Гендерная инверсия в «критике критика» Зинаида Гиппиус о Корнее Чуковском

30 марта 1914 года Зинаида Гиппиус сообщила из Ментоны Аркадию Руманову: «Сейчас пишу о Чуковском. Кланяйтесь ему и скажите, что моя статья будет называться «Милое, но погибшее создание»»¹. Фельетон вышел, однако, под другим названием — «Невзрослый критик. Этюд в кавычках» [Крайний 1914]² за подписью Антона Крайнего, самого известного псевдонима писательницы, которым она, как правило, пользовалась в своих резко-полемических, фельетонных статьях. Трудно сказать, кто изменил заглавие (редакция или автор), но, вероятно, это произошло из-за отчетливо гривуазного характера первоначального заголовка. Аллюзивно отсылая к словам Вальсингама из «Пира во время чумы» о ласках погибшего, но милого созданья, он представлял собой устойчивый парафрастический эвфемизм проститутки. Именно в таком ключе пушкинская цитата обыгрывалась в названии одноименного рассказа писателя-народника Александра Левитова (1862), а также прославленной серии литографий художника-карикатуриста Александра Лебедева («Погибшие, но милые создания», 1862; «Еще десяток погибших, но милых созданий!», 1863).

Статья Гиппиус была откликом на сборник Чуковского «Лица и маски» (1914), который вышел в свет как раз в марте. В книге собраны работы о русских и зарубежных писателях, в основном опубликованные раньше на страницах газет, и — что важно для нас — она открывалась статьей «Оскар Уайльд» и включала среди прочего фельетон «З. Н. Гиппиус» (впервые: «Речь», 1911, 29 мая (11 июня) под заглавием «»Чертова кукла». Роман З. Н. Гиппиус»). Серьезный историко-литературный вес имеет тот факт, что «Невзрослый критик» — единственное развернутое высказывание Гиппиус о критическом методе Чуковского. Хотя статья учтена в подробнейшей библиографии Гиппиус [Гехтман 2007: 73], надо признать, что она почти затерялась в анналах истории и не упоминается ни в библиографическом указателе Чуковского, где не зафиксирована ни одна рецензия на «Лица и маски» [Берман 1999: 10], ни в Летописи литературных событий за 1914 год [Летопись… 2005: 317], ни в новейших собраниях сочинений Гиппиус и Чуковского.

А между тем статья исключительно интересна во многих отношениях. Прежде всего она представляет собой любопытный пример фельетонной критики Гиппиус, то есть имеет значение для исследования как наименее освоенной части наследия писательницы [Паолини 2002: 358], так и фельетонной критики в целом. Последняя занимает важное место в системе литературного поля эпохи fin de siècle, но до сих пор остается явлением малоизученным и недооцененным [Александрова, Александров 2020: 128]. Помимо этого статья написана в метакритическом дискурсе: один критик дает развернутую оценку другому. Подобная «критика критики» была принципиально важной для Дмитрия Философова, ближайшего соратника Мережковских³. В критической же прозе Гиппиус, за исключением некролога «Н. К. Михайловский» (1904), это почти уникальный случай. Но есть еще один любопытный аспект. Первоначальное заглавие статьи Антона Крайнего, подчеркивающее женственную, «падшую» природу Чуковского-критика, за­остряет вопрос о природе и функции гендерной инверсии в критических штудиях Гиппиус. Ее мужские псевдонимы неизбежно попадают в поле гендера, но в фокусе нашего внимания не сам феномен гендерной идентичности как таковой (см.: [Осипович 2006]), тем более не сексуальные перверсии, любовные истории et cetera. Наша задача более скромная и конкретная: проследить, как преломилась смена гендерной роли автора в забытом фельетоне «Невзрослый критик».

Имеет смысл процитировать начало статьи:

«Любить для него значит: имитировать. Он до странности не творец, не создатель. Это чисто женская у него черта: восприимчивость, способность принять, взрастить семена чужих вдохновений».

«Вообще вся душа у него до поразительности женская, дамская: он так говорлив, суетен… так ценит свои успехи… постоянно кокетничает… Для меня его творения есть тончайшее отражение идеального Вейнингеровского Ж. Я в каждой строке ощущаю эту его женскую сущность». «Он как будто и думает не для себя, а для публики. Хотел бы я знать, что у него в душе, когда он остается один». «Бедная женская душа, заключенная в мужское тело! Здесь будет ее величайшая мука; здесь для нее уготован величайший позор».

Вы думаете, это Чуковский говорит об Оскаре Уайльде? Нет, это сейчас я говорю о Чуковском. Только пользуюсь, по методу критика, его собственными словами. Меткими и талантливыми, — надо лишь знать, о ком он пишет. А знать не трудно: Чуковский всегда пишет только о себе. Опять как истинная женщина. Женщина может быть очень умной; очень даровитой; очень способной; самый слабый пункт ее — объективность.

Этот впечатляющий зачин дает богатый материал для размышления об установках и приемах Гиппиус, на которых стоит остановиться подробнее.

Во-первых, она заявляет, что намерена определить лицо Чуковского-критика с помощью его собственных высказываний, воспроизводя тем самым его же характерный прием, который уже современниками осознавался как пародийно-шаржированный. Иными словами, сразу заявляется о том, что статья «Невзрослый критик» относится к жанру пародии. Однако стилизаторская «восприимчивость» к чужим текстам, умение их обыгрывать, деформировать и переформатировать в новом ключе — это конструктивная черта не творца, а имитатора, имеющего женскую, подражательную природу. Создается сразу некая тройная пародийная призма: Чуковский пишет о стилизаторской, женской душе Уайльда. Антон Крайний применяет эту характеристику к самому Чуковскому, называя его истинной женщиной. Но при этом сама статья в основном сконструирована из закавыченных цитат Чуковского и имеет жанровый подзаголовок — «Этюд в кавычках», то есть открыто носит такой же имитирующий и, следовательно, «дамский» характер, что сильно напоминает логическую ошибку кругового рассуждения, idem per idem.

Не менее любопытно утверждение, что Чуковский всегда пишет о самом себе. Оно предполагает, что оценка строится не только на анализе статей Чуковского, но и на оценке его личности. Идентифицировать высказывания критика, относящиеся к разным авторам, как самоописательные конструкции можно только при условии узнавания в тексте портрета (в широком смысле), совпадающего с характером живого человека. Этот прием возможен или на основе личного общения, за пределами собственно критических текстов, или же с привлечением дополнительных документов (писем, дневников и т. д.).

1. Сердечно благодарю А. Соболева за возможность познакомиться с рукописью его публикации «Письма З. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковского и Д. В. Философова к А. В. Руманову» (в печати).[↩]
2. Далее фельетон цитируется по этому изданию.[↩]
3. Философов в письме к Чуковскому от 14/27 февраля 1908 года предупреждал: «…буду очень к Вам требователен. Какая же другая критика (в данном случае «критика критики») может быть, как не требовательная?» [Федотова, Соболев 2021: 415].[↩]