Эпистолярный жанр в античной литературе
«Античная эпистолография». Очерки, «Наука», М. 1967, 284 стр.
Эпистолография – жанр едва ли не такой же древний, как эпос или лирика, – почти всегда существовала на периферии литературной жизни. Непринужденная форма письма позволяла подчас выразить мысли и чувства, которым не находилось места в «больших» жанрах. Границы этого рода литературы (все, что начинается с приветствия и кончается традиционным vale, – уже письмо) включали в себя бесконечное разнообразие форм – от бесхитростного привета до цикла сюжетно связанных фиктивных посланий.
С расплывчатостью жанровых границ приходится считаться, изучая эпистолографическое наследие любой эпохи, но особенно при исследовании античных писем. Прежде всего почти всякое древнее послание, в том числе написанное по определенному поводу и адресованное конкретному лицу, было рассчитано и на постороннего читателя и уже поэтому становилось явлением «литературного ряда». Во-вторых, античное письмо, в силу относительной неразвитости литературных форм, принимало на себя нагрузку, которая в новое время распределяется между газетным очерком и лирическим стихотворением, путевым дневником и философским трактатом, новеллой, психологическим и даже историческим романом. Нередко лишь от позиции, а то и договоренности исследователей зависит, отнести то или иное произведение к эпистолографии или считать его новеллой, философским трактатом и т. д., где письма использованы как один из литературных приемов.
Авторы сборника «Античная эпистолография» явно считают «своим» материалом все, что в античной литературе имело форму письма или послания. Это – определенная позиция, предполагающая соответствующие принципы отбора материала и подхода к нему.
Если эпистолярная форма (в любом ее виде) является решающей, список произведений, подлежащих анализу, должен быть максимально полным. В сборнике же не анализируются, например, философские письма Эпикура, послания Горация и Овидия, письма Либания и многое другое; видимо, единственное этому оправдание – подзаголовок «Очерки», который носят книга.
Работа, посвященная бытованию одного жанра на протяжении целой литературной эпохи, должна, с нашей точки зрения, сама обладать жанровой определенностью и представлять собой историю литературы в своеобразном вертикальном разрезе. С этой точки зрения и рассмотрим содержание сборника.
Он открывается главой «Античные теории эпистолярного стиля» (автор Т. Миллер), которая, по сути, служит введением ко всей книге. В ней не только приводятся обширные выдержки из дотоле неизвестных русскому читателю античных риторических трактатов и письмовников, но и в кратком схематическом виде дается история развития эпистолярного жанра. Историческая перспектива характерна и для второй главы («Письма Платона и Исократа»), принадлежащей перу того же автора. Т. Миллер рассматривает композицию и движение мысли в тех письмах Платона и Исократа, которые признаны подлинными современной наукой, противопоставляет динамичность повествования древнего философа статичности сочинений оратора, ищет в произведениях обоих авторов те черты, которые в дальнейшем станут, характерными признаками античной эпистолографии. «Эти две манеры (Платона и Исократа. – Я. Л.), объясняемые различием художественного метода их авторов, кладут начало двум линиям в последующем развитии эпистолярного жанра. От писем Исократа тянется нить к риторической эпистолографии эллинизма с ее шаблоном композиции и содержания. Традицию платоновского открытого письма воспринимают философские школы, в которых письмо делается излюбленной формой дидактики». Верность нарисованной Т. Миллер картины могли бы подтвердить или опровергнуть дальнейшие статьи. В них, однако, приведенная мысль не получает никакого развития: у других авторов не только другой материал, но и иные задачи.
После первых двух глав в книге – хронологический вакуум: от Платона и Исократа повествование обращается сразу к Цицерону1. М. Грабарь-Пассек, автор этой главы, предупреждает: о письмах Цицерона сейчас почти невозможно сказать что-либо новое. Это действительно так: наряду со сравнительно мало изученными разделами в античном литературоведении есть области, буквально перепаханные поколениями классических филологов. Тем не менее М. Грабарь-Пассек находит свой угол зрения и пишет очерк, главное в котором – личность знаменитого оратора и его корреспондентов, характер отношений между импульсивным и мятущимся Цицероном и его размеренным, положительным другом Аттиком. Статья эта созвучна стремлению нашей исторической и литературной науки: за явлением видеть человека, за «представителем» – личность. Эпистолография дает для этого бесценный материал.
Если раздел о Платоне и Исократе носил исследовательский характер, глава о Цицероне – увлекательное эссе, то следующие статьи о Сенеке и Плинии Младшем явно напоминают постепенно утверждающийся в нашей научной практике тип работ, которые условно можно было бы отнести к жанру «предисловий». Историческая и политическая обстановка, биография, философские и этические взгляды, воззрения на искусство и литературный стиль, идейное содержание и художественное своеобразие разбираемых памятников – все в той или иной степени отражено в статьях, написанных Т. Кузнецовой. Традиция замкнутого в себе «предисловия» оказывается в данном случае настолько сильной, что автор считает своим долгом объяснять даже то, чему уже были посвящены специальные разделы сборника.
Стремлением к монографически всеобъемлющему изложению характеризуются и некоторые последующие статьи. Читатель получает отчетливое представление о риторе II века Фронтоне («Письма Фронтона» – И. Стрельникова), но почти ничего не узнает о специфике эпистолографии того периода. Точно так же в главе о поздней римской эпистолографии (Е. Беркова) значительно больше интересных сведений, например, о жизни римских вельмож или о взаимоотношениях язычников с христианами, чем о функции письма в поздней римской литературе. Замечания на последней странице – скорее дополнение к статье, чем вывод из нее. Проблема жанра (она, конечно, должна быть главной в книге) рассматривается только Т. Кузнецовой в главе о Плинии, который характеризуется как «создатель нового жанра художественного произведения, может быть и не во всем оригинального, поскольку он впитывал в себя опыт предшествующей эпистолографии, но, во всяком случае, значительно обогащенного новыми приемами художественного творчества и отвечающего интересам современного общества». Без сомнения справедливы и плодотворны сближения между письмами Плиния и поэзией малых форм его эпохи. Добавим, что проблема образа автора в эпистолографии не менее важна и интересна, чем часто дискутируемый вопрос о лирическом герое в поэзии.
Больше внимания специфически жанровым вопросам уделяется в статьях о письмах в поздней греческой прозе («Фиктивное письмо в поздней греческой прозе» – Л. Фрейберг, «Псевдоисторическая эпистолография» – Т. Миллер). Авторы этих глав имеют дело не только с материалом примерно одного и того же периода, но, по сути дела, и с аналогичными проблемами. Письма Хиона из Гераклеи, например, можно отнести как к «фиктивной», так и к «псевдоисторической» эпистолографии.
Художественная эпистолография того времени воспринимает мотивы и стиль других жанров и сама в ряде случаев приобретает новую для тех времен форму новеллы или романа в письмах. Как фиктивное, так и псевдоисторическое письмо (и то и другое – одинаково фиктивны!) чаще всего оказывается воплощением принципов так называемой эпопеи – своеобразного риторически-обобщенного изображения характера. Более координированное рассмотрение обоих видов писем, по нашему мнению, позволило бы избежать повторения одинаковых предпосылок и лучше аргументировать выводы в первой из упомянутых статей. Вряд ли необходим для анализа жанровой специфики и назойливо-педантичный разбор «по темам» писем Алкифрона.
Превращение письма в явление художественное отнюдь не прерывает продолжающейся и поныне традиции полубытовой, полулитературной эпистолографии. В отличие от большинства других родов литературы реальная основа эпистолографии никогда не исчезает из жизненной практики. В любой период обычное письмо может приобрести черты литературного произведения. В античности, как и в новое время, такое превращение происходит постоянно: корреспонденция велась тогда чаще всего людьми образованными, носителями большой риторической культуры. Сошлемся для примера на письма знаменитого гонителя христиан императора Юлиана Отступника (раздел о них в сборнике написан Т. Поповой). Очерковый характер книги и тут не позволил автору представить эти интереснейшие письма как звено в цепи развития эпистолографического жанра, однако глава, помимо образной характеристики отношения Юлиана к христианам, дает представление и о форме эпистолографического наследия императора и о его искусстве писателя. Сравнение же писем Юлиана с канонами эпистолографической теории и особенно с принципами, провозглашаемыми Либанием, в какой-то степени компенсирует неполноту материала в этой части книги.
Наши замечания, несомненно, не исчерпывают содержания книги; однако его разнообразие не во всех случаях оказывается безусловным достоинством. Из-за лакун в материале и различных принципов подхода к нему сборник в целом не дает картины развития жанра; большинство статей оказалось написанным не об эпистолографии, а на материале эпистолографии.
Еще несколько лет назад классическая филология находилась в нашей стране на положении «забытой науки», а печатная продукция историков античной литературы ограничивалась чаще всего авторефератами диссертаций. Сейчас положение постепенно начинает меняться. «Античная эпистолография» – уже не первое издание, осуществляемое коллективом сотрудников сектора наследия античной литературы ИМЛИ. И в этом сборнике многие авторы стремятся сочетать специальное филологическое исследование с систематическим рассмотрением материала, хотят сделать книгу нужной для классика и интересной для филолога и историка других специальностей. Может быть, только следовало бы исключить из некоторых разделов историю давно отшумевших научных споров, а вместо этого приложить к книге столь необходимый библиографический список.
Выпуск сборников такого типа без сомнения надо продолжить, а их форму – совершенствовать.
г. Ленинград
- В какой-то степени этот вакуум заполняется статьей Ф. Петровского о письмах в римской комедии. В нарушение принципа хронологического расположения материала статья эта почему-то помещена в другом месте сборника. Наблюдения Ф. Петровского касаются формы писем в том виде, в каком они вошли в пьесы Плавта, а также роли письма в пьесах древнего комедиографа. Последнее скорее интересно для истории драматургии, чем эпистолографии.[↩]