Формирование социалистического реализма в киргизской литературе: споры и суждения

«Социалистический реализм в киргизской советской литературе», «Илим», Фрунзе, 1979, 123 стр.; М. Борбугулов, Единство национального и интернационального. Статьи, «Советский писатель», М. 1979, 272 стр.; К. Бобулов, Фольклор и литература, «Кыргызстан», Фрунзе, 1980, 269 стр. (на киргизском языке); «Закономерности развития новописьменных литератур и проблемы социалистического реализма (Тезисы докладов и выступлений)», «Илим», Фрунзе, 1980, 91 стр.; С. Джигитов, Условия возникновения нашей литературы, «Ала-Тоо», 1980. N 7 (на киргизском языке).

Для удобства цитирования ссылки на эти сборники в тексте обозначаются в скобках римскими цифрами – в порядке последовательности.

Киргизские литературоведы приступили к серьезному исследованию путей формирования социалистического реализма в родной литературе в самое последнее время. Началом послужила развернувшаяся в 1973 – 1974 годах на страницах журнала «Ала-Тоо» бурная дискуссия, посвященная данной проблеме. В том же 1974 году на киргизском языке вышла небольшая книга Ш. Уметалиева «формирование метода социалистического реализма в киргизской советской литературе». Продолжением обсуждения этой проблемы можно считать коллективные и индивидуальные сборники, появившиеся за последние два года.

Как справедливо отмечается в статье вице-президента АН Киргизской ССРС. Табышалиева «Литература, рожденная Октябрем», открывающей сборник «Социалистический реализм в киргизской советской литературе», «много споров возникает вокруг вопросов зарождения социалистического реализма в киргизской литературе, ее периодизации с точки зрения постижения киргизскими писателями творческого метода социалистического реализма и его богатой поэтики, вокруг судеб традиций фольклора и других аспектов, сопряженных с историей и современной практикой национального искусства слова» (I, стр. 8 – 9).

Выяснению именно этих вопросов посвящены все обозреваемые ниже работы. Их теоретический уровень и концептуальная значимость далеко не одинаковы. Более того, работы эти по исходным позициям и теоретическим взглядам авторов образуют три разных направления.

Первое, представленное статьями А. Садыкова, Б. Маленова, К. Бейшембаева и К. Артыкбаева, черты и проявления реализма и даже реализма социалистического ищет и находит в киргизском фольклоре и акынском творчестве. Например, А. Садыков, автор статьи «Вопросы становления и развития социалистического реализма в киргизской советской литературе», претендующей на теоретическое обобщение результатов конкретных исследований на эту тему, вместе с правильной мыслью о том, что «в киргизской советской литературе критический реализм никогда не существовал наряду с социалистическим реализмом, ибо для этого не было подходящей почвы» (I, стр. 17), высказывает и явно ошибочные суждения. Так, по его мнению, истоки и отдельные элементы социалистического реализма в киргизской советской литературе проявляются еще в произведениях народных акынов Т. Сатылганова и Т. Молдо, прославлявших Ленина и Октябрь. «Эти произведения по своему содержанию плоть от плоти социалистические» (стр. 12), – категорично заявляет литературовед.

Концепция А. Садыкова подхвачена, детализирована и доведена до теоретических крайностей в статьях Б. Маленова «Становление социалистического реализма в киргизской советской литературе (20-е годы XX в.)» и К. Бейшембаева «Становление и развитие социалистического реализма в киргизской литературе (на материале 20 – 40-х годов)»; если первый находит «признаки социалистического реализма уже в акынском творчестве» (I, стр. 52), то, по мысли второго, в дореволюционном творчестве Т. Сатылганова и Т. Молдо проявляются «черты реализма» (I, стр. 116, 118), а в послереволюционном – черты социалистического реализма (стр. 117 – 119).

В отстаивании и обосновании такой точки зрения еще дальше пошел К. Артыкбаев. В 1970-е годы он опубликовал в киргизской печати ряд работ, посвященных киргизскому фольклору, его взаимоотношениям с письменной литературой, формированию социалистического реализма в киргизской литературе. В этих работах есть и верные мысли и наблюдения. В частности, заслуживает всяческого внимания призыв литературоведа учитывать все богатство киргизского фольклора, изучать его национальное своеобразие. Однако из этого обстоятельства К. Артыкбаев делает по меньшей мере странные выводы о том, будто бы киргизский фольклор обладает особыми, почти исключительными качествами и вследствие этого он заменял письменную литературу и другие формы общественного сознания, а посему в нем можно обнаружить в той или иной мере черты, присущие письменной литературе. Так, в статье «Актуальный вопрос нашего литературоведения», имеющей подзаголовок «О возникновении социалистического реализма в киргизской советской литературе», он пишет о «чертах реализма в фольклорной рамке», а в некоторых дореволюционных произведениях Токтогула и Т. Молдо находит даже «черты критического реализма». (В фольклоре каждого народа есть мощный слой произведений и образов сатирических, – например, русские сатирические сказки, народные песни, частушки, сказы, – но странно было бы числить их по ведомству критического реализма, хотя они и отражают народный протест против угнетателей.)

Подобные мысли в несколько видоизмененном и сглаженном виде встречаются в тезисах нового доклада К. Артыкбаева «К вопросу возникновения социалистического реализма в киргизской советской литературе»: «И в фольклоре изображается сложное, часто противоречивое «нутро» героев, в результате чего нередко показываются ситуации, требующие исключительного психологического напряжения»; «Реалистический подход к событиям, к действительности и безудержная народная фантазия (как совмещаются эти совершенно разные качества? – А. Э.) выражались в фольклоре, ибо не было ни письменности, ни национальной традиции письменной профессиональной литературы…» (IV, стр. 17). Заметим, кстати, что сходными с этими или близкими к ним мыслями буквально пестрят многие страницы вышеупомянутой книги Ш. Уметаляева¹.

Таким образом, перед нами концепция, не учитывающая принципиальные различия между разными системами художественного сознания – фольклорной и литературной – и во многом отождествляющая их. Это отождествление касается прежде всего таких понятий, как реальность, отраженная во всяком художественном творчестве (в том числе и фольклоре), и реализм как метод мышления, характерный лишь для поздних стадий развития литературы и вызванный к жизни новыми социально-экономическими отношениями и духовными потребностями. Следовательно, киргизский фольклор, как и фольклор других народов, а также акынское творчество не знали «элементов» и «черт» реализма как метода художественного мышления, его позднейших направлений – реализма критического и социалистического.

Поэтому точка зрения А. Садыкова, Б. Маленова, К. Бейшембаева, К. Артыкбаева и Ш. Уметалиева была оспорена литературоведами, представляющими иное направление в решении данной проблемы, а именно К. Асаналиевым, К. Бобуловым и М. Борбугуловым, тем более что взгляды, изложенные ими в опубликованных ранее трудах, критикуются представителями первого направления, особенно К. Артыкбаевым и Ш. Уметалиевым. Вспыхнула новая полемика… Во-первых, К. Асаналиев, К. Бобулов и М. Борбугулов (конечно, каждый в отдельности) единодушно и справедливо отвергали концепцию своих оппонентов, – точно обозначив ее как «фольклорный максимализм» (К. Асаналиев). Во-вторых, они внесли кое-какие уточнения и коррективы в свои прежние взгляды, избавив их от некоторых крайностей (и прежде всего от известного «недоверия» к фольклору – неиссякаемому источнику обогащения литературы, в том числе и современной, – конечно, если подходить к фольклору творчески, а не механически переносить его темы и мотивы в произведения литературные) и одновременно углубив то рациональное зерно, которое содержалось в них. Обратимся к книге М. Борбугулова «Единство национального и интернационального» (1979), изданной «Советским писателем».

Автор исходит из правильной методологической посылки: в социально-экономическом и общественно-политическом отношении киргизы из «патриархально-родового феодализма, минуя капитализм, шагнули в социализм, а их искусство художественного слова с гомеровского, то есть «истинно эпического периода» (В. В. Радлов), минуя Ренессанс, классицизм, романтизм и критический реализм, шагнуло в социалистический реализм. Дистанция поистине огромная. И преодолеть ее помогла лишь победа социализма» (II, стр. 7).

Строительство социализма в Киргизии, как и во всей стране, включило в себя проведение величайшей по масштабам культурной революции, но ситуация здесь была такова, что культурную революцию «пришлось начинать в буквальном смысле с азов». Для киргизов «в ту пору все было ново. Печатное слово на родном языке, реплика, произнесенная с театральных подмостков, нотная запись». И тем не менее киргизское профессиональное искусство «с первых своих шагов формировалось как искусство социалистическое. Жизненной основой этого искусства служила сама социалистическая действительность, художественно – эстетическим источником в первую очередь – народное творчество» (II. стр. 6).

Однако, опираясь только на традиции родного фольклора, каким бы содержательным и богатым он ни был, невозможно было создать современную реалистическую литературу. Это было осуществлено благодаря тому, что в условиях советского строя национальная художественная традиция «сложно взаимодействовала с опытом высокоразвитой русской литературы, и на основе этого синтеза развивались национальные литературы. Ныне они в свою очередь вносят ощутимый вклад в многонациональную советскую литературу» (II, стр. 11).

В молодой киргизской литературе это «новое качество возникло не сразу и не в один день, а постепенно и позже», и потому вопрос о рождении, становлении и развитии молодой реалистической литературы «нельзя упрощать и облегчать. Этот процесс диалектически противоречивый, долгий и сложный» (II, стр. 12). С полным основанием можно сказать, что вся книга М. Борбугулова посвящена выяснению именно этого вопроса, его двуединой эстетической природы и диалектической сложности применительно к различным периодам истории киргизской советской литературы – ее становлению, развитию и современному состоянию.

Верный своим исходным позициям, М. Борбугулов с большой любовью пишет о художественном наследии киргизского народа: об уникальном эпосе «Манас», о других эпических сказаниях и лирических песнях, о творчестве народных акынов Токтогула, Т. Молдо и Барпы. Но разговор о наследии не является самоцелью для автора. Он необходим потому, что без выявления национальных истоков, без обращения к эстетике и поэтике киргизского фольклора «невозможно понять ни генезиса, ни специфики современной киргизской литературы» (II, стр. 8). В этой связи необходимо сразу же отметить, что во взглядах М. Борбугулова на киргизский фольклор есть немало свежего и оригинального. Так, он, пожалуй, первым из киргизских литературоведов рассматривает национальный фольклор в самом широком историческом и пространственном контексте, включающем как восточный, так и западный материал. Однако по мере более углубленного чтения обнаруживаешь, что подчас М. Борбугулов чересчур увлекается историческими аналогиями и типологией фольклора и это приводит к некоторым «смещениям» в анализе конкретных литературных произведений: в ряде случаев недостаточно учитываются другие важные факторы – особенности творческой индивидуальности художника, роль социальной среды, значение литературных традиций, жизненных истоков и проч. К тому же проблема фольклоризма рассматривается им прежде всего в плане содержания (идеи, сюжеты и мотивы), а трансформация фольклорных жанров, форм и стилей в молодой киргизской литературе остается за пределами исследования. Такой «фольклористический» подход автора, мне кажется, особенно заметен в анализе романов Т. Сыдыкбекова, в результате чего творчество основоположника и мастера киргизской романистики представлено несколько односторонне, лишь в плане фольклорных традиций.

Справедливости ради следует сказать, что по отношению к другим писателям и их произведениям позиция М. Борбугулова существенно меняется. Очень конкретен, своеобразен и интересен его анализ первой повести К. Баялинова «Аджар». Литературовед в равной мере учитывает здесь роль и фольклорных, и литературных традиций для начинающего писателя, прослеживает как непосредственные, так и опосредованные пути освоения опыта русской литературы, а также опыта родственных по языку тюркоязычных литератур.

Пафосу и позиции книги М. Борбугулова сродни статья К. Асаналиева «На стыке художественных традиций» и статья К. Бобулова «Фольклор и литература», давшая название его новому сборнику.

В центре внимания К. Асаналиева стоит вопрос: как происходит смена культурно-художественных систем – от фольклора к письменной литературе в новых социальных условиях, возникших после победы Великой Октябрьской социалистической революции: «в форме отрицания, механического перерастания или на основе формирующихся новых эстетических принципов» (I, стр. 32)? «Теория перерастания фольклора в литературу, имеющая хождение в работах литературоведов первого направления, – говорит К. Асаналиев, – не учитывает, по крайней мере, одного важного фактора: на различных уровнях развития литературы художественное мышление писателей тоже бывает существенно различным» (I, стр. 33). Так, на ранней стадии развития литературы присутствие фольклорно-синкретических тенденций в художественном мышлении начинающих писателей – «явление естественное», хотя оно не дает еще права на абсолютизацию роли фольклора » становлении литературы, так как в этом процессе фольклор «не является единственным фактором, тем более решающим». Формирование национальной литературы, ее жанровая дифференциация и в конечном счете становление самой индивидуальности писателя «происходят в окружении более мощных, более зрелых литератур. Чем теснее эта связь, тем плодотворнее и разнообразнее отношение национальной литературы к своим изначальным истокам – к традициям» (I, стр. 33 – 34). Мысль глубоко верная!

Различные аспекты литературных связей и все более усложняющееся отношение новописьменной литературы к своим национальным истокам – фольклорным традициям подробно рассматриваются К. Бобуловым. Он пишет, что современная киргизская литература – особенно в период своего становления – не только воспринимала, продолжала традиции устно-поэтического творчества, но и диалектически отрицала их и что только благодаря этому она могла перешагнуть из одного качества в другое (IV, стр. 132). Фольклор и литература, говорит К. Бобулов, и исторически и художественно являются разными эстетическими системами, поэтому между ними имеет место не только «мирное сосуществование», но и противоборство, оппозиция.

Отсюда и развернутая полемика с представителями первого направления. Если первые сосредоточивают внимание на теснейших связях фольклора и литературы, общих их чертах и прямо «выводят» литературу из фольклора или приписывают фольклорным произведениям несвойственные им черты, то К. Бобулов, К. Асаналиев и М. Борбугулов, отмечая в целом положительное значение фольклора как национального культурного наследства, вместе с тем обнаруживают отрицательные результаты его влияния в произведениях ряда киргизских писателей и призывают бороться «против обветшалых, консервативных сторон фольклорной традиции» (II, стр. 120). Они подчеркивают при этом особое значение опыта русской и мировой литературы для литературы киргизской.

В связи с этим хотелось бы ввести некоторые уточнения. Ведь фольклорные традиции сами по себе не являются ни консервативной, ни стимулирующей силой по отношению к литературе – все зависит от того, кто и как обращается к ним. Забвение этого приводит как раз к соблазну списать на фольклор любые недостатки литературы, вплоть до бесталанности писателей, что имеет место порою в работах литературоведов второго направления, или же наоборот – к объяснению всех достоинств произведений только благотворным влиянием фольклора, если писателем использован фольклорный источник.

Конечно, генезис и формирование социалистического реализма связаны не о одними только художественными факторами. Этот процесс, как известно, был обусловлен многими другими, и прежде всего – социально – историческими и идеологическими, предпосылками, которые, к сожалению, не всегда и не везде учитывают критики. Поэтому прав К. Артыкбаев, который пишет: «…Мы не должны рассматривать становление метода социалистического реализма как некое механически пересаженное из другой почвы явление. Его возникновение, равно как и становление киргизской профессиональной литературы, неразрывно связано с социалистическим переустройством жизни…» (IV, стр. 16). В тот период происходило также «углубление марксистско-ленинского мировоззрения писателей» (там же). Наконец, нужно учитывать еще одно, не менее важное обстоятельство: творческая эволюция первопроходцев молодой литературы, их путь к социалистическому реализму «сложились по-разному» (IV, стр. 15). Почти у всех писателей были удачи и неудачи идейно-художественного характера, а у некоторых имели место даже определенные идеологические издержки, шатания. В этом смысле можно согласиться с мнением М. Борбугулова о том, что возникновение этого метода «нельзя «прикрепить» к определенной дате и к одному или двум произведениям. Метод – результат творческих усилий и исканий коллектива, итог развития литературного процесса. Какие-то элементы, зачатки социалистического реализма были, не могли не быть в произведениях киргизских писателей 20-х годов… Только в результате накопления этих элементов, развития качественно новых принципов и форм художественного изображения действительности могли появиться произведения, которые более или менее полно воплотили черты социалистического реализма. Такие произведения стали появляться в киргизской литературе с середины 30-х годов» (II, стр. 94). Приблизительно то же самое говорится и в статье К. Бобулова. Наконец, с подобной точкой зрения можно встретиться даже в некоторых работах их постоянных оппонентов – К. Артыкбаева и Ш. Уметалиева. Словом, в определении времени возникновения социалистического реализма в киргизской советской литературе позиции спорящих сторон в общем и целом начали совпадать.

В обсуждение вопросов, о которых речь шла выше, активно включился в последнее время С. Джигитов. Его концепция, во многом новая и, как мне представляется, более плодотворная, была впервые изложена в книге «По пути новаторства» (Фрунзе, 1976; на киргизском языке). Поскольку работы этого киргизского литературоведа могли бы представлять, на наш взгляд, определенный интерес и для русских литературоведов (тем более, что порой он спорит с ними), и для критиков из других республик, необходимо хотя бы вкратце воспроизвести основные моменты его концепции.

С точки зрения С. Джигитова, генезис не только киргизской, но и других так называемых новописьменных литератур народов СССР был объяснен в свое время несколько односторонне. Поскольку, говорит он, до Октябрьской революции у этих народов не было письменности или традиций письменной литературы, то по правилам формальной логики считалось, что единственным источником возникновения новописьменных литератур был национальный фольклор, сопряженный в дальнейшем с традициями русской литературы.

Художественное явление выводилось, таким образом, только из художественного явления, а другие важные, первостепенные факторы – социальные, исторические, политические, творческая индивидуальность писателя и т. д. – не учитывались в должной мере. Исходя из всего этого, С. Джигитов подходит к проблеме с разных сторон, то есть комплексно, включив сюда философский, историко-культурный, психологический, эстетико-теоретический и собственно литературоведческий аспекты. Так, в статье «Социальный заказ общества на литературу» он, пожалуй, первым сделал попытку осмысления социально-политических, идеологических, языковых предпосылок и общественной необходимости возникновения новописьменных литератур. В статье «Подобно многокрылой птице» столь же комплексно рассматривается более частная, но до сих пор недостаточно изученная проблема – генезис киргизской прозы. И здесь С. Джигитов откровенно полемичен. По его словам, среди некоторых столичных литературоведов, занимающихся новописьменными литературами, и местных авторов, заимствующих идеи и взгляды первых, существует по сей день концепция, согласно которой генезис новописьменной прозы, в том числе и киргизской, связан всецело с поэтическим фольклором (эпосом) и что во всех грехах и недостатках этой прозы повинен фольклор. Однако, продолжает литературовед, не будет ли правильней, если мы станем искать истоки прозы не в противоположном, а в близлежащем явлении – в прозаическом фольклоре. Здесь он опирается на авторитетное мнение М. Ауэзова, а также киргизского критика Т. Аскарова, считавших прозаический фольклор истоком казахской и киргизской письменной прозы. Но С. Джигитов идет и дальше: исток современных прозаических жанров он видит не столько в прозаическом фольклоре, сколько в устной прозе, бытовом рассказе. Доказывая это, он использует данные общественной психологии и психологии художественного творчества, психолингвистики и теории информации… Сопоставляя устный и письменный художественно – прозаический текст, он находит у того и другого много общих структурных элементов: повествование о ходе событий, портретная характеристика героев, диалог, монолог (внутренний и внешний), пейзаж, описание интерьера. При этом С. Джигитов отнюдь не отрицает существенных отличий художественной прозы, касающихся формы, композиции, сюжета и стиля. Тем не менее названные шесть элементов выступают у него неким объединяющим началом между устной я письменной прозой. Согласившись с С. Джигитовым том, что устная проза, в особенности устный бытовой рассказ, играла определенную роль в генезисе киргизской прозы, мы вместе с тем хотели бы заметить, что эта роль им преувеличивается и что, выступая против одной крайности, сам он впадает в другую. Решая вопрос о генезисе письменной прозы, необходимо учитывать и устную прозу, и весь коллективный опыт национального фольклора (как поэтического, так и прозаического). И конечно же, нельзя забыть другие – художественные и «нехудожественные» – факторы. О них весьма точно пишет в другом месте сам С. Джигитов, выявляя как жизненные, так и чисто литературные влияния, но не абсолютизируя их. «В действительности же на систему взглядов, на способ мышления, восприятия и познания мира наших первых писателей оказывала определяющее воздействие совокупность объективных (переустройство экономической основы, создание новых общественных отношений и т. д.) и субъективных (социалистическая идеология, новая общественная психология, мораль и т. п.) факторов. Внешние литературные влияния явились одним из этих субъективных факторов», – заключает он. С. Джигитов подчеркивает решающее значение для творчества писателя его личного жизненного опыта, который «в формировании писателя как художника играет не меньшую роль, чем специальное изучение фольклора и мировой литературы». Мысль эта бесспорна, и странно было читать в статье К. Бобулова «Две стороны медали» упреки идеологического характера в адрес своего оппонента. Допуская в пылу полемики ряд вольностей, особенно в переводе и пересказе суждений С. Джигитова, он приписывает ему некую национальную ограниченность и самодовольство: «В оценке родного фольклора, родной литературы надо быть бережными, но не заносчивыми, не надо оставаться в плену «национальных чувств». Особенно не надо быть заносчивыми по отношению к фольклору и литературам других народов. К этому нас призывает гражданский долг и долг критиков-интернационалистов» ².

Новая работа С. Джигитова «Условия возникновения нашей литературы» посвящена описанию историко-культурного фона литературного движения 1920-х годов. Заслуживает всяческой поддержки его замечание о том, что почти все труды, появившиеся в киргизском литературоведении за последнее время, их концепции основываются на ограниченном охвате материала, в них рассматриваются одни и те же писатели и произведения, давно и хорошо знакомые широкому кругу читателей. Это отчетливо видно даже на примере тех работ, о которых говорилось выше. Дело в том, что все эти исследования, в том числе и «истории» киргизской советской литературы, изданные во Фрунзе (1960) и в Москве (1970), начинают эту историю с 1924 года – со времени выхода первой киргизской газеты «Эркин-Тоо» и опубликования в ее первом номере стихотворения А. Токомбаева «Время прихода Октября», – а в дальнейшем опираются на произведения А. Токомбаева, К. Баялинова, М. Элебаева, Т. Сыдыкбекова, К. Джантошева и других зачинателей киргизской советской литературы. Это, конечно, в общем, верно. Но в то же время почему-то не учитываются другие имена и факты: как свидетельствуют архивные и библиографические разыскания, первые представители киргизской советской интеллигенции (Ж. Тулекабылов, О. Лепесов, М. Байчериков, Б. Калпаков, К. Тыныстанов, С. Карачев и др.) опубликовали свои первые стихи, заметки, статьи и рассказы на страницах казахской и татарской печати еще в 1918 – 1924 годы. Об этих авторах с уважением пишут те же А. Токомбаев, К. Баялинов и Т. Сыдыкбеков. Их произведения рассматриваются даже в специальной статье З. Мамытбекова «Первые зачатки киргизской советской письменной литературы» («Ала-Тоо», 1970, N 5), а некоторые другие, вновь обнаруженные, перечисляет С. Джигитов в своей статье.

Подлинно научную историю литературы невозможно создать и просто «изъяв» из нее творчество противоречивых в идейном отношении писателей, таких, как К. Тыныстанов, С, Карачев, Ш. Кокенов. Их сборники стихов, пьес и рассказов, а также переводы из русской литературы, изданные во второй половине 20-х – в начале 30-х годов, ждут трезвой научной оценки: необходимо выявить все положительное, социалистическое, что есть в их творчестве, как и известные идеологические издержки. При решении этих сложных вопросов может помочь опыт русского советского литературоведения, которое дает образцы объективного анализа таких противоречивых явлений, как творчество А. Ахматовой, Б. Пастернака, М. Цветаевой, О. Мандельштама, как и явлений в других национальных литературах, – вспомним, например, статью Г. Ломидзе и Ю. Прокопьева о якутском писателе А. Кулаковском («Вопросы литературы», 1977, N 7).

На наш взгляд, недостаточно изучен и вопрос о наследовании киргизской советской литературой национальных традиций.

Как известно, еще до Октябрьской революции в Киргизии была небольшая группа акынов-письменников (Т. Молдо, М. Кылыч, творчество которого тоже было противоречивым, Ы. Шайбеков и др.). Как в фольклоре, так и в творчестве этих акынов в своеобразной форме преломлялись традиции и элементы восточной и общетюркской художественной культуры. Последние проявляются, например, в творчестве великих народных ырчи Т. Сатылганова и Б. Алыкулова. Эти факты, которые свидетельствуют, о наличии зачатков письменной поэзии, киргизскими литературоведами опять-таки не учитываются. Проблема наследования национальных традиций требует конкретизации и подлинно исторического подхода. Так, в роли традиций киргизской советской письменной литературы выступили: весь коллективный и универсальный опыт фольклора, поэзия народных ырчи и творчество акынов-письменников. Необходимо также учитывать влияние на них и преломление восточных и общетюркских поэтических культур, а через татарскую и казахскую литературы – влияние русской классики.

Таким образом, охват в полном объеме и изучение всех этих традиций, а также названных выше писателей, их произведений, доселе не вошедших в научный обиход, пролили бы новый и дополнительный свет на генезис и формирование киргизской советской профессиональной литературы, в том числе и на формирование социалистического реализма в ней, дали бы возможность по-новому осмыслить историю и теорию этого процесса.

Обсуждение таких сложных проблем, как истоки и пути развития нового художественного метода в киргизской советской литературе, как мы видели, выявило различные точки зрения. Это вполне естественно. Понятна и некоторая запальчивость в споре и даже односторонность, возникающая часто из-за горячего желания защитить свои позиции. Можно сказать, что в итоге прошедшей дискуссии родился более диалектичный подход к проблеме. Дискуссия была бы еще более плодотворной, если бы все участники обсуждения всегда спорили во имя истины, стремясь вникнуть в аргументацию своих оппонентов. К сожалению, имели место и некорректные приемы, стремление вульгаризировать точку зрения своего противника и даже обвинить его в ошибках идейного характера.

Подводя итог рассмотрению выделенных здесь условно трех направлений, хотелось бы подчеркнуть, что у их представителей есть свои сильные и слабые стороны. В целом их коллективными усилиями, причем довольно подробно, проанализирован вопрос о роли фольклора и литературных связей в генезисе и формировании киргизской советской литературы. Подчеркнута роль социально-политических и историко-культурных предпосылок возникновения нового художественного метода. Сейчас уже авторы ряда работ стремятся выявить сам механизм зарождения отдельных литературных жанров в киргизской литературе социалистического реализма. Однако предстоит изучить становление этого метода в ней во всей его полноте, целостности и противоречивости. Такое изучение, конечно, немыслимо без объединенных усилий всех литературоведов, без сочетания различных научных подходов. Необходимо и дальше совершенствовать свой исследовательский инструментарий, учитывая опыт и достижения советской и мировой литературно-теоретической мысли.

Все это позволит перейти к решению насущной и еще более серьезной задачи – изучению закономерностей социалистического реализма в современной киргизской литературе, нашедших наиболее яркое, глубокое и разностороннее воплощение в творчестве Чингиза Айтматова.

г. Фрунзе

1. Подробный анализ книги Ш. Уметалиева «Формирование метода социалистического реализма в киргизской советской литературе» дан в моей статье «О некоторых литературоведческих книгах» («Ала-Тоо». 1977, N 7).[↩]
2. К. Бобулов, Критика и литературный процесс. «Кыргызстан», Фрунзе, 1976. стр. 71 (на киргизском языке).[↩]