Филология и поэзия. Ответы на анкету М. Гаспарова и С. Аверинцева. Беседу вел Э. Димитров
—Почему Вы в свое время выбрали своим предметом классическую филологию? Кто оказал влияние на Ваш выбор?
— Мы жили, окруженные малоприятной современностью; все, что выходило за ее пределы, казалось интересным, и чем дальше, тем интереснее. В детстве это еще не осознавалось, но чувствовалось. Мне повезло: школьные учебники по древней и средней истории попались мне в руки еще в дошкольном возрасте, и я читал их не как задание к уроку, а как беллетристику. Древняя история была занимательней: там было меньше обобщающих слов вроде «способ производства» и больше увлекательных эпизодов. Потом, школьником, я таким же образом читал университетские учебники, и в них тоже древняя история была интереснее, чем средняя, и подавно интереснее, чем новая. Мне еще раз повезло: в знакомой среде было много книг античных авторов в русских переводах, и к концу школы я успел их прочесть и полюбить. Когда я кончал школу, то твердо знал, что хочу изучать античность: там меньше давят переменчивые идеологические требования. Я только колебался, идти ли мне на исторический факультет или на филологический. Я пошел на филологический, рассудив: на филологическом легче научиться истории, чем на историческом — филологии. Оказалось, что я рассудил правильно.
—Почему в классической филологии Вы специализировались по римской литературе, а не по-греческой? Чем привлекал Рим? В чем разница между латинистом и эллинистом?
— У меня нет способности к языкам, поэтому латинский язык мне давался легче, чем греческий, — как и всякому. (Старый ленинградский филолог говорил: латинский язык выучить можно, а греческий нельзя, потому что это не один язык, а много: в разных жанрах, диалектах, эпохах и т. д.) По-латыни я рано стал, сверх университетских заданий, читать неурочные тексты, а по-гречески это не получалось. Рим был более поздним, более развитым, его было легче понять по аналогии с новым временем; мышление жителей греческого полиса было труднее представить. Поэтому я предпочитал обращать внимание на сходства между римской и греческой культурой — для меня это один и тот же мир, только двуязычный. А мои товарищи, которые лучше знают греческий язык — например, Аверинцев, — наоборот, сосредоточивают внимание на тонких отличиях между греческим и латинским мышлением, менталитетом, духом: отличиях, которые легче почувствовать, чем сформулировать. А для меня наука начинается там, где возможны точные формулировки. Я много переводил и с латинского, и с греческого, но с греческого — всегда неуверенно и всегда сверяясь с английским или французским параллельным переводом. Когда кончал большой греческий перевод, то с удовольствием чувствовал: ну, на этой работе я наконецто выучил язык. Но проходило несколько месяцев, усвоенное выветривалось, и за новый перевод я опять брался как будто от нуля. С латинским языком этого не было.
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №2, 2017