№10, 1977/Обзоры и рецензии

«Энеида» Котляревского как художественное открытие

М. Т. Яценко, На рубежі літературних епох. «Енеїда» Котляревського і художній прогрес в українській літературі, «Наукова думка», Київ, 1977. 280 стр.

Едва ли можно со всей уверенностью утверждать, что «Энеида» Котляревского для нас уже не является, говоря языком философии, вещью в себе. Да, об этом замечательном творении украинской литературы прошлого написано немало. Однако исследователи ограничиваются преимущественно лишь соображениями самого общего порядка, отвечая на вопрос о том, почему, собственно, благодаря каким именно присущим ей идейно-эстетическим качествам «Энеида», принадлежащая к литературным «делам давно минувших дней», продолжает оказывать столь активное воздействие и на сознание современных читателей. (Чтобы не быть голословным, достаточно сослаться на авторитет академика А. Белецкого, отмечавшего в одной из последних своих работ, что существующие оценки нисколько не объясняют нам причин исключительной популярности Котляревского.) А это ведь главное…

Автор книги «На рубеже литературных эпох» делает здесь заметный шаг вперед по сравнению со своими предшественниками. Если прежде основное внимание уделялось историческому и историко-бытовому комментированию «Энеиды», наибольший исследовательский интерес вызывала «прикрепленность» образов поэмы (действительная или воображаемая) к реальным событиям, фактам, личностям, вследствие чего этим образам нередко отводилась сугубо иллюстративная роль, и проч., то М. Яценко видит в произведении Котляревского не просто правдивый документ эпохи, в образно-иносказательной форме отразивший и осмысливший некоторые существенные ее черты, но в первую очередь незаурядное по своему значению художественное открытие. «Энеида» несла в себе, доказывает он, «заряд принципиально нового понимания творчества», поскольку ее появление знаменовало переход украинского искусства слова «от беллетризации логической идеи к художественному исследованию живой национальной жизни собственно литературными средствами» (стр» 16 – 17). И доказывает убедительно, опираясь на конкретные наблюдения, накопленные им в результате как нового научного прочтения самой поэмы, так и изучения ее с типологической точки зрения.

О последнем следует сказать особо. Казалось бы, на первый, взгляд «Энеида» Котляревского не имеет ничего общего, например, с мифологическим сознанием, с поэтикой волшебной сказки и барокко, с художественными идеями античности и Возрождения. Однако исследование, о котором идет речь, показывает, что вне такого широкого историко-литературного контекста нельзя раскрыть ее подлинное значение. И пусть не все звенья соответствующего типологического ряда охарактеризованы автором с одинаковой полнотой, важно то, что, по сути, впервые в нашем литературоведении аргументированно говорится о месте «Энеиды» в европейской и мировой художественной культуре.

Идейно-эстетическая структура поэмы представляет собой весьма сложный по своему составу сплав традиционных и новаторских элементов, что и придает ей неповторимое своеобразие. Это прежде всего относится к характеру смеха.

В первом разделе своей работы М. Яценко, говоря о сосуществовании серьезного и «смехового» в народной культуре как об издавна действующей закономерности, прослеживает эту закономерность в культуре славянских племен, в обрядах и обычаях Древней Руси, в календарно-обрядовом творчестве украинского народа вплоть до XIX века. Он указывает на изменение функций так называемой народной смеховой культуры в разное историческое время и обнаруживает именно ее эстетическую природу в смехе «Энеиды» Котляревского. В частности, травестирование языческих богов в ней не сводится к простому отождествлению их с господствующими слоями общества; смех в данном случае творит серьезно-комический мир, существующий в форме неустойчивого, движущегося равновесия, взаимопроникновения высокого и низкого. В то время как классицистическая сатира представляет собой такое отрицание антиидеального (тот же бурлеск), при котором идеальное выступает в качестве решительного антитезиса безобразного, смех «Энеиды», эстетическая природа которого восходит к народной смеховой культуре, не столько поляризует жизненные явления, сколько обнаруживает их диалектическую сложность и единство. Как гуманист и просветитель, Котляревский придает своему «серьезно-комическому» смеху (и в этом он, безусловно, близок к Гоголю) важную роль в исправлении общественных нравов, достижении гармонии между человеком и обществом, государством. При всей иллюзорности просветительского рационализма, веры в нравственно-этическое разрешение классовых конфликтов, «Энеида» выражает идеи борьбы за демократизацию социальной жизни, за духовное раскрепощение широких слоев народа.

Нельзя не отметить, что такой содержательный подход к проблеме смеха в «Энеиде» открывает плодотворные перспективы для понимания полисемантической сущности образов поэмы, их «вечной» жизни в эстетическом сознании различных эпох.

Одно замечание. При типологическом сравнении смеха в «Энеиде» и смеха Гоголя автор книги не всегда учитывает, что становление реализма в творчестве Гоголя сопровождалось развитием его эстетических взглядов и появлением таких произведений, где, по словам Белинского, комическое встречается с трагическим и вызывает уже не легкий и радостный, а болезненный и горький смех.

Поиски органической связи «Энеиды» с народной культурой характерны для книги М. Яценко и при исследовании фольклоризма поэмы, осуществляемого не традиционным путем цитатного сопоставления «живописных» элементов или описанием их морфологии, а исследованием особенностей народно-классового эстетического идеала, зафиксированных в фольклоре и присутствующих в поэме в творчески переработанном виде. Возражая против сугубо литературоведческого подхода к историко-фольклорным проблемам, бытующего еще в науке и основанного на неправомерном приравнивании фольклора к литературе, автор монографии прослеживает неоднозначность идейно-эстетических связей «Энеиды» с фольклорными структурами (в частности, со сказкой, историческими и общественно-бытовыми песнями). Интересны здесь мысли автора об идейно-эстетической функции сказки и небылицы в поэме, о роли сказочного времени в ней. «…Это время, – говорится в книге, – уже может быть соотнесено с любым конкретным и, в частности, с настоящим, в котором (в отличие от исторического героя древней литературы) и протекает частная жизнь обыкновенного человека. Введение в «Энеиду» при помощи сказки относительного времени в принципе открывало возможности для построения в будущем в новой украинской литературе многопланового романного времени» (стр. 110).

Вырастающая из традиций древней литературы и народно-поэтического творчества, «Энеида» Котляревского отражает концепцию личности той среды, которая пока не знает развитого отчуждения и базируется на непосредственных чувственных отношениях между индивидуумами, не осознающими себя самоценными. Как и во всех художественных структурах, характеризующихся относительно высокой степенью инвариантности, в поэме еще наблюдается этикетное преобладание должного над сущим, поведение-клише, а не индивидуальное эмоциональное Переживание. Совмещение разных психологических состояний в образной характеристике персонажей, столь характерное для «Энеиды», отражает не их усложненную внутреннюю жизнь, а обусловливается поэтикой бурлеска, предусматривающей расщепление сложных психологических явлений на ряд простых. Положительное эмоциональное, психологическое не получает еще адекватной формы проявления в сфере «видимой» жизни. «Происходит, – заключает автор, – своеобразная «натурализация» стихийных сил человеческой психики, идеальное, духовное сводится к материальному и выражается только через материальное, поскольку внутреннее еще не имеет собственного веса и формы и «занимает» ее у внешнего» (стр. 164).

Всеобщность и типичность универсалий, установка на деконкретизацию и ограниченность психологической дифференциации в изображении индивидуальных черт и течения внутренней жизни героев и персонажей в «Энеиде» сочетаются с этнографически-бытовой достоверностью реалий, которая так ценилась в литературе средневековья и до времен развитого реализма. Именно эта близость к натуре, бытовая достоверность и послужили одним из аргументов в пользу отнесения поэмы Котляревского к разряду явлений вполне реалистических, что можно видеть в некоторых литературоведческих работах последних лет.

Положение о правдивости деталей входит в общеизвестную формулу Энгельса о реализме. Однако правдивость деталей в реалистическом произведении следует понимать, напоминает автор книги, не просто как достоверность изображения жизненных реалий, как некое фотографическое тождество, автономное по отношению к самим «типическим характерам в типических обстоятельствах». Реалистическая художественная деталь является своеобразным моментом движения единой художественной мысли; она должна быть правдоподобна внутренне. Именно это и не достигнуто еще в «Энеиде».

Но М. Яценко отнюдь не умаляет историко-литературного значения поэмы в формировании реалистического метода. Наоборот. Опираясь на мнение Д. Лихачева о художественной природе так называемого «конкретизирующего искусства», он говорит о развитии и упрочении Котляревским той черты древней литературы, которая свидетельствовала о стремлении последней к созданию полной иллюзии действительности. Принцип наглядности, материализации явления, упрочившийся в просветительском реализме, переключал внимание литературы из сферы умозрительной (должное) к реальной действительности (сущее), к исторически и национально конкретному в жизни, способствуя приближению средств изображения к объекту. «Отражение поверхности жизни в ее правдивых реалиях помогало проникнуть в ее сущность, поскольку, по словам А. Шлегеля, даже художник-копиист, отображая объект, незаметно для себя «срисовывает» и его идею» (стр. 192).

Специфическая природа смеха «Энеиды», ее гуманистическое содержание выводит произведение украинского писателя из узкого круга травестий эпопеи Вергилия в широкий мир художественных явлений европейского Возрождения и Просветительства. Так, на мой взгляд, продуктивным в книге является типологическое сопоставление «Энеиды» с «Декамероном» Боккаччо, «Морганте» Пульчи, с гуманистической сатирой кануна европейского Просветительства (Рабле, Эразм Роттердамский, Сервантес, Поп), с произведениями немецкой бюргерской сатиры и «гробианской литературой» (Брант, Фишарт), с комическими национальными эпопеями времен Просветительства («Мышеида» и «Монахомахия» Красицкого, «Девин» Гневковского, комические поэмы Чоконаи «Боги делят добычу», «Борьба мышей и жаб» и др.).

Думается, что сказанного достаточно для вывода: создано содержательное исследование, способствующее приращению наших знаний в области истории украинской литературы. Белинский говорил, что задача «здравой критики» состоит в том, чтобы «определить значение поэта и для его настоящего и для будущего, его историческое и его безусловно художественное значение» 1. Книга М. Яценко «На рубеже литературных эпох» многое дает для понимания как «исторического», так и «безусловно художественного» значения «Энеиды» Котляревского.

г. Киев

  1. В. Г. Белинский, Полн, собр. соч., т. VII, Изд. АН СССР, М. 1955, стр. 101.[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №10, 1977

Цитировать

Дзеверин, И. «Энеида» Котляревского как художественное открытие / И. Дзеверин // Вопросы литературы. - 1977 - №10. - C. 255-259
Копировать