«…Это человек, ищущий трагедии». Публикация А. Селивановой

(Стенограмма беседы М. Синяковой с А. Езерской и В. Перцовым 17 ноября 1939 года)

В фондах Государственного музея В. В. Маяковского хранится машинопись стенограммы воспоминаний художницы Марии Михайловны Синяковой (1898 – 1984) о В. Маяковском. Воспоминания записаны в форме беседы, которую вели с М. Синяковой литературовед и критик, автор трехтомной монографии о Маяковском Виктор Осипович Перцов (1898 – 1980) и директор Библиотеки-музея В. В. Маяковского Агния Семеновна Езерская (1898 – 1966). Беседа состоялась 17 ноября 1939 года.

С Маяковским Мария Михайловна познакомилась в один из своих первых приездов в Москву из Харькова в 1912 или 1913 году. На протяжении последующих лет и до конца жизни Маяковского это знакомство не прекращалось: их связывало участие в первых футуристических сборниках и в художественных выставках начала 10-х годов; Синякова часто бывала на выступлениях поэтов-футуристов и на более поздних выступлениях Маяковского, присутствовала на собраниях группы ЛЕФ, возглавляемой Маяковским.

Воспоминания Синяковой иногда слишком субъективны и высказывания категоричны, особенно когда она касается взаимоотношений Маяковского с некоторыми друзьями, причин трагической гибели поэта; спорны ее суждения о сестрах поэта – Л. В. и О. В. Маяковских.

Из рассказов тех, кто знал Синякову, известно, что она была интересным, неординарным человеком, была красива, талантлива, отличалась большой работоспособностью; однако творчество ее почти не освещалось в печати, имя Синяковой-Уречиной (так она часто подписывалась: ее муж – художник А. М. Уречин) упоминалось в основном только в каталогах выставок, на которых экспонировались ее работы. Художницу больше знали как представительницу русского авангарда на Западе, чем у себя на родине.

М. Синякова – одна из пяти известных сестер Синяковых, проживавших сначала на Украине (в Харькове и в дачном местечке под Харьковом – Красная Поляна), а затем в Москве и вошедших позднее в литературную легенду.

Вот как излагает эту легенду Л. Ю. Брик: «Синяковых пять сестер. Каждая из них по-своему красива. Жили они раньше в Харькове, отец у них был черносотенец, а мать человек передовой и безбожница. Дочери бродили по лесу в хитонах, с распущенными волосами, и своей независимостью и эксцентричностью смущали всю округу. В их доме родился футуризм. Во всех них поочередно был влюблен Хлебников, в Надю – Пастернак, в Марию – Бурлюк, на Оксане женился Асеев» ¹. Сестрам Синяковым посвящали поэтические произведения Н. Асеев, Б. Пастернак, В. Хлебников. М. Синяковой уже в 1914 году Асеев посвятил стихотворение «Тунь». Он высоко ценил ее иллюстрации к своей поэме «Маяковский начинается»(1940) и в 1930 году писал о ней: «Мария – женщина необычайно величественной и спокойной красоты, большого скептического ума и редкой талантливости…» ²Стихотворение Хлебникова, обращенное к М. Синяковой, начинается так: «Сегодня строгою боярыней Бориса Годунова // Явились вы, как лебедь в озере…»

М. Синякова занималась сначала в харьковской школе рисования и живописи, затем – в частной студии художника А. Е. Агафонова. В 20-е годы работала в московских студиях художников И. И. Машкова, Ф. И. Рерберга. В 1912 – 1914 годы холсты Синяковой вместе с произведениями других художников экспонировались на выставках «Союза молодежи»в Петербурге) Раннее творчество ее связано также с творчеством поэтов-футуристов. Она оформляла поэтические сборники: «Зор»Н. Асеева (1914), «Бубен»Божидара³ (1914), «Поросль Солнца»Г. Петникова⁴ (1918) и др. Вместе с Асеевым, Божидаром, Петниковым, Хлебниковым М. Синякова подписала футуристическую декларацию «Труба марсиан»(1916). В 1918 году она включилась в группу украинских художников-авангардистов «Союз семи».

Творчество Синяковой с 20-х годов связано преимущественно с книжной и станковой черно-белой графикой. Художница плодотворно работала во многих издательствах, иллюстрируя книги, журналы; она проявила себя в живописи, графике, портрете, пейзаже, натюрморте, успешно работала в малоизвестной в то время технике гравюры на картоне. Она участвовала в многочисленных выставках, советских и зарубежных: «Выставка художников «4 искусства»(1925, Москва, Музей изящных искусств), «Международная выставка «Искусство книги»(1927, Лейпциг, Музей изящных искусств), «Современное книжное искусство на международной выставке прессы в Кельне»(1928), «Международная выставка «Искусство книги»(1931, Париж, Малый дворец изящных искусств) и др.

М. Синякова оставила огромное художественное наследие (она умерла в Москве 30 мая 1984 года), которое хранится в ряде музеев страны: в Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, в Государственной Третьяковской галерее, в Государственном Русском музее, а также в частных коллекциях Москвы, Ленинграда, Киева. Часть работ М. Синяковой находится и в Государственном музее В. В. Маяковского, как и впервые публикуемые здесь ее воспоминания о Владимире Маяковском. Текст стенограммы приводится полностью, сохранены особенности стиля Марии Михайловны Синяковой.

* * *

М. Синякова:Встреча с Маяковским – еще до знакомства – произошла совершенно случайно. Просто мы ходили с сестрой Зиной⁵по бульвару, и он к нам подошел, не будучи абсолютно знаком с нами.

Тут что интересно? Сама фигура Маяковского, какой он тогда был. Он был весь в черном: в черном плаще, в черной шляпе, широкополой, и бросалась в глаза огромная роза, вдетая в петличку плаща, бледно-розовая. Это 1912 или 1913 год. Он был очень скромный, застенчивый и неловкий. Разговоры велись все вокруг розы, – в общем-то, я не помню. Но единственное, что я запомнила, это то, что он мне сказал: «Вы такая высокая, должно быть, вы добрая».

Мы даже не знали, кто он такой, и мы не назвали своих имен, а, наоборот, скрыли. Но вскоре мы узнал иего имя. Он был ученик Училища живописи, а с [Д. Д.] Бурлюком мы были еще раньше знакомы – по линии живописи (Уречин учился в Мюнхене с Бурлюком). Зина жила тогда в Москве, а я просто к ней приехала, я училась в Харькове в Училище живописи.

Потом я встретилась с Маяковским уже после встречи его с Бурлюком, когда они объявил и себя футуристами. Бурлюк привел Маяковского к нам в дом, и тут яего узнала.

Кроме того, интересно, что он познакомился также и с другой моей сестрой, но отдельно. В Петровском парке на лодке они катались. Там были Зина и Оксана⁶. Но Зина была старше нас, а мы уже как девочки были возле Зины, и я думаю, она тут сыграла главную роль. Она вообще его интересовала.

В. Перцов:Как вы тогда восприняли футуризм?

М. Синякова:С восторгом. Когда Бурлюк к нам пришел, они уже были футуристами. Это уже следующий год. Этот год так ипрошел – «просто незнакомец с розой».

В. Перцов:А какие у вас художественные знакомства в Москве в этом году?

М. Синякова:Оксана еще не была замужем за Асеевым, но Николай Николаевич вошел в нашу семью еще задолго до женитьбы, еще по Харькову. Мы-то прошли большую поэтическую школу именно из-за Николая Николаевича еще в Харькове. У него уже были определенные левые вкусы. Так что когда появились футуристы, это совершилось для нас последовательно.

В Москве мы не жили постоянно. В то время у нас бывал еще Игорь Терентьев⁷ (он писал пьесы), потом Гордеевы⁸, Петников. Из художников бывал только Бурлюк. Познакомил с ним Уречин.

Бурлюк был человек довольно лирический, все время читал стихи, и свои тоже стихи часто читал. Но это еще до Маяковского. Когда появился Маяковский, он больше читал стихи Маяковского ‘и Хлебникова.

Хлебников появился у нас гораздо позднее, это уже когда Маяковский носил желтую кофту, когда облик его вполне уже сформировался. Привел его Бурлюк. Он всех футуристов ввел к нам.

С Пастернаком мы познакомились гораздо раньше, и не по линии Бурлюка, а по линии Николая Николаевича.

Хлебников был совершенно изумительный красавец, элегантный человек. У него был серый костюм, хорошо сшитый. Фигура у него была совершенно изумительная. Красивее Хлебникова я никого не видела. Он был в котелке. Все, что было дальше, ничего общего с этим не имело. Говорил он тихо и отрывисто, но тех странностей, которые потом у него появились, совершенно тогда не было. Он был очень замкнутый, почти никогда не смеялся, только улыбался, громкого смеха никогда не было. Но что он был изумительный красавец, это действительно так. Костюм на нем выглядел элегантно. Был он немножко сутулый. Мы были горячие поклонницы тогда и его, и Маяковского.

Потом появились у него странности, и это очень прогрессировало. Говорят, что у него была шизофрения. Но это такая болезнь, которую мы разобрать не можем.

Он во всех был по очереди влюблен, и, кроме основных, он влюблялся и попутно, так что это была сплошная влюбленность. Но легкомыслие невероятное просто при этом было. Я хочу сказать, что если он увлекался одной, то это длилось очень недолго. Правда, не увлекался он только Надеждой⁹почему-то. Достаточно было быть недурной собой чуть-чуть, чтобы он был увлечен.

В. Перцов: Я помню, на правах блаженненького он всех целовал.

М. Синякова: Нет, мы его целовали. Он же был как младенец, как ребенок, относиться к нему как к взрослому было совершенно невозможно. Это проявлялось в каждой мелочи у него. Как дети шести лет ведут себя, так же и он себя вел. Например, такая подробность. Как-то Брики ему сделали и подарили великолепную шубу со скунсовым воротником. Все принимали в нем участие вообще. Но это было почти безнадежно. Он к нам приехал поздней весной в этой шубе, когда уже было жарко, и почему-то ему пришла такая фантазия: он ее разорвал, отделил от меха, мех снял и начал прогуливаться в одном ватине; или наденет в жару верх с меховым воротником и ходит, как Евгений Онегин, – он за ним, как плащ, волочится, а сам идет босой. Ну, в последнем ничего особенного не было, мы все тогда ходили босые, было лето, сад был большой.

Или, например, если посмотреть его комнату. Там довольно много было комнат у нас на даче, и у него была комната отдельная. Если ему прибрать комнату, постель – наутро все это будет абсолютно перевернуто. Рукописи его валялись по всей комнате, просто как мусор, и для того, чтобы они не погибали, мы запирали комнату, а он лазил в окно.

Называли мы его или Пума, или Витюша. Он сворачивал все свои бумаги, как мусор, и клал в наволочку. В этом отношении взять его как-нибудь в руки было совершенно невозможно. Если ему давали простыни, они все равно валялись на полу, а он спал на матрасе.

И вместе с тем он очень трезво, очень холодно и очень критически относился к людям и недоверчив часто бывал к людям, с одной стороны, но, с другой стороны, это был совсем младенец. Он был в университете¹⁰на математическом факультете, но окончил или нет, не знаю. В последнее время он уже не учился в университете.

Когда они бывали с Маяковским, Маяковский к нему очень нежно относился. А Хлебников к нему? Почтительно или любовно – это не подходит, дружески – тоже нет. Я просто не могу найти слова. С признанием Маяковского – вернее так сказать.

В. Перцов:Маяковский читал стихи Хлебникова?

М. Синякова:Не слышала. А Хлебников его стихи иногда читал, бормотал.О политике, мне кажется, у него были детские представления.

1. См.: «Альманах с Маяковским», М., 1934, с. 67.[↩]
2. Ник.Асеев, Володя маленький и Володя большой. – «Красная новь», 1930, N 6, с. 181.[↩]
3. Божидар(Б. П. Гордеев; 1894 – 1914) – поэт, художник, входил в литературное объединение «Центрифуга».[↩]
4. Г. Н.Петников(1894 – 1971) -поэт, один из организаторов издательства «Лирень», автор сборников «Быт побегов»и «Поросль Солнца»(оба – Харьков, 1918).[↩]
5. 3. М.Мамонова(урожд. Синякова; 1894? – 1942?) – оперная певица. В ряде документов указаны разные даты рождения сестер Синяковых, в том числе и в заполняемых ими; точную дату рождения по этой причине установить трудно, отсюда и расхождения в датах у исследователей творчества художницы. [↩]
6. К. М.Асеева(урожд. Синякова; 1900? – 1985) – жена поэта Н. Асеева.[↩]
7. И. Г.Терентьев(1892 – 1941/42) – поэт-футурист, художник, режиссер.[↩]
8. Б. П.Гордеев(Божидар) и Д. П.Гордеев – художник.[↩]
9. Н. М.Пичета(урожд. Синякова; 1896?- 1975) – пианистка ^[↩]
10. В 1903 году В. Хлебников поступил на физико-математический факультет Казанского универ ситета, а затем перевелся на естественное отделение. С осени 1908 года – он студент Петербургского университета, сначала естественного отделения, затем историко-филологического. В 1911 году Хлебников был исключен из университета, как не внесший плату за обучение – за осень 1910 года.^[↩]