Границы вымысла и пределы документализма

1

Интенсивный рост исторического романа, наблюдаемый в 60 – 70-е годы, нуждается в постоянном внимании критики, в анализе его обретений и потерь в свете общих закономерностей и тенденций многонационального литературного процесса, которые сопровождаются глубинным обогащением историзма художественной мысли, расширением ее творческих горизонтов, укрупнением исследовательских плацдармов. Немало ценных наблюдений, научно и творчески перспективных выводов, касающихся теории и поэтики исторического романа, содержится в монографиях С. Петрова «Советский исторический роман» и Ю. Андреева «Русский советский исторический роман. 20 – 30-е годы», в книге Г. Ленобля «История и литература», которые остаются пока что последним, но по-прежнему авторитетным словом в этой области. Однако материал этих относительно давних уже исследований ограничен периодом 20 – 50-х годов и охватывает главным образом русскую прозу¹. Опыт же исторического романа 60 – 70-х годов во всем его широком многонациональном богатстве, во взаимопроникновении накопленных традиций и новаторских исканий по существу не систематизирован и не вовлечен в сферу сравнительно-типологического анализа. За немногими исключениями, как, скажем, книга В. Баранова «Время – мысль – образ» (Горький, 1973), современного состояния исторического романа касаются в основном текущие критические обзоры, отдельные статьи в периодике (среди их авторов следует назвать М. Бойко, А. Латынину, Б. Хотимского). Естественно, конкретные оценки отдельных произведений довлеют здесь над теоретическими обобщениями. Отсюда – непроясненность ряда актуальных проблем развития исторического романа.

Обозначим первую из них: насколько правомерно выделять исторический роман в самостоятельный литературный жанр? Ответить на этот вопрос вряд ли возможно, не вторгаясь предварительно в область эстетики и литературной теории.

Разрабатывая теорию литературных родов и видов, В. Белинский особое место среди них отводил роману как «эпопее нашего времени». «Роман, – писал он, – может брать для своего содержания или историческое событие… или роман может брать жизнь в ее положительной действительности, в ее настоящем состоянии… Задача романа, как художественного произведения, есть – совлечь все случайное с ежедневной жизни и с исторических событий, проникнуть до их сокровенного сердца – до животворной идеи, сделать сосудом духа и разума внешнее и разрозненное. От глубины основной идеи и от силы, с которою она организуется в отдельных особностях, зависит большая или меньшая художественность романа» ² (подчеркнуто мною. – В. О.). Обратим внимание: история и современность доставлены Белинским рядом, в перечне равноправных слагаемых, образующих романное содержание.

В исторических судьбах реализма роль романа столь велика, а его возможности в масштабном, объемном, синтетическом изображении действительности столь неисчерпаемы, что Томас Манн впал даже «в искушение опрокинуть соотношение между романом и эпосом, утверждаемое школьной эстетикой, и не роман рассматривать как продукт распада эпоса, а эпос – как примитивный прообраз романа» ## Томас Манн, Собр. соч. в 10-ти томах, т. 10, Гослитиздат, М.

1. Когда настоящая статья уже печаталась, в издательстве «Современник» (М. 1980) вышло обновленное переиздание монографии С. Петрова «Русский советский исторический роман». Двенадцатая глава этой книги, написанная А. И. Пауткиным, посвящена историческому роману 60 – 70-х годов.[↩]
2. В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. V, Изд. АН СССР, М. 1954, стр. 39 – 40.[↩]