повестях, в своих великих романах Михаил Шолохов всегда шел по горячим следам современности. Воссозданные на страницах «Тихого Дона» большие исторические события по времени отстоят от своего художественного воплощения всего лишь на одно десятилетие. Изображением начала коллективизации открыл писатель «Поднятую целину», увидевшую свет в 1932 году. Роман «Они сражались за Родину» создавался в ходе Великой Отечественной войны…

Внимание художника всегда приковано к эпохальным историческим событиям. И сегодня, когда от времени создания первых книг «Тихого Дона» нас отделяет более полувека, он остается глубоко современным и продолжает волновать нас как роман о главном событии XX века.

Создатель «Тихого Дона» – современник революции и наш современник. Великий художник населил мир живыми характерами, его герои пришли словно бы из самой жизни, развороченной революцией и еще дымящейся пожарищами войн. Шолоховские герои – как тут не вспомнить Серафимовича – «вывалились живой сверкающей толпой, и у каждого – свой нос, свои морщины, свои глаза с лучиками в углах, свой говор», каждый ненавидит по-своему, и любовь «искрится и несчастна у каждого по-своему» ¹.

Свое открытие человека и истории в дни величайших революционных потрясений, непримиримых социальных схваток принес Шолохов в мировую художественную культуру. И сегодня мы видим особенно остро открытие в «Тихом Доне» нового человеческого типа, когда представляем читателю-современнику Григория Мелехова как характер большой нравственной цельности, когда утверждаем, что в нем происходит близкая нам «кристаллизация добра, честности, бескомпромиссности» ².

Автор «Тихого Дона» открыто шел в фарватере реалистических традиций русской классики. Продолжая эти традиции, он доказывал их неисчерпаемость, великую жизненность в современных, подлинно новаторских формах социалистического реализма. Силой своего великого таланта Шолохов впервые так широко и полнокровно изобразил народную жизнь в динамике революционных перемен, духовное богатство народа, мир его больших чувств и страстей, страданий и радостей, раскрыл философию борьбы за новое общество, утвердил веру в торжество идей революционного гуманизма.

В романе «Тихий Дон» мир этот обрел масштабные формы эпического повествования, а характеры русских людей предстали крупно и во всей психологической глубине. Герои Шолохова несут в себе великие и благородные чувства доброты, гордости и достоинства людей, утверждающих невиданный в истории социальный, нравственно-психологический уклад жизни, имя которому – социализм. Органическая связь художника с думами, чаяниями, чувствами этих людей – главный стержень шолоховского творчества, народного по природе своей, по духу и по форме таланта.

Народ предстает у Шолохова в удивительном разнообразии человеческих характеров, в труде, походах и битвах, в героических и трагических ситуациях как поистине движущая сила истории, а автор романа как бытописатель и историк народной жизни.

Поступательное движение истории в «Тихом Доне» насыщено большим философским смыслом. Своеобразие художнического облика автора «Тихого Дона», писателя народного, во многом определяется эстетической школой русской устной народной поэзии, ставшей живительным родником его творчества, источником познания мировоззренческих позиций народа, его самобытных оценок, традиций и чаяний, чувств и переживаний, важным средством характеристики и богатства народной жизни. Не менее важную роль в этом процессе суждено было сыграть художнически цельным принципам историзма изображения великой революционной эпохи.

Работу над романом, который в ту пору назывался «Донщина», Шолохов, как известно, начал с историко-хроникального изображения зарождающейся гражданской войны, с резкого сталкивания революционных и контрреволюционных сил в России в период между февралем и октябрем 1917 года. Участником этих событий автор романа еще не мог быть, но он был их современником и сразу же обнаружил себя как историк, как летописец революционной эпохи. Повествование в «Донщине» строилось на тщательно изученных и отобранных историко-документальных сведениях.

Отодвинув в «Тихом Доне» повествование к событиям, предшествующим первой мировой войне, обратившись к изображению мира народной жизни во всей полноте ее быта и социальных процессов, Шолохов выступил как историк этой жизни во всей ее исторической конкретности и объемности. Автор «Тихого Дона» изображал жизнь и быт народа, в среде которого он родился и который знал с детства; завидное знание этого жизненного материала сыграло существенную роль в формировании и выработке творческих принципов писателя. Дело не только в том, что Шолохов получал возможность живописать исторически конкретный и вместе с тем будничный, повседневный труд народа, его обычаи, нравы, обряды, географически точно воспроизводить детали местности верховьев Дона, но и передавать дух изображаемого времени через раскрытие психологии народа, его настроений и чаяний во всех, почерпнутых из самой жизни, конкретных деталях, в цельных, художественно емких образах людей.

«В предпоследнюю турецкую кампанию вернулся в хутор казак Мелехов Прокофий» (2, 9) ³. Так с самого начала повествования герои Шолохова становятся участниками исторических событий. Писатель делает экскурсы в их прошлое, раскрывает родословную некоторых из них (Пантелей Прокофьевич, его родственник Максим Богатырев, дед Гришака, купец Мохов, генерал Листницкий) и вводит в атмосферу того времени, с которым они связаны. Забота о достоверности и точности обусловленных временем биографий свидетельствует о стремлении писателя к исторически осязаемому изображению действительности и связанной с ней личности…

Шолохов не был доволен первоначальным замыслом романа еще и потому, что в основе «Донщины» лежал принцип историко-хроникального описания событий и фактов в их последовательно-временной и причинной связи. Писатель искал художественно мотивированного сочетания исторически осознанного времени с раскрытием крупного характера, большой человеческой судьбы, ставшей не только в центре развертывающихся исторических событий, но и творящей историю. Через такой характер только и возможно было передать самое эпоху. Так складывались творческие принципы Шолохова как художника, особенности историзма «Тихого Дона» как эпического повествования.

Писатель не раб исторических фактов, он их хозяин. Художественный вымысел, опираясь на факты истории, синтетически выражает и «общественный тип» исторического времени, философию эпохи и сущность связанной с ней личности, «тип человека», творящего историю.

Без чувства историзма художник-реалист немыслим. Чувство такого историзма обогащает художника, художественная правда в его произведении оказывается в прочном сплаве с правдой исторической. У Шолохова этот сплав выражается во всех компонентах эпического полотна, в самих принципах изображения жизни, ее социальной ломки и динамики развития.

Такой историзм художественного мышления, опиравшийся на толстовский опыт и развивавший его традиции, одним из первых в советской литературе утвердил автор «Тихого Дона».

2

Начинается «Тихий Дон» с глубинного постижения народной жизни на ее великом переломе. После ухода Григория в армию «обычным, нерушимым порядком шла в хуторе жизнь» (2, 239). Но этот «нерушимый порядок» дал основательные трещины и словно бы замер перед новой грозой. Шолоховские герои с тревогой ожидают надвигающихся перемен, тревога – в самом строе авторской речи.

‘ Резкими, экспрессивными мазками рисует писатель наступление войны как народного бедствия. Он дает в этой массовой сцене высказаться многим людям – и война предстает в народном восприятии, в стихии чувств, переживаний, оценок народа.

История врывается в повествование широко и свободно, во всех ее реалиях. Эпически-динамично развернутые картины вступления России в мировую войну завершаются эмоциональной авторской оценкой, в которой тревожно звучит голос самого писателя:

«Война…

В приклетях у кормушек – конский сап и смачный запах навоза. В вагонах – те же разговоры, песни… На станциях – любопытствующе-благоговейные взгляды, щупающие казачий лампас на шароварах; лица, еще не смывшие рабочего густого загара.

Война!..

Газеты, захлебывающиеся воем…» (2, 262 – 263).

Герои Шолохова оказываются в различных полках, разбросанных по разным участкам фронтов, что дает возможность писателю широко охватить начало боевых действий, детали которых поражают своей достоверностью. Введя своих героев в первые бои, писатель и в дальнейшем прибегает к историко-хроникальным описаниям.

Эти описания с точным перечислением соединений и частей – не что иное, как хорошо прочитанная карта боевых действий на конкретном участке фронта⁴.

Шолохов указывал, что «кропотливое изучение специально военной литературы, разборки военных операций» ⁵ позволяли ему описывать боевые действия отдельных частей и соединений, в которых участвовали его герои, давать дислокацию войск и т. п.

Изучение оперативных карт, стратегических описаний начала первой мировой войны и ее развертывания убеждает в том, как тщательно и кропотливо анализировал писатель эти документы. Однако от прямого заимствования писатель уклонялся. Он давал свою характеристику изображаемым военным событиям, свой анализ военной ситуации, свои оценки отдельных боевых операций и, как правило, едко обличал бездарность командования.

Шолохов был недоволен своими историко-хроникальными описаниями, считая эту область для себя «чужеродной» («Здесь мои возможности ограничены. Фантазию приходится взнуздывать» ⁶), но он же с большим удовлетворением отмечал, что ни один военный специалист не нашел в его романе каких-либо погрешностей.

Несмотря на важность конкретных исторических описаний и анализа боевых операций в воссоздании картины империалистической войны, Шолохов все-таки на первый план ставил «собирание воспоминаний, рассказов, фактов, деталей от живых участников» этой войны. В беседах с ними, расспросах шла «проверка своих замыслов и представлений» ⁵. С этими рассказами врывался в роман народный голос, живые оценки.

Во время работы над первыми книгами «Тихого Дона» Шолохова часто видели беседующим со своими будущими героями. Многие из них после опубликования романа поражались тому, как юный писатель смог не только увидеть и сохранить хорошо им известные детали, но и воссоздать в романе атмосферу их боевой молодости.

Сам строй шолоховского повествования очень близок устному рассказу, походит на воспоминание, насыщенное быстро меняющимися событиями, впечатлениями и переживаниями.

Особенности работы писателя над отбором исторически достоверного материала, в том числе и рассказов участников мировой войны, над характером изображения войны ярко отразились, например, в эпизоде «подвига» Козьмы Крючкова, который завершается следующим выводом: «А было так: столкнулись на поле смерти люди, еще не успевшие наломать рук на уничтожении себе подобных, в объявшем их животном ужасе натыкались, сшибались, наносили слепые удары, уродовали себя и лошадей и разбежались, вспугнутые выстрелом, убившим человека, разъехались нравственно искалеченные. Это назвали подвигом» (2, 302).

Не раз уже отмечалось «могучее дыхание толстовской традиции» в «Тихом Доне», сказавшееся, в частности, и в этом эпизоде, в изображении безумия войны, враждебной человеческому естеству, в срывании героических масок с нее. И в этом справедливо видится «преемственность двух творческих методов, их внутренняя связь, непрерывность развития главного направления в мировом искусстве» ⁷.

Народное восприятие войны у Шолохова и ее авторская оценка вступают в крепкое, неразрывное единство. Голос автора звучит гневно, когда он осуждает бесчеловечность и несправедливость войны, «дегероизирует» ее, и лирически проникновенно, участливо и взволнованно, когда он оценивает войну как народное бедствие.

Восприятие империалистической войны как кровавой, навязанной народу бойни со всеми ее объективными последствиями и обусловило открытую правду шолоховского реализма.

Особое внимание обращает писатель на социально-нравственные перемены, вызванные войной в человеке. Герои «Тихого Дона» вместе с автором поначалу воспринимают незнакомый мир войны по аналогии с привычной мирной жизнью, от которой война оторвала их в самый разгар полевых работ. Но война быстро рушит мирные настроения казаков. Мутью страха наливаются телячьи глаза Прохора Зыкова. В первом же бою надломлен чужой смертью Григорий, и совсем уж потрясает казаков судьба весельчака и похабника Егорки Жаркова, изуродованного войной, просящего смерти.

Перед Григорием остро встает вопрос о смысле навязанной народу войны, открываются глаза на социальное неравенство. Не раз еще придется ему и в будущем ощущать «непролазную невидимую стену» между казаками и офицерской верхушкой. Пока, кроме озлобленных вокруг людей, Григорий не видит сил, к которым мог бы примкнуть. Но силы эти все-таки нашлись и разрушили «все его прежние понятия о царе, родине, о его казачьем воинском долге». И силы эти – не просто убежденный в своей правоте большевик, случайно встреченный Григорием. «Семена большой человеческой правды» посеяла в его душе жизнь, война на многое открыла глаза, а Гаранжа довершил эти процессы, и семена дали первые ростки.

Смутно вызревавший в душе Григория протест против того, что «людей стравили» («хуже бирюков стал народ»), пробивается наружу и, подкрепленный осознанием социальной несправедливости, стихийно выливается против тех, кто бросил народ в пучину кровопролитной бойни.

Но Шолохов видит и другое влияние войны, безжалостно вытравливающей все человеческое в тех, кто становится ее слепым орудием, тупой и страшной силой.

» Чубатый, которого даже лошади боялись, «будто зверь шел к ним, а не человек», цинично поучает Григория: «Человека руби смело… Животную без потребы нельзя губить – телка, скажем, или ишо что, – а человека уничтожай. Поганый он, человек…» (2,327). Война растлила таких людей, а их звериная жестокость осложнила народную борьбу за справедливость. Революции предстояла долгая борьба с этими особенно острыми случаями одичания.

Реалистически глубоко раскрывает Шолохов и еще одно существенное последствие империалистической бойни. «Пролетарское знамя гражданской войны, – писал В. И. Ленин еще в 1914 году, – не сегодня, так завтра, – не во время теперешней войны, так после нее, – не в эту, так в ближайшую следующую войну, соберет вокруг себя не только сотни тысяч сознательных рабочих, но и миллионы одураченных ныне шовинизмом полупролетариев и мелких буржуа, которых ужасы войны будут не только запугивать и забивать, но и просвещать, учить, будить, организовать, закалять и подготовлять к войне против буржуазии и «своей» страны и «чужих» стран» ⁸.

Эти хорошо известные революционеру Бунчуку строки (в первых изданиях романа они им цитировались) становятся философским обоснованием закономерности революционных событий, развертывающихся в «Тихом Доне» в их исторической последовательности. Острое социальное размежевание происходит и на фронте, и в тылу, в казачьих хуторах. В настроениях казаков преобладает недовольство чуждой и ненужной войной, неприязнь к офицерству, смертельная усталость. Встречая повсюду озлобленные взгляды, монархист Листницкий начинает понимать, что казаки могут в любое время повернуть оружие.

Если Листницкий – за продолжение войны, то Бунчук – за поражение царского правительства в ней, он уверен, что «эта война завершится новой революцией». Если раньше буржуазии удавалось еще как-то прикрывать империалистический грабеж идеологией «национальной войны», то сама же война и просветила народ, разбудила в нем революционные настроения. Народ сам решает свою судьбу, превращая войну империалистическую в гражданскую.

Первая мировая война, за которой последовали бурные революционные перемены, стала, как известно, предметом пристального внимания мировой литературы. Но впервые изобразить эту войну с подлинной эпической мощью, с глубоким историзмом и с истинно народных позиций удалось в «Тихом Доне» Шолохову.

Событийная полнота, объемно-многоплановое изображение войны в ее баталиях и массовых сценах сочетаются с показом человека на войне. Причем не «маленького человека», а личности из народа, во всей правде ее нравственных исканий, в единстве индивидуального и общественно-исторического.

3

Русская революция – явление многогранное и сложное. В процессе ее развития складывались и трагические коллизии. И Шолохов мужественно изображает этот необычайно крутой поворот в истории, не упрощая ни сами процессы, ни судьбы людей, участвующих в них. Историческая обусловленность перемен в жизни всего общества, в отношениях между людьми, стремительность и неодолимость революции прочно связаны в шолоховской концепции мира с бесконечностью и неистребимостью самой жизни.

Революция воспринимается писателем как жизнетворящая сила, обещающая миру обновление во имя человека и торжества всего человеческого. Шолохов выявляет в этой борьбе великую созидательную роль народа, несущего на своих плечах все ее тяготы и лишения. Муки народные, страдания и смерти в романе Шолохова – неизбежное столкновение с жестокостью старого мира. Не революция несет эту жестокость, а силы, противостоящие ей, и Шолохов показывает, как пытались они, эти силы, «сродниться» с казачеством, разжигая сословные чувства и отрывая от революции.

Коренные перемены в строе самой жизни, в психологии народа, рост народного самосознания как основа исторического деяния, революционная активность масс, рождение новых социальных отношений в суровых классовых схватках – все это складывалось в художественно зрелую, философски цельную концепцию эпического повествования о судьбе народа в революции.

В «Тихом Доне» революционная борьба за социализм представлена в ее эпическом размахе, сама же эпоха развернулась во всей психологической и драматической глубине сложных человеческих характеров, конфликтов и противоречий.

Начиная с развала фронта империалистической войны, с бурного разворота революционных событий в России, нет ни одного сколько-нибудь заметного события этих лет, которое не нашло какого-либо отклика в романе. Причем события эти – на фронте или в тылу, в столице или ставке – преломляются через восприятие героев, даются в их оценке, сказываются в их судьбах. Григорий участвует в боях на Румынском фронте, в горах Трансильвании, Петр Мелехов направляется на подавление беспорядков в столице, Яков Фомин дезертирует с фронта. По разоренным войной хуторам и станицам блуждают «отголоски столичных разговоров о Распутине и царской фамилии», слухи о близкой революции тревожат все слои общества, события февральского переворота даются в восприятии различных социальных сил, бурно обсуждаются на фронте и в тылу.

Настроения солдат и развал фронта, июньские события в столице, московское государственное совещание и поднимающая голову контрреволюция, корниловский мятеж, события кануна Октября и отказ казачьих полков защищать Зимний дворец и Временное правительство, докатившиеся до фронта разноречивые слухи о революции в Петрограде, бегство корниловцев на Дон и полный развал фронта, вступление «перекипавшей в боях России» в гражданскую войну, особо острый ее разворот на Дону, ставшем оплотом контрреволюции, резкое столкновение мира революции и контрреволюции – все эти события обусловили своеобразие «Тихого Дона» как исторического повествования.

Писатель резко переносит действие из одного участка фронта на другой, из ставки – в столицу, из донских хуторов и станиц – в Ростов и Новочеркасск… В повествование вовлекаются сотни новых героев, и прежде всего революционеров, персонифицирующих духовную силу и героизм народа, уверенность его в торжестве того дела, за которое он борется. В конкретных лицах предстает и мир, контрреволюции – и не только в своей генеральской верхушке, но и особенно в конкретных персонажах – представителях казачьего офицерства.

Широкий охват исторически конкретных событий, участие в них реальных лиц, столкновение различных социальных сил изображаемых с максимальным историзмом, – все это требовало освоения громадного фактического материала, изучения исторических документов, исследований по истории Октябрьской революции и гражданской войны. Но Шолохов, в сущности, шел по горячим следам этих событий и обратился к их изображению раньше историков. Монографические исследования стали появляться перед самым началом работы над «Тихим Доном» ⁹, но их авторы тут же нередко оговаривались, что строят повествование «в силу недостатка документальных данных» на «относительно достоверных материалах» ¹⁰, ограничиваясь подчас противоречивыми показаниями мемуаристов. Правда, в какой-то мере проводился отбор материала, оценка источников, но историков, разумеется, мало интересовали те детали, которые необходимы были художнику.

В собирании и систематизации материала писатель испытывал, по его словам, «большую трудность», особенно в работе с мемуарной литературой, которая давала субъективное, противоречивое, но необходимое художнику детальное описание событий. Важно было отобрать «наиболее значительное и политически действенное, чтобы каждый эпизод и каждая деталь несли свою нагрузку» ¹¹, дать оценку изображаемым событиям и участвующим в них историческим лицам. Шолохов прибегает к использованию большого количества исторических документов, связанных как с зарождением гражданской войны, так и с ее разворотом на Дону (статья В. И. Ленина «Положение и задачи социалистического интернационала», листовки, обращения, телеграммы, воззвания, декларации, резолюции, требования, письма и ответы на них и т. п.). Многие документы ко времени работы писателя над «Тихим Доном» были уже опубликованы в газетах, книгах воспоминаний, специальных научных изданиях. Шолохов имел возможность использовать сборники воспоминаний и документов Ростовского Истпарта «Пролетарская революция на Дону», книгу народного комиссара по борьбе с контрреволюцией на юге В. А. Антонова-Овсеенко «Записки о гражданской войне», воспоминания участника подтелковской экспедиции в северные округа Донской области А. Френкеля «Орлы революции».

В данном случае писатель имел дело с достоверным фактическим материалом, с подлинными документами, приложенными к этим изданиям, уверенно привлекал эти источники. Сообщения участников революционной борьбы диктовали особенности изображения таких важных в истории гражданской войны на Дону событий, как съезд в станице Каменской, создание Военно-революционного комитета, поход Подтелкова в северные округа, борьба революционного казачества, его руководителей против контрреволюции.

Однако и мемуарная литература не восполняла тех пробелов в изучении гражданской войны на Дону, которые имелись в середине 20-х годов. Шолохову приходилось самому вести сбор необходимых для художественного обобщения рассказов участников этих событий. Вступал в действие и такой немаловажный фактор, как собственные впечатления, обостренные юношеским зрением. Гражданскую войну, как известно, Шолохов провел на Дону. Но и в этом случае для него было важно подкрепление своих замыслов документами и свидетельствами.

Значительные трудности испытывал писатель при отборе материала для изображения белогвардейского лагеря, хотя недостатка в источниках не было. Бежавшие от революции Родзянко, Шульгин, Милюков, Керенский и другие «бывшие» разразились многословными мемуарами, а предприимчивые издатели охотно публиковали их писания в Берлине, Париже, Брюсселе, Константинополе, Токио… Одни за другими выходили в это время нередко многотомные мемуары белых генералов – Деникина, Лукомского, Краснова.

Правда, воспоминания мемуаристов в генеральских мундирах были проникнуты ненавистью к русскому народу. Но нередко и белые генералы с несвойственной им обычно откровенностью начинали описывать распад царской армии, разложение и мародерство «добровольцев». И Шолохов, обнажая истинное лицо контрреволюции, отбирает все ценное из собственных показаний тех же генералов. Для раскрытия внутреннего мира белогвардейского лагеря, для показа склок его «вождей» писатель привлекает воспоминания тех генералов, которые принимали непосредственное участие в изображаемых событиях, но и в этих случаях сопоставляется обычно несколько мемуарных источников.

Композиционная структура второй книги романа передает остроту борьбы непримиримых лагерей и обреченность выступления Корнилова. Вскрывая социальные истоки корниловщины, показывая разложение царских войск на фронте, Шолохов особенно выделяет фигуры Листницкого и Калмыкова, раскрывает их настроения, а затем, рисуя деятельность этих офицеров в столице, описывает подготовку контрреволюционного переворота, вводит читателя в «кухню» корниловского заговора.

Воссозданию церемонии встречи Корнилова в Москве, его приезда на так называемое «государственное совещание» придается особое значение, потому что во время этой встречи раскрылась сущность контрреволюции, ожидавшей «удобного момента», когда «необходимый родине» Корнилов задушит Советы. Описание манифестации, устроенной диктатору струсившей буржуазией и помещиками, делало излишним показ той обстановки, в которой проходило совещание, созванное как раз для мобилизации контрреволюционных сил, для утверждения военной диктатуры. Шолохов останавливается только на сговоре Корнилова с Калединым в кулуарах Большого театра. Обнажив лицо вдохновителей заговора против революции, писатель найдет последний штрих: «По Дону, по Кубани, по Тереку, по Уралу, по Уссури, по казачьим землям от грани до грани, от станичного юрта до другого, черной паутиной раскинулись с того дня нити большого заговора» (3,136). Это и есть та писательская позиция в оценке Корнилова и поднятого им мятежа, которой пронизывается повествование.

Большую роль играет в каждом конкретном случае избранная повествовательная интонация, а в ней одна найденная художником деталь. Так рисует Шолохов состояние озлобленного неудачей Корнилова, когда стало ясно, что замыслы мятежа рушатся. Опираясь на мемуарные свидетельства, писатель показывает рвущуюся наружу ненависть диктатора к народу («Вся эта железнодорожная сволочь вставляет нам палки в колеса. Они не думают о том, что в случае удачи я прикажу вешать десятого из них»). Вместе с тем у Корнилова еще теплится слабая надежда на успех. И здесь возникает образ крохотной бабочки, которую он напряженно, с надеждой пытается изловить, но бабочка стремится к открытому окну: «Корнилову все же удалось поймать ее, и он облегчающе задышал, откинулся на спинку кресла» (3,152).

Вводя специальную главу о провале корниловского мятежа, Шолохов начинает ее с сатирических характеристик и оценок:

«С повинной потекли в Зимний дворец делегации и командиры частей крымовской армии. Люди, недавно шедшие на Временное правительство войной, теперь любезно расшаркивались перед Керенским, уверяя его в своих верноподданнических чувствах.

Разбитая морально, крымовская армия еще агонизировала: части по инерции катились к Петрограду, но движение это уже утратило всякий смысл, ибо подходил к концу корниловский путч, гасла взметнувшаяся бенгальским огнем вспышка реакции, и временный правитель республики, – правда, растерявший за эти дни мясистость одутловатых щек, – по-наполеоновски дрыгая затянутыми в краги икрами, уже говорил на очередном заседании правительства о «полной политической стабилизации» (3,172).

А заканчивается эта глава авторским размышлением о будущем:

«В Быхове, в женской гимназии, бесславно закончилось ущемленное историей корниловское движение. Закончилось, породив новое: где же, как не там, возникли зачатки планов будущей гражданской войны и наступления на революцию развернутым фронтом?»(3,174).

Создавая исторически конкретную картину непримиримого столкновения революционных сил с контрреволюцией, Шолохов, разумеется, не мог ограничиться только историко-хроникальным описанием событий этого времени с открытыми авторскими оценками и характеристиками. Реальные события и конфликты он выражал прежде всего в людских судьбах, в живых человеческих характерах, в широко развернутых массовых сценах участия народа в революционной борьбе.

Особенно тщательно, со всеми необычайно сложными событийными поворотами и резкими столкновениями людей выписывается в романе начало гражданской войны и перипетии ее осложненного многими обстоятельствами развертывания на Дону: защита только что созданными отрядами Красной гвардии Ростова, съезд фронтового казачества в станице Каменской, переход власти в руки Военно-революционного комитета, борьба трудовых масс Дона с калединщиной и всякой другой контрреволюцией вплоть до мая 1918 года, когда «обстоятельства для Донского советского правительства складывались явно угрожающим образом»: «С Украины надвигались немецкие оккупационные войска, низовые станицы и округа были сплошь захлестнуты контрреволюционным мятежом» (3,359).

Стремясь шире охватить революционные события этого времени и показать их через судьбы людей самых различных социальных слоев, Шолохов перемежает эти события, переключается с изображения одного из них на показ другого, переносит место действия туда, где происходят наиболее напряженные столкновения борющихся лагерей.

В повествование вводятся, с одной стороны, образы революционеров, сохранивших в романе свои подлинные имена и фамилии (Федор Подтелков, Михаил Кривошлыков, Иван Лагутин, Ефим Щаденко и др.), а с другой стороны – создаются вымышленные персонажи (Абрамсон, Илья Бунчук, Анна Погудко и др.), принимающие самое активное участие в бурных событиях революции и гражданской войны на Дону.

Одна из этих сцен – съезд фронтового казачества в станице Каменской.

1. А. С. Серафимович, Собр. соч. в 7-ми томах, т. 7, Гослитиздат, М. I960, стр. 282 – 283.[↩]
2. Ч. Айтматов, Ответь себе, «Правда», 5 августа 1967 года.[↩]
3. Здесь и далее ссылки на Собрание сочинений М. Шолохова в 8-ми томах (Гослитиздат, М. 1956 – 1960) даются в тексте – с указанием тома и страницы; подчеркнуто в цитатах из Шолохова везде мною, – В. Г.[↩]
4. См. «Стратегический очерк войны 1914 – 1918 гг.», ч. 1, М. 1922.[↩]
5. »Комсомольская правда», 17 августа 1934 года. [↩][↩]
6. «Известия», 31 декабря 1937 года.[↩]
7. Борис Сучков, Исторические судьбы реализма, «Советский писатель», М. 1967, стр. 333.[↩]
8. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 26, стр. 41.[↩]
9. См., например: В. Владимирова, Контр-революция в 1917 г. (Корниловщина), «Красная новь», М. 1924.[↩]
10. А. Гуковский, Французская интервенция на юге России. 1918- 1919 г., ГИЗ, М. -г Л, 1928, стр. 3.[↩]
11. «Комсомольская правда», 17 августа 1934 года.[↩]