Энтропия.net (Публицистика в сети)

Первые дискуссии о сетевой литературе отгремели в «ЛГ» в 2000 году (N 28 – 29, 31). Сейчас такие острые споры больше не ведутся, и правда, казалось бы, о чем еще говорить: две диаметрально противоположные позиции обозначены. Первая: сетевая литература принципиально энтропична, и нужно всячески препятствовать этой энтропии путем введения строгих критериев отбора и внедрения в сеть только профессионалов – писателей, журналистов, редакторов. Вторая: сеть – саморазвивающийся организм с абсолютно самостоятельной системой ценностей, где уровень произведения не имеет значения.

Однако реальность бытования сетературы показывает нам, что не все так просто. Рожденная на перекрестье двух диаметрально противоположных социокультурных стихий: жесткой советской цензуры и безграничного самсебяиздата, сетевая литература воплотила в себе устойчивое неприятие того и другого. Факт свободной публикации никого не радует и настраивает людей с более-менее сформировавшимся вкусом на истребление графомании и пошлости в рядах тех, кто этой свободой злоупотребляет. Профессионалов же в сети не очень-то любят за изощренность диалектического рассудка и за их постоянное стремление внести в сетевое литературное сообщество вкусовые ограничения и доказать, что и на сетевую литературу распространяются общие законы литературных жанров. Мандельштамовское «Держу пари, что я еще не умер…» в отношении профессионалов, работающих в сети, звучит не вполне убедительно.

Надо сказать, что сетевая «любительская» литература и профессиональная бумажная – это два разных, совершенно несопоставимых мира: уровень произведений по большому счету не имеет в сети значения, если только эти произведения не являются публицистическими.

Чудское озеро виртуальной публицистики

В том, что публицистика в сети разнородна и выходит за пределы всех традиционных жанров, сомнений нет. Здесь можно найти философские споры о человеке, смысле жизни и сущности бытия, попытки государственную «мысль разрешить», обзоры, обсуждения, баталии, открытые письма, приглашения к дискуссиям, комментарии, дружеские обмены мнениями, рекомендации (приглашения посетить и почитать), признания в любви/ненависти к тексту и его автору, ответы на рецензии и замечания, дразнилки, панегирики, защиту своих и чужих теорий, мастер-классы и литературоведческие штудии, дневники, презентации, статьи, анализирующие ход обсуждений интересных тем, и много другой философической и литературной возни, которая вне Интернета теряется, проходит незамеченной и незафиксированной. За пределами сети пропадает множество кухонных философских споров; в сети же они хранятся как неоспоримое свидетельство брожения мысли, которую в печатных изданиях уже давно похоронили.

Рецензии – в бумажной литературе – на последних полосах «толстяков», а комментарии – на последних страницах книг, потому и читают их в последнюю очередь. В сети же все это основа основ, с них начинают знакомство с автором. Другого ориентира, собственно, и нет. Факт бумажной публикации уже свидетельствует о каком-то статусе, здесь факт публикации ни о чем не говорит, даже если мы имеем дело с сетевым журналом, где отбор все-таки имеется.

В сети представлено в виде текстов любое малейшее движение мысли. Эти фиксирующиеся каждую минуту в огромных количествах тексты – панацея от одиночества для тех, кто по той или иной причине лишен возможности 24 часа в сутки говорить о политике и литературе. Самые активные пользователи – писатели из далекой провинции и эмигранты, русскоязычное население стран СНГ. У них в сети в процессе общения теряется ощущение оторванности от культурной среды, потому как здесь, кроме языковых барьеров, не существует никаких других. Единое культурное пространство образуется не собственно художественными текстами (традиционно считается, что в русском Интернете ради них и собрались), а тем, что вокруг них, то есть публицистикой в широком смысле слова.

«Практика комментирования исходит не столько из желания проанализировать новый литературный факт, сколько из стремления зафиксировать присутствие своего «я» в мире, имеющем одно временное измерение – протекающий миг. Миг минует – и ты выпал в небытие, в потусетевое измерение, которое для виртуального пространства – смерть. И ты спешишь крикнуть, рождаясь в миге снова, возвестить, что ты есть, – кто станет требовать смысла с новорожденного? «Я есмь!» – когда-то прокричал даже Бог. И для Него это было началом творения. Но Он был один, а комментаторов много, особенно вокруг произведения, привлекающего внимание и острого для читателей, поэтому оно неизбежно проявляет себя стремительно и поверхностно чаще, чем наоборот»¹, – пишет Татьяна Тайганова в журнале «Самиздат». Действительно, каждый из фактов сетевой публицистики – это крик. Но станет ли этот крик произведением, выльется ли в него – вот о чем стоит поразмыслить.

Речь пойдет не о той публицистике, которая используется владельцами сетевых СМИ, организующих свои форумы в сети для формирования собственных политических групп и внедрения собственной идеологии, а о стихийно возникающем на литературных ресурсах Интернета явлении, когда вокруг определенных тем и произведений создается некое брожение свободных умов, воплощаемое в более-менее связные тексты.

Сетевая публицистика – это не какое-то отвлеченное языковое пространство, разделенное пропастью с традиционными СМИ, но скорее альтернативный информационный канал. Для ее функционирования не нужно никаких журналистских или литературных курсов, филологических и философских штудий, она разворачивается в категории «здесь и сейчас», на литературных сайтах, в специально организованных сетевых журналах, на форумах периодических изданий. Это непрерывный процесс говорения, все более сгущающийся вокруг профессиональных авторов и наиболее популярных сетевых ресурсов. Мы имеем дело с некоей социальной и коммуникационной трансформацией, которая в медленно текущем литературном процессе предшествующих эпох просто не могла бы осуществиться. Согласно теории коммуникаций Маклюена, Гитлер пришел к власти посредством радио. Механизм прихода к власти понятен: радио практически не имеет обратной связи – оно убеждает, его действие – агитировать, рекламировать, направлять. Интернет, в силу своей принципиальной полифоничности, скорее не пособник властных намерений, а болото или некое Чудское озеро, в котором утонет все, что слишком тяжело, прямолинейно и агрессивно настроено или по сути своей монологично.

В новой реальности, где пока еще количество берет верх над качеством, главной производительной силой является человек философствующий, говорящий, а за производственными отношениями стоит «читатель-мыслитель». При этом убедительность читательского говорения с каждым годом является все более и более значимым критерием оценки произведения сетевого писателя: качество отзывов, рецензий, градус дискуссий поднимает рейтинг автора и престиж его страницы. Способность писать убедительно, аргументированно начинает все в большей степени определять роль в сетевой литературе той или иной личности, независимо от того, являются ли ее художественные произведения хоть сколько-нибудь ценными для литературы или философии в целом.

Интерактивность – наше всё

Рассуждая относительно философии пустоты с молодым прозаиком Андреем Качаловым, Андрей Тертый комментирует рассказ Достоевского «Бобок»: «Все это полностью про нас. По сути дела, мы ничем не отличаемся от «бобковских» мертвецов. Друг друга не видим, никакого реального влияния друг на друга не оказываем, но зато все наши жизненные привычки, пристрастия и амбиции перенесли в этот иной мир – виртуальный мир. И вот лежим мы каждый в своей виртуальной могилке и пытаемся разжечь в своих собратьях по кладбищу те чувства, которые мимолетной быстрокрылой ласточкой овевали наше лицо там, в прошлой реальной жизни. И гнием потихонечку. Хорошо!»²

Андрей Тертый проиллюстрировал типичное представление о психологии посетителя литературного сайта. Положим, не все, что является для отдельного человека изоляцией от мира, гробом и безысходностью, – для литературы в целом плохо. Литературный процесс во все времена мало считался с чувствами и ощущениями его носителей. Рассуждая о нынешней изолированности каждого автора от мира, мы должны рассматривать сеть как главного обвиняемого в этом преступлении. В сети происходит видимость общения, но это не собственно общение, а продуцирование текстов в рамках бахтинской полифонии, когда некий предполагаемый автор потерял контроль над своими персонажами и каждый из них теперь сам по себе. Каждый участник сетевого говорения – актер, «забывший» слова пьесы, но стоящий на сцене перед зрителями и вынужденный сочинять свои реплики сам.

Это не общение, не свобода – это полная, практически тотальная деиндивидуализация автора в рамках никем не управляемого текста, постоянно грозящего перейти в пьесу абсурда, а то и вовсе рассыпаться, подвергнуться действию энтропии.

Что же отличает лик сетевой литературы в пестром разнообразии российского самиздата? Неужели это лик смерти? Неужели литературные сайты – место погребения остатков русской словесности? Неужели авторы, пришедшие в сетевую словесность, рассыплются в прах и имена их будут преданы забвению, словно они ничего стоящего не создали, ничего не разрешили, ничего интересного не сотворили? А их бесконечные споры на форумах и в комментариях к собственным произведениям? Неужели все это энтропия философии и литературы, переходящая в невнятное «бобоканье»?

Однако мне представляется, что все происходит как раз наоборот: когда новичок появляется в сети, его голос тих и невнятен, он «бобокает» и неумело пытается включиться в дискуссии. Но проходит месяц-другой, и мы можем наблюдать заметные сдвиги внутри его литературной парадигмы. Голос его становится все уверенней. Произведения приобретают некую законченность, круг друзей становится все более интеллектуальным.

Появляется некий потенциал, заряд, способный противостоять энтропии, неизбежной в любом споре. Чем этот потенциал выше, тем более плодотворной будет дискуссия. Обычно где-то после десяти серьезных аргументированных выступлений по теме начинается вклинивание в дискуссию сетевых шутников – и она сходит на нет тогда, когда серьезно начавшие ее участники сами становятся шутниками и начинается соревнование на остроумие, дискуссия прерывается, оставив мысль неразрешенной. Иногда просто один из участников, исчерпав аргументы, заявляет, что он остается при своем мнении.

Энтропия в философских и литературоведческих спорах – это, по мнению одного из редакторов «Вопросов философии» Николая Шульгина, охранительный процесс. Он провел на «Самиздате» Мошкова^{3 3}несколько философских дискуссий и создал на их основе обобщающие тему статьи. Энтропия нарастает на последней стадии дискуссии, она свидетельствует как раз о том, что проблема себя исчерпала. Нет энтропии – есть проблема, нет проблемы – есть энтропия.

Поэтому можно предположить, что «бобоканье» – это состояние полного отсутствия проблемы и тем для разговоров. Как только они появляются – «мертвецов» просто не узнать.

Неинтеллектуалы в сети – это блуждающие кометы, вынужденные кочевать с одной страницы на другую без надежды на постоянных верных друзей и читателей и реально осознающие, что стоит им хоть на день уйти из Интернета, как о них тут же все забудут. Впрочем, забудут в сети и об авторе приличных стихов или романов, если он вовсе не принимает участия в жизни сайта. «Если сегодня поместить на графоманский сайт, например, «Мертвые души» Гоголя и обозвать их «Сага о приписках» автора Цоколя, то за год великий роман прочитают вместе с автором не больше 5 – 10 человек, причем половина из прочитавших посетителей просто не узнает замаскированную другим названием классику. Я уверен, что без регулировщиков, то есть редакторов сайтов, привести в сетевую литературу и закрепить там настоящих авторов просто невозможно. А без этой помощи хорошему писателю просто нечего делать на литературном сайте. Уж одним из типичных примеров назову, как я случайно нашел писателя Виктора Пелевина на сайте «Проза.ру», у которого за полтора года я был всего семнадцатым читателем»⁴ (А. Виноградов).

То же я бы сказала о страничке «Дмитрий Емец»⁵, находящейся в «Самиздате». Читателей нет. Нет в этом пассивном выкладывании шедевров той достаточной температуры, при которой из хаоса (согласно теории Нобелевского лауреата Пригожина) непременно задается некая упорядоченность. Пусть эта теория была опровергнута в рамках химии и физики, но на литературе, где градус обсуждения был всегда соразмерен градусу текста, она работает. Высокая температура возникает в процессе обсуждений, когда даже небольшая статья сетевого публициста вызывает отклики неравнодушных к этой теме посетителей Интернета. И совершенно неважно, читали ли они исходную статью: все говорят в рамках заявленной темы, беседуя с хозяином раздела и друг с другом. Статья – повод.

Создается впечатление, что к нам вернулись горячие споры XIX века, Шишков и «Арзамас», те времена, когда из письма Белинского к Гоголю вытекало революционное движение. Только в салон допускаются не одни столичные знаменитости: тут элита выстраивается не по географическому или сословному признаку. Сеть нивелирует классы и географию. В ней предельно четко вырисовывается талант и бездарность, ум и глупость. Здесь женщине не позволено быть глупой, поскольку никто не может видеть иной ее красоты, кроме красоты текстов.

К думающему человеку в сети относятся с большим уважением, к нему приходят, с ним советуются. Он может, как Дан Дорфман, ругать Пушкина за «безнравственные» поступки, чтобы отменить гениальность как категорию и на этом построить теорию интерактивности сетературы. Человек пытается мысль разрешить, а мы ему поможем, поддержим. Сеть – великолепная бабка-повитуха идей, и любой здесь поневоле думает вместе с другими, идет сознательно против инстинкта собственной писательской самости, инстинкта обдумывать проблему в тишине и решать ее для себя. Нет такого у писателя инстинкта, чтобы отдавать свою недодуманную еще мысль другим и разрешать ее вместе с другими, кого Бог пошлет. Тем не менее человек пишущий подавляет в себе собственнические инстинкты и преобразует писательскую природу – не в сторону банального базарного общения, а через личную индивидуализацию себя как писателя в полную деиндивидуализацию, возвращаясь в сети к внеавторскому говорению.

Это нельзя сравнить с литературной студией – там под бдительным надзором руководителя идет обсуждение достоинств-недостатков произведений. Здесь надзора такого нет, беседа вокруг произведения не является непосредственно связанной с объектом обсуждения, она не становится и энтропией его, распадом созданного единства на атомы, а представляет собой реальность диалектическую, опосредованную, свободно перетекает из одной темы в другую, противостоя энтропии.

Разумеется, из-за этой самой интерактивности, совместного продуцирования текстов уровень представленных в сам-издате художественных произведений еще очень невысок, ученический период поэтов и молодых прозаиков несколько затянулся. Мощная эманация духовной энергии метнулась в противоположном направлении – и вот публицистические полемики вокруг наиболее актуальных проблем современности выливаются в неплохие тексты, образчиками которых могут служить как сами дискуссии, так и созданные на их основе статьи, изданные книги. Если вести речь о книгах, вышедших из Интернета в печать, то первой ласточкой, ставшей исторической реалией, был, в полном своем варианте, возможно, «Бесконечный тупик» Дм. Галковского, – в нем сетевая публицистика обрела свое тяжелое, неповоротливое, восточное (по Гегелю) воплощение, когда форма довлеет над содержанием.

Но переход из журналистики в сетевую журналистику не столь прям и непосредственен, и тому, кто пришел в сеть с осязаемым опытом работы в различных изданиях, приходится зачастую гораздо труднее, чем неподготовленному, но амбициозному новичку. Это объясняется прежде всего тем, что, работая в газетах, автор не слышит непосредственной реакции публики и свято верит, что его все понимают правильно. Столкнувшись с первыми же сетевыми хулиганами и правдолюбцами, он пытается их в чем-то убедить, а это занятие абсолютно бесполезное и авторитет изрядно подрывающее. Отсюда возникает неприятие сетевого обывателя со стороны профессионалов:

«Подпольные типы, наделенные всеми комплексами и страхами настоящих писателей, но не обладающие талантом и соответственно милосердием, как раз и составляют основной контингент «Рулинета» – и в этом смысле он недалеко ушел от русского литературного андеграунда, главной задачей которого было, конечно, не свергнуть советскую власть, а пробиться на страницы официальной прессы»⁶ (Д. Быков).

С чем же столкнулся, придя в Интернет, Дмитрий Быков? Не с самим явлением сетевой литературы, которое он не увидел, не заметил. То, что оглушило его и заставило уйти, можно назвать побочным эффектом или шумом. Это явление подробно описал Клод Шаннон. Шум попадает в любой канал коммуникации, независимо от устройства коммуникации. Именно поэтому в момент серьезного обсуждения проблемы общества может вклиниться совершенно не имеющий отношения к проблеме разговор о различии понятий «женщина» и «баба» и о роли «баб» в творческом осмыслении действительности или вдруг неожиданно поднимается проблема солипсизма. Шум не имеет с обстоятельствами дела, как правило, ничего общего. Автору приходится балансировать между игрой, в которую его вовлекает шумящий читатель, и реальностью собственной политической или философской позиции. Но игра стоит свеч, и бояться шума – это бояться сетевого творчества, которое мы можем классифицировать как особого рода публицистику, основанную на интерактивности.

«Ключ к пониманию сетевой литературы – ИНТЕРАКТИВНОСТЬ. Если интерактивности нет, то явления сетевой литературы тоже нет. Те литераторы, которые просто ставят какой-то текст в Сеть и потом делают вид, что их не касается интерактивное продолжение, возникшее в связи с их текстом, никакие не сетевые литераторы <…> Настоящая сетевая литература – это феномен обязательно системный. Где текст сам по себе – это один из элементов системы. Не обязательно – главный. Текст – это только повод»⁷⁷.

Это мнение Дана Дорфмана, одного из самых ранних аналитиков сетевой литературы, опубликовавшего в апреле 1997 года в «Новом Русском Слове» документальную повесть «Рунетные войны». Главные герои повести – авторы сети и Дмитрий Кузьмин, выступивший в «ЛГ» со статьей, в которой отказал дилетантской сетевой литературе в праве на существование. И сам создал сайт, претендующий на профессионализм в сети. Но Дан Дорфман строит свою критику Кузьмина и во всех последующих своих статьях (хотя позиция Кузьмина уже стала делом – появился «Вавилон») на том, что проповедник искусства для искусства не учитывает русского менталитета, стремящегося к виртуализации: «Русская литература всегда стремилась к ВИРТУАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ <…> Поэтому человек, зачеркивающий Сетевую Литературу, в глазах тысяч сегодняшних Сетевых Литераторов – ВЕЛИЧАЙШИЙ ПРЕСТУПНИК ВСЕХ ВРЕМЕН И НАРОДОВ»^8.

Нет, разумеется, Кузьмин не противник виртуальной реальности и не «преступник всех времен и народов». Здесь важно, что для Кузьмина виртуальная реальность должна строиться по законам литературы, где важную роль играют оппозиции «талантливо – бездарно», «профессионализм – дилетантство», а для Дорфмана – по своим собственным, сетевым законам, и скорее моральным, чем художественным. Профессионализм противопоставлен не воинствующему дилетантизму, а интерактивности, на основе которой сетевая литература может быть сама по себе искусством для искусства. Кузьминский «Вавилон» ориентируется на нечто иное, чем собственно маргинальная литература, и это иное – классика. Чтобы быть максимально приближенной к идеалу, сетература должна копировать структуру бумажной литературы, а значит, создавать в себе журналы наподобие сетевой версии «Вавилона», в редакции которых будут живые представители эпохи с хорошим литературным вкусом.

По мнению Кузьмина, все, что достойно публикации, он уже выловил из сети и тем самым все это стало фактом бумажной литературы. При всем при том мало найдется читателей «Вавилона», которые видели, как он выглядит на бумаге. Читатели «толстяков» группируются вокруг библиотек. Библиотеки выписывают «Знамя», «Новый мир», а люди ходят их читать. Кто в библиотеку ходит читать «Вавилон»? Более того, далеко не все из сети можно выловить и публиковать: там постоянно создаются новые типы текстов, и не только «гостевая» как жанр, но и многочисленные вкрапления сетевых дискуссий во вновь создаваемые тексты (на сколь бы высоком уровне эти тексты ни были написаны, они никогда не выйдут в бумажные издания). Многие из них касаются конечных вопросов бытия и представляют собой серьезнейшие рассуждения о судьбах поэтов в России, о судьбе самой России, о нравственности, религии и т.д. Люди собираются и беседуют между собой письменно, создавая тексты. Эти тексты и есть собственно сетевая литература.

Бумажная литература тяготеет к художественности. Сетевая литература преодолевает границы художественности и идет к читателю и исследователю встречаться с ними и разговаривать, обсуждать самое себя. Аналитика начинает довлеть над художественной тканью. Ко мне за рецензиями обращаются очень хорошие поэты и прозаики. Поначалу я с удовольствием бралась за рецензии к талантливым произведениям, но они не вызывали полемик, споров, да и сами авторы оказывались неродными сети – уходили, так и не побывав как следует в водовороте окололитературных событий. Читателю постоянно нужна какая-то новизна, а в формах поэзии и романа он ее не найдет, в мировой паутине все отражает тот тупик, в котором оказалась литература вообще. Все, что иссякает в бумажной литературе, в Интернете вряд ли обретет новую жизнь и самоорганизуется.

У нас поэтом становится любой

Я поэт, поэт даровитый! Я в этом убедился, убедился читая других: если они поэты, так и я – тоже!..

Козьма Прутков.

11 апреля 1853 года

Это высказывание Козьмы Пруткова как нельзя более подходит для сети. Каждый пришедший на первую страницу литературного сайта случайный посетитель может прочесть «лучшие произведения», вывешенные там заботливыми устроителями конкурсов и просто накрутчиками; он понимает, что может писать ничуть не хуже. Пройдясь по авторским страницам, он укрепляется в своем мнении и создает свою собственную страницу, вывешивая на ней свой собственный шедевр и ожидая успеха. Но успех медлит. Произведение висит, его никто не читает. Что делать? Нужно идти знакомиться с другими поэтами-писателями. Возникают первые дружбы, до первых ссор еще далеко. Ссоры – удел тех, кто в своих дружбах преуспел, обратил на себя внимание сетевой общественности. Ну теперь держись! Теперь ты – графоман.

Из споров, битв вокруг средних графоманских текстов и рождалась сетевая публицистика. С появлением профессионалов в сети (компьютер стал явлением общедоступным) под пристальное внимание стали попадать и действительно талантливые авторы.

1. Тайганова Татьяна. Армадилло как экстрим сетевого письма // http://
   zhurnal.lib.ru/t/tajganowa_t_e/armadillo.shtml [↩]
2. Комментарии к статье «Философия пустоты»: http://zhurnal.lib.ru/comment
   /t/tertyj_a/blacksq [↩]
3. «Самиздат» Максима Мошкова: http://zhurnal.lib.ru/ [↩]
4. Виноградов А. Учебник по графомании // http://zhurnal.lib.ru/w/
   winogradow_aleksej/s.shtml [↩]
5. Авторский раздел Дмитрия Емеца: http://zhurnal.lib.ru/e/emec_d_a/ [↩]
6. Быков Д. Достоевский и психология русского литературного Интернета // http://www.russ.ru/ist_sovr/20011224_b.html [↩]
7. Дорфман Дан. Комментарии. См. его страницу на СИ: http://zhurnal.lib.ru/k/kriwoj_n/dan.shtml [↩]
8. Дорфман Дан. Анти-Дмитрий, или Слияние Реальностей // http://www.litera.ru/slova/dorfman/anti.html [↩]