Гамлет. Вариации: по страницам русской поэзии

Гамлет. Вариации: по страницам русской поэзии. М.: Центр книги Рудомино, 2012. 304 с.

Антология посвящена «блистательной и незабываемой» Инне Михайловне Левидовой ее младшими коллегами по Научно-библиографическому отделу Всесоюзной государственной библиотеки иностранной литературы. В основе замысла книги — ставшая классической библиография «русского Шекспира», вышедшая к его 400-летию: Левидова И. М. Шекспир. Библиография русских переводов и критической литературы на русском языке. 1748-1962. (М., 1964). Работа была продолжена: Левидова И. М. Уильям Шекспир: Библиографический указатель русских переводов и критической литературы на русском языке, 1963-1975 (М., 1978). А вот следующую книгу (Уильям Шекспир: Библиографический указатель русских переводов и критической литературы на русском языке, 1976-1987 (М., 1989) делал уже Ю. Фридштейн — ответственный редактор рецензируемой книги. В посвящении скромно сказано о том, что «оставалось лишь воспользоваться доставшимся от И. М. наследством», но, разумеется, всеми участниками этого замечательного проекта с любовью проделан значительный труд. В антологию вошли стихотворения русской и советской классики, русского зарубежья и современников: от Пушкина до Галины Нерпиной.

Поэтические размышления на темы «Гамлета» предварены вступительной статьей А. Демахина «Датский принц на русской равнине. Заметки на полях». Интересная, умная статья, но почему «на русской равнине»? Панорама, даруемая книгой, скорее может быть уподоблена зрелищу Великого Каньона: глубочайшая река по имени Шекспир несколько веков назад начала формирование совсем еще юного (природные каньоны формируются миллионами лет), но уже весьма показательного комплекса. В данном случае нам представлены любопытные российские возвышенности трех последних веков.

Л. Озеров, поэт, переводчик, литературный критик, отмечал, что Шекспир «властно уводил от суесловия, мелкотемья…» (с. 236). Обусловленный книгой взгляд вместе с Гамлетом, через него — тем паче. «Идентификация себя по родству воспаленной мысли, идущей вразрез со временем, — вот что такое русский поэтический Гамлет», — отмечает автор вступительной статьи (с. 6). «Слово больше, чем жизнь, — и расходится с нею, / Прорывая истертую, тонкую ткань» (Галина Нерпина, с. 294).

В пушкинскую эпоху внимание привлекает дружество поэтов: Пушкин, Дельвиг, Баратынский, Кюхельбекер — в контакте, прекрасно слышат друг друга. Еще далеко до определяющего застойные советские времена мотива «Прогнило что-то в нашем королевстве». У Пушкина дважды появляется образ черепа / бедного Йорика. В первый раз — по касательной: Владимир Ленский с его «Poor Yorick» при посещении памятника соседу (вторая глава «Евгения Онегина», XXXVII, 1823). Второй — «Прими сей череп, Дельвиг…» («Послание Дельвигу», 1827). В обоих случаях это усвоенный образ в русском окружении: «Изделье гроба преврати/ В увеселительную чашу,/ Вином кипящим освяти,/ Да запивай уху да кашу» (с. 18). Образ — пушкинский, остроумный: «О жизни мертвый проповедник,/ Вином ли полный иль пустой,/ Для мудреца, как собеседник,/ Он стоит головы живой» (с. 19).

Упоминает Пушкин в этом стихотворении в связи с черепом и Баратынского: «Или как Гамлет-Баратынский / Над ним задумчиво мечтай» (c. 19). И далее в книге представлен «Череп» 1824 года самого Баратынского с его философией: «Живи живой, спокойно тлей мертвец!» Для него бесконечная благость проявлена в молчании усопших (не произнесении бесстрастным гласом всех известным гробам истин), почтении живущих к их сну и — следовании собственным природным чувствам: «Природных чувств мудрец не заглушит/ И от гробов ответа не получит:/ Пусть радости живущим жизнь дарит,/ А смерть сама их умереть научит» (с. 22).

Идиллия «Конец золотого века» Дельвига (1828), преломляя, развивает тему Гамлета и Офелии: городской юноша Мелетий полюбил прекрасную пастушку Амариллу, но не сдержал клятв верности, вследствие чего трагедия коснулась не только девушки, потерявшей разум, затем утонувшей, но и страны: разрушилась гармония между людьми и между человеком и природой — померкла красота Аркадии. Представленный в книге финал сопровожден примечанием Дельвига: «Читатели заметят в конце сей идиллии близкое подражание Шекспирову описанию смерти Офелии. Сочинитель, благоговея к поэтическому дару великого британского трагика, радуется, что мог повторить одно из прелестнейших его созданий» (с. 24). Вслушивание в текст (мы имеем дело с переводом? подражанием?) пленяет красотой эпического размаха: «…Песню свою распевая, не чувствуя гибели близкой,/ Словно во влаге рожденная древним отцом Океаном, / Грустную песню свою не окончив — она потонула» (с. 24).

Чуткий комментарий, пересечения сфер, скрупулезная библиография — замечательные черты книги (составитель — Ю. Рознатовская). Даже известные факты в шекспировско-гамлетовском преломлении воспринимаются иначе. В данном ракурсе начинает по-иному звучать Лермонтов, восхищавшийся Шекспиром и вступавшийся за его честь в 15 лет в ответ на критику тетушки, знавшей «Гамлета» в изложении Дюсиса-Висковатова, в то время как Михаил, читавший пьесу в оригинале, помнил ее досконально — во всех подробностях: «…ваше письмо меня воспламенило: как обижать Шекспира?..» В последнем письме, за две недели до дуэли, он обращался с просьбой к бабушке купить и прислать ему в Пятигорск «полного Шекспира, по-англински…» (с. 29).

В. Кюхельбекер читал Шекспира сначала в одиночном тюремном заключении, затем в ссылке, совершенствуя для этого знание английского. Много переводил. Предисловие «Мысли о Макбете, трагедии Шекспира» стало первой оригинальной русской статьей, посвященной этой пьесе («Литературная газета», 1830, № 7; известно, что это был один из номеров, которые готовил к печати Пушкин). Как и Пушкина, его особенно интересовал подход Шекспира к истории (с. 31).

Активно занимался переводами из Шекспира и А. Фет: «Я того мнения, что поэт не может избрать лучшей гимнастики против перевода такого силача, как Шекспир, и такой бездны, как Гамлет» (с. 42).

«Пронзен и поражен Гамлетом» А. Григорьев, удостоенный Достоевским звания «один из русских Гамлетов» (с. 45). Еще один «Гамлет русской поэзии» — А. Блок (с. 55). Не буду продолжать перечислительный ряд. Не то чтобы многочисленность, но не единичность «русских Гамлетов» не удивляет. Как писал Ю. Айхенвальд, «Стих тянется вдоль времени и вдаль, / Как будто существует параллельно. / Он проникает в нас, / А мы — в него» (с. 143).

Проникновения, разумеется, разнятся. Я бы согласилась с наблюдением А. Демахина: «…чем ближе к современности отлистываем мы страницы, тем <…> острота гамлетовского вопроса все же тускнеет. Будучи личным переживанием в веке девятнадцатом, общественным манифестом в веке двадцатом, позже он сворачивает на улицу, в подворотню <…> Он менее «поэтичен», более пессимистичен и трезв» (с. 9). В годы террора — страшен: «А Вы слышали песни / Соловьев в Соловках? / — Ну-ка, выстройся, плесень, / С кайлами в руках! / Ты, очкастый, чего невнимателен? / Исключаешься ты / Из рабочей семьи, / И катись ты с земли / К Божьей матери! / И распались кружки, / Раздружились дружки, / Потому что история / Любит прыжки, / Потому что безумный / Плясун на канате / Ненавидит / Времен пресловутую связь…» (Ю. Айхенвальд. «Гамлет в 1937 году». С. 140).

Ни в какие века не исчезающие прозрения подчас сменяются ерничеством. Позволю себе пример из «Гамлета» А. Охрименко, С. Кристи и В. Шрейберга 1950 года, представленного в «Антологии бардовской песни»: «Ходит Гамлет с пистолетом, / Хочет когой-то убить. / Он недоволен белым светом, / Он думает: «Быть или не быть?»» (с. 121); «Больной Шекспир работал с увлечением, / Он делал деньги, затянув ремень, / И получили люди развлечение, / А автор — белый хлеб на черный день!» (с. 123).

Не отходя далеко от темы интерпретации жизни и творчества Шекспира, замечу, что есть гораздо более интересные версии. Сознаюсь, я раньше не встречала «Великой роли» Н. Матвеевой (1994) с задающим тему эпиграфом из М. Морозова: «Он поступил актером в театр, но на этом поприще вряд ли достиг многого. Роу сообщает, что лучшей ролью Шекспира была тень отца Гамлета». Воздав историческую справедливость в примечании («Ни в коей мере ни Михаил Морозов и даже ни Роу не подвергают сомнению талант Шекспира-автора. Они лишь поневоле повторяют предание, которое уже нельзя проверить»), Н. Матвеева предлагает свое видение происходившего: «Шекспир, должно быть, ростом был высок./ А следственно — еще и потому/ Роль духа венценосца (видит Бог!)/ Не мог передоверить никому./ Роль призрака такому-то отдать?/ Но статью царственной он обделен./ А у другого — царственная стать,/ Но призрака сыграть не в силах он…» Любопытный сонет завершится традиционным назидательным двустишием: «Побойся молний вкруг его чела!/ И не скажи, что эта роль — мала» (с. 264).

Театральный и кинематографический Гамлет — еще одна большая тема книги. В условиях отсутствия отдельной драматургической гамлетовской антологии данная книга намечает многообещающие контуры, начиная уже со вступительной статьи. «Несыгранный Гамлет» Ливанова и сыгранный — Высоцкого. Два Гамлета московской сцены — Мочалов и Высоцкий. Гамлет Смоктуновского — Гамлет-интеллигент 60-х. Гамлет-2001…

И еще об одном повороте Гамлетианы. «Как быстро обгоняют нас / возлюбленные наши», — подмечал Бродский (с. 144). Эта антология — антология и русской Офелии. Демахин проницательно предполагает, почему «влюбленная и теряющая рассудок, несчастливая Офелия оказывается более отзывчивой для поэзии, чем романтическая Джульетта»: «Может быть, потому что Джульетта — в действии, в страстном осуществлении любви, в то время как Офелия со своими песнями — в слове, в рождении слова» (с. 7). И посвящения Офелии, и поэзия от ее лица, и стихотворения, написанные под впечатлением игры актрис, исполнявших эту роль, — тончайшие и нежнейшие, в высшей степени тихие и светлые: «Как ангел неба безмятежный, / В сияньи тихого огня / Ты помолись душою нежной / И за себя и за меня. / Ты от меня любви словами / Сомненья духа отжени/ И сердце тихими крылами/ Твоей молитвы осени» (А. Фет, с. 40). Вневременность и высокость — черты русской Офелии: «Я тебя высокó любила:/ Я себя схоронила в небе!» (М. Цветаева, с. 93).

Л. ЕГОРОВА

г. Вологда