Художник и эпоха
Я. Фрид, Анатоль Франс и его время, «Художественная литература», М. 1975, 392 стр.
Французские критики с горечью вынуждены признать, что Анатоля Франса приходится сегодня называть забытым писателем1. Спустя полвека после его смерти во Франции его не читают больше… Значит ли это в самом деле, что Франс устарел и что его произведения интересны только для историка литературы?
Новая книга Я. Фрида – доказательство обратного: неувядаемости творчества великого французского реалиста, его устремленности в будущее, его близости нам.
Надо сказать, что А. Франсу в России «повезло». Его рано стали переводить и печатать. Известно, с каким интересом и вниманием относились к Франсу В. И. Ленин, А. М. Горький, A. В. Луначарский. О нем написано немало исследований, и именно советская литературоведческая наука выступила против попыток, предпринятых во Франции сразу после смерти писателя, отнести его творчество к умершей и обреченной на забвение традиции.
В советской франсиане, достаточно обширной и разнообразной, книга Я. Фрида привлекает особое внимание и, думается, станет в ней, наряду с исследованием B. Дынник («Анатоль Франс», ГИХЛ, М, – Л. 1934), определенной вехой.
Название книги – «Анатоль Франс и его время» – очень точно отражает основное ее содержание и, как мне кажется, замысел автора. Это не «критико-биографический очерк», не «творческий путь», а попытка показать художника в сложнейших общественных, эстетических связях и отношениях с эпохой. Но не только этими связями определяется писатель, ибо есть еще личность, конечно, тоже формируемая эпохой, но все же вносящая в постановку и решение вопросов, которые выдвигает жизнь, свое субъективное начало. Биографический момент вводится в рассуждения исследователем не назойливо, гам, где он действительно нужен, но облик Франса – неустанного труженика-интеллигента (попутно автор опровергает распространенное мнение о лености и сибаритстве Франса), объятого жаждой «все понять», выписан выразительно и ярко, – это, бесспорно, одна из удач книги. Хотя и не главная ее цель. Главная-стремление охарактеризовать творчество Франса как определенный момент истории французской литературы, то есть показать его как бы в двух плоскостях – в синхронической и диахронической, если дозволено здесь употребить эту терминологию. В самом деле, Франс все время рассматривается как в историческом контексте – Стендаль. Бальзак, Флобер, Бодлер, так и в современном – Золя, Мопассан, Пруст, Барбюс, Баррес, Блуа… И пересечение этих плоскостей позволяет определить своеобразие творческой манеры Франса, выросшего из великой традиции французского реалистического романа и продолжающего ее в новых условиях.
Книга Я. Фрида разделена на три части, неравноценные по содержащемуся в них материалу и отличающиеся каждая соответствующим поставленной задаче методом исследования. В первой части – «В мире поэзии» – рассказ о начале творческого пути, о Франсе-поэте, увиденном и прочитанном заново. В третьей – более или менее последовательно рассматривается творчество Франса, начиная с 90-х годов, с «Красной лилии», и кончая последними произведениями писателя. Обе части книги, первая и третья, словно бы опоясывают центральную ее часть – «В реальном мире», – где речь идет о формировании Франса – художника и мыслителя скорее в плане теоретическом. Здесь-то творчество писателя и подвергается тому двустороннему анализу, о котором уже говорилось выше. В этой части Я. Фрид сумел нарисовать яркую картину духовной жизни Франции конца века, являющуюся не просто фоном, обязательным для монографического исследования, а очень интересной характеристикой французской литературы тех лет, по-своему увиденной и оцененной исследователем. Рассмотрение собственно франсовского материала идет в трех направлениях – мыслитель и эпоха, позиция художника и эпоха, художественная форма и эпоха.
Эти разделы книги представляются мне центральными. Именно здесь особенно очевидно то новое, современное прочтение творчества Франса, которое предлагает автор.
Я. Фрид показывает, как, придя в литературу после Флобера и Бодлера, выразивших с наибольшей полнотой и художественным совершенством «болезнь века», Франс сумел найти выход из тупиков безысходности и сумел сказать свое, новое слово в литературе. В этом ему помогло обращение к великой гуманистической традиции, связывающей Франса с Возрождением и Просвещением, и близость к наиболее прогрессивным силам страны, определившая не только его новое, по сравнению с предшественниками, видение мира, но и новую систему этических и эстетических ценностей.
Правда, в начале книги позиция Франса-художника определяется не совсем, кажется, удачно: молодой Франс помещается Я. Фридом в «центр треугольника, образуемого «безобразием» натурализма, идеализмом Жорж Санд и грацией символизма, так часто лишенной соков земли». Мысль как будто верная, и выводится она из отношения Франса к Золя, Ж. Санд и символизму, но в то же время стороны треугольника составлены автором из явлений разного ряда, и он сам, очевидно, ощущая необходимость хотя бы понятийных уточнений, определяет метод Франса как поэтический реализм.
Термин вырастает из характеристики тургеневского реализма, содержащейся в двух статьях Франса о русском писателе. Но термин этот настолько неточен и уязвим, что безоценочное его употребление просто невозможно, тем более что он уже встречался у нас совсем в ином контексте2. Применительно к Франсу «поэтический реализм» скорее обозначает, по словам Я. Фрида, «программу… Воображение должно, не отрываясь от земли и от прошлого, опираться на правду жизни, чтобы преображать ее в правду искусства».
Программа весьма расплывчатая, под ней могли бы подписаться самые разные художники, и она очень слабо проясняет своеобразие Франса. Но в дальнейшем на протяжении всей книги Я. Фрид показывает, как напряженно, вдумчиво ищет Франс свое место в литературе, свою позицию в жизни, как уточняются первоначальные взгляды, как постигаются и преодолеваются заблуждения и ошибки и к каким высотам мастерства поднимается Франс.
Эстетическая система Франса сложилась к концу века и в XX веке практически уже не претерпевала серьезных изменений. Ее формирование показано Я. Фридом очень детально, разносторонне и убедительно. В этих наиболее интересных разделах книги привлекает стремление исследователя продемонстрировать ход литературного развития в теснейшей связи с развитием общественным. Размышляя об изменении романной формы, Я. Фрид связывает ее с изменениями, происходящими в обществе, и показывает, как титанизм характеров и напряженность сюжета (типичные для романов Стендаля и Бальзака) сменяются безгероичностью и бессвязной мозаикой фактов, а «атмосфера эпохи, подчас становится почти синонимом содержания».
Я. Фрид подробно анализирует сюжетные и композиционные особенности франсовской прозы, принципы, которыми он руководствовался в процессе художественной организации материала, в создании системы образов. При этом возникает сложный, яркий образ самого писателя, оставившего миру великолепную прозу с ее новыми художественными решениями и новыми принципами типизации действительности, но и с ее неизменной верностью основному – реалистическому изображению мира и человека.
Правда, порой эволюция писателя в книге несколько схематизируется, и Я. Фрид ограничивается в объяснении того или иного эстетического явления в творчестве Франса причинами философского или социального характера. Сам же Франс оказывается слишком уж последовательным картезианцем. Автор полагает, что писатель сумел осуществить до конца свое кредо: «Ведь главное – понять!»
Конечно, стремление, к ясности, к пониманию – одна из основных черт миросозерцания Франса. Я, как Аякс, не люблю сражаться во тьме, писал он, критикуя символистов. Франс – рационалист, он – создатель образа размышляющего и рассуждающего героя, он вводит философский диалог в художественную ткань произведения, – все это факты общеизвестные. И все-таки… Все-таки нельзя утверждать, что это стремление все понять освободило Франса от сомнений и заблуждений и привело его к полной ясности («К ясности!» – так озаглавлен последний раздел книги Я. Фрида). Писатель до конца жизни сомневался и в чем-то заблуждался, – свидетельства тому приводит сам автор, анализируя «Боги жаждут» или финал «Острова пингвинов». Думается, что Я. Фрид несколько выпрямляет облик Франса, считая, что он сумел до конца постичь законы общественного развития, «увидев свет марксизма» (стр. 332).
Франс был очень честен и смел, раз и навсегда отдав свои симпатии борющемуся рабочему классу. Его деятельность 90- 900-х годов, его отношение к Великой Октябрьской революции и к коммунистам – все это явления, значение которых трудно переоценить. Французские коммунисты с гордостью говорят о том, что Анатоль Франс был одним из первых писателей, поддержавших партию. Очень высоко ценил социальную зоркость и реалистическое мастерство Франса Морис Торез, неоднократно обращавшийся в своих выступлениях к творчеству Франса.
Но представляется, что ставить знак равенства между ним и Барбюсом все-таки нельзя. Франс, как об этом говорил и он сам, был уже слишком стар, и его последние книги не несли на себе отпечатка преобразований, происшедших в его душе и уме. Именно этим, скорее всего не намеренным, желанием исследователя «выпрямить» Анатоля Франса объясняется, как мне кажется, его отношение к наиболее спорным и сложным произведениям писателя.
Так, например, не вполне убеждает оценка утопии «На белом камне» как «шедевра интеллектуальной прозы Франса» и утверждение: «Ее (книги. – Н. Р.) философские поэмы в прозе вызывают истинное эстетическое наслаждение» (стр. 261). Думается, что именно в этой книге Франса нет гармонии между идеологическим и эстетическим, более того, некоторый ее схематизм является выражением, мировоззренческих противоречий писателя, его интереса к социализму и вместе с тем страха перед ним.
Желание поспорить вызывает и анализ романа «Боги жаждут», пожалуй наиболее подробный и обстоятельный во всей работе. Сосредоточившись в основном на идейной проблематике романа, Я. Фрид с несвойственной ему суровостью упрекает писателя за то, чего в романе не оказалось. В романе не нашлось места для «образа, подобного «Зеленщице» Давида, полной эпического величия» (стр. 324), нет оценок деятельности Конвента, с которыми Франс выступил десять лет спустя в «Юманите» (стр. 325), и т. д. «Светотень была бы распределена исторически более верно, – пишет Я. Фрид, – если бы мотивы разума революции были более развиты и если бы явственно прозвучал мотив белого террора, о котором Франс лаконично напоминал сорок три го-
да назад, говоря в заметке…»(cтp. 327). Кажутся неправомерными подчас очень неожиданные параллели – например, сближение Терезы, героини «Красной лилии», с Анной Карениной.
Но дело не в отдельных характеристиках и оценках. Я. Фрид сумел посмотреть на достаточно хорошо изученный материал по-новому, глазами литературоведа-марксиста 70-х годов, и по своему решить вопросы развития критического реализма во Франции на рубеже веков, – и в этом главное достоинство его книги.