«Это для тебя на всю жизнь» (А. Ахматова и «шекспировский вопрос»)

Я все чаще перечитываю «Поэму без героя» и вслушиваюсь в запись авторского чтения, невольно отмечая «шекспировские мотивы».

А ведь сон – это тоже вещица,

Soft embalmer, Синяя птица,

Эльсинорских террас парапет…

 

Идут на память воображаемые прогулки по этим самым террасам. Голос Ахматовой соединяет времена.

Я оказываюсь отброшенным более чем на полтора десятка лет назад и замечаю себя сидящим напротив Анны Андреевны в небольшой светлой комнате на Петроградской стороне. Окно от меня справа, я – на стуле, у торца, а она – за письменным столом, чуть отодвинувшись, в кресле, лицом к окну, и произносит отчетливо, с большой серьезностью:

– Вы непременно должны об этом написать.

И в следующий мой приход:

– Вы написали об этом? Я сознаюсь, что нет. Ахматова выразительно на меня смотрит. Разговор идет на другие темы. И снова о Шекспире. А когда, прощаясь в прихожей, я целую Анне Андреевне руку, она говорит:

– Вам просто необходимо об этом написать.

Уходя, я чувствую себя не то произведенным в чин, не то причисленным к лику. Только подай артисту лишний повод для самоуважения…

«Это» – мои импровизации на заданные Ахматовой темы… Здесь я совершаю попытку передать ахматовский текст и смысл, мне внушенный.

– А вы уверены, что все это написал актер? Что автор был актером?

Признаться, в первый момент я был ошарашен. Да, я читал об «антишекспировских» теориях, но мне и в голову не приходило придавать им серьезное значение.

Я вспомнил имена «кандидатов» на «роль» Шекспира – лорд Ретлэнд, Фрэнсис Бэкон, граф Дерби. Однако университетские преподаватели и авторы-шекспиристы сумели настроить меня вполне определенно: все гипотезы не обоснованы и недостойны обсуждения. А тут я слышу из уст Ахматовой:

– Вы думаете, актер Шекспир мог все это написать?..

«А почему бы нет? – подумал я. – И Мольер был актером…» Недоумение, продиктованное квасным актерским патриотизмом, видимо, отразилось на моем лице.

Анна Андреевна будто угадала непроизнесенные возражения:

– Ведь он в университете не учился. Имени Шекспира нет в университетских списках…

– Анна Андреевна, но какое это имеет значение? Есть пьесы, их играют, и слава богу, что они остались для нас.

– Вы думаете? (Пауза.) Вопрос авторства не имеет значения? (Снова пауза.) Ему повезло. Ему удалось скрыться.

Фраза Ахматовой взволновала меня надолго. Позже я многое увидел иными глазами. Например, фрагмент из пушкинского «Разговора книгопродавца с поэтом».

ПОЭТ

Блажен, кто про себя таил

Души высокие созданья

И от людей, как от могил,

Не ждал за чувства воздаянья!

Блажен, кто молча был поэт

И, терном славы не увитый.

Презренной чернию забытый,

Без имени покинул свет!..

 

«Ему повезло. Ему удалось скрыться».

И сколько раз с тех пор я ни читал диалог со сцены, в этом месте незримо появлялась Анна Андреевна и пушкинские стихи находили знакомую ахматовскую интонацию.

Но тогда, в первый раз на Петроградской, я еще не догадывался, как надолго увязну в необычной игре. Казалось, мне заново предложен известный детективный сюжет, за поверхностью которого скрываются манящие глубины…

Чтобы писать об «этом», нужно было готовиться: обратиться к Ахматовой – и к напечатанному, и к рукописному наследию, восстановить в памяти, как можно более точно, течение разговоров, заняться литературой по «шекспировскому вопросу»¹, наконец, самим Шекспиром. Нужно было преодолеть хотя бы часть пути, который предложила мне Ахматова. А меня никак не отпускала театральная повседневность…

С Ахматовой меня познакомил у себя дома В. Я. Виленкин. Все обстоятельства времени были для меня подчеркнуто событийны: в ноябре 1962 года я уже попрощался с Ташкентом и переезжал в Ленинград. Через несколько дней предстояло начать неизвестную жизнь.

Представляя меня, хозяин дома упомянул о Гамлете и первой книжке стихов, вышедшей летом. Ахматова сказала:

– Надпишите и подарите.

Мне и сейчас страшно подумать, чем это должно было кончиться, но Ахматова была снисходительна. Многим в жизни я обязан Гамлету. Думаю, что ахматовские разговоры о Шекспире адресовались мне оттого, что с самого начала Анна Андреевна меня самого «относила» к шекспировской теме.

– Вы обращали внимание на то, что все подписи на документах разные? Как это могло быть? Он не знал, как пишется собственное имя – «Шакспер» или «Шекспир»?

Анна Андреевна спокойно выдвигала доводы, приводившие в ярость правоверных шекспиристов, и перечисляла документы, на которых остались непохожие одна на другую собственноручные подписи Шекспира: и показания суду, и свидетельство о покупке дома, и закладную, и завещание.

– А завещание вы читали? Он оставляет жене «вторую по качеству кровать», да еще с «принадлежащей к ней утварью». (Пауза.) Нет, вы только подумайте!..

Тут Ахматову покинуло спокойствие, она даже встала из-за стола. Эта строка в духовном завещании сообщала ей нечто такое, что делало совершенно немыслимым соединение в одном лице автора гениальных созданий и этого распоряжения. Анна Андреевна на разные лады повторяла: «Вторая по качеству кровать!»- и смотрела на меня с видом победителя.

Эти доводы приводились и другими. Они оказывались необходимыми всем отрицателям Шекспира, всегда шли в подтверждение их главной мысли, что автор 37-ми знаменитых пьес был человеком глубоко образованным, осведомленным во всех областях знания, сумевшим сказать о мире и человеке с исчерпывающей полнотой («Пусть все сказал Шекспир»- А. Ахматова), в то время как факты биографии актера Шекспира будто бы свидетельствуют о нем как о малограмотном, меркантильном, сильно пьющем человеке, не оставившем после себя ни одной книги, ни одной рукописной строки². Автор пьес, по мнению «антишекспиристов», – настоящий аристократ, человек, близкий ко двору, по тем или иным причинам должен был скрыть свое имя и воспользовался актером Шекспиром как ширмой или как маской. Но если «у других» все это казалось умозрительными предположениями, то у Анны Андреевны те же доводы приобретали силу личного свидетельства.

– А что вы думаете о портрете? – При новой встрече Анна Андреевна деликатно напоминала (ведь я это знаю, не могу не знать), что знаменитое изображение Шекспира – гравюра Дрюйшота в посмертном издании – похоже скорее на маску, чем на живое лицо, что совершенно четкая линия, идущая от левого уха, конечно, граница маски, а глаза будто смотрят в прорезанные отверстия. И этот воротник, прячущий шею. А ведь издатели знали автора в лицо. Тут, конечно, кроется тайна, особенно если сопоставить портрет и стихи к нему Бена Джонсона³.

Ахматова передавала смысл стихотворной подписи к портрету на память, получалось, что скрыть подлинное лицо – входило в намерение художника, который боролся с природой, и для того, чтобы понять душу автора, предлагал глядеть не на портрет, а в саму книгу.

– И еще этот запрет вскрывать могилу в Стрэтфорде…

Добрый друг ради Христа избегай

Тревожить прах, заключенный здесь,

Благословен да будет человек, который щадит эти

камни,

И проклят да будет тот, кто тревожит мои кости⁴.

– Как будто делалось буквально все, чтобы тайну сохранить…

Меня удивляла легкость, с которой Анна Андреевна подбрасывала мне эти факты один за другим. Каждый «шекспировский разговор» был похож на испытание. Она вела себя, как шахматист, на много ходов вперед видящий партию, а я все еще застревал в дебюте.

Между тем следовало догадаться, что все это лишь первый слой общих аргументов, за ними стояли другие, собственно ахматовские, для которых еще не пришло время, а может быть, нужен был другой собеседник.

1. См., например: Ф. Шипулинский, Шекспир – Ретлэнд, М., 1924; В. Фриче, Вильям Шекспир, М. – Л., 1926; А. А. Смирнов, Проблема Шекспира. Предисловие к трагедии Макса Жижмора «Шекспир (Маска Ретлэнда)», М. – Л., 1932, а также сборник «Шекспир и русская культура» под ред. акад. М. П. Алексеева, М. – Л., 1965, в котором на с. 766 содержится обширная библиография по данному вопросу.[↩]
2. По этому вопросу см.: А. Аникст, Первые издания Шекспира, М, 1974, с. 122 – 123. Ссылаясь на вышедший в 1923 году в Англии свод наблюдений знатоков палеографии, театральных документов и текстологов, автор пишет: «На основании данных палеографии, достаточно доказательств, позволяющих принять все шесть подписей за почерк одного лица (Шекспира. – В. Р.) и, приняв их как подписи одного человека, допустить, что он же написал дополнительную сцену к пьесе о Море (имеется в виду Томас Мор)» (с. 123). Очевидно, с тем же успехом можно и не принимать и не допускать этих доказательств, что и разрешила себе Анна Андреевна Ахматова. (Во всех случаях подчеркнуто мною. – В. Р.)[↩]
3. »Читателю

   Эта фигура, которую ты здесь видишь помещенной,

   Она была для (изображения) благородного Шекспира

   резана (гравирована).

   В ней гравер вел упорную борьбу

   С натурою, чтобы схватить жизнь.

   О, если бы он только мог изобразить его (высокий) ум

   Так же хорошо на металле, как он справился

   С его лицом; гравюра превзошла бы тогда

   Все, что когда-либо было гравировано на металле.

   Но так как не было ему возможности это сделать,

   (то), читатель, гляди

   Не на (автора) портрет, а на его книгу».

   Буквальный перевод, приведенный в издании Брокгауза – Ефрона: Шекспир, Полн. собр. соч., т. V, СПб., 1903, с. 524.[↩]

4. Буквальный перевод, приведенный в издании Брокгауза – Ефрона: Шекспир, Полн. собр. соч., т. V, с. 510.[↩]