После юбилея (О некоторых итогах и задачах изучения Салтыкова-Щедрина)

Юбилеи великих писателей помогают обществу глубже проникать в духовные ценности прошлого, осмысливать их исторически и в их живой силе для сегодняшнего дня. Литературоведам юбилеи классиков служат вехами, позволяющими, с одной стороны, оглянуться на пройденную дорогу в изучении писателя, а с другой – увидеть и обозначить еще не решенные задачи, стоящие на ближайшем череду и в перспективе.

Об итогах юбилея Щедрина 1976 года – 150 лет со дня рождения – скажу кратко. Главнейшим итогом стало «подоспевшее» к полуторавековой годовщине писателя собрание его сочинений и писем в 20-ти томах (25-ти книгах), подготовленное издательством «Художественная литература» совместно с Институтом русской литературы (Пушкинским домом) Академии наук СССР. Это – совершенно полное (в пределах известного материала), впервые целиком комментированное собрание произведений и писем Щедрина. Каждое произведение снабжено здесь статейными пояснениями и примечаниями к отдельным местам текста. В своей совокупности сопроводительный «аппарат» образует нечто вроде щедриноведческой энциклопедии. Другие итоги, уже непосредственно принесенные юбилеем: памятник (скульптор О. Комов) и литературно-мемориальный музей писателю в бывшей Твери, ныне Калинине; несколько научных щедриноведческих сессий в нашей стране (в том числе в обоих литературоведческих институтах АН СССР) и за рубежом – в Париже, Варшаве, Белостоке, Сегеде; премьеры щедринских спектаклей и кинолент – в Малом театре («Господа Головлевы»), театре «Современник» («Балалайкин и К°»), Калининском и Кировском областных драматических театрах («Тени»), на «Мосфильме» («Пошехонская старина»); далее – десятки щедринских вечеров, открывшихся по традиции всесоюзным торжественным вечером в Большом театре. Завершающим звеном щедринского года стал народный сход земляков писателя на его родине, в селе Спас-Угол Талдомского района Московской области. На этом многотысячном собрании было оглашено решение Московского областного Совета депутатов трудящихся о восстановлении усадьбы Спас-Угол в качестве историко-мемориального памятника – места рождения автора «Пошехонской старины» и во многом прототипа этого правдивейшего произведения о крепостном праве.

К итогам щедринской годовщины относится, наконец, юбилейная литература. На протяжении 1975 – 1976 годов в печати книжной и особенно журнально-газетной появилось довольно много разного рода изданий и статей. Некоторые из них выходят за рамки юбилейных откликов и останутся, несомненно, в основном корпусе советской щедринианы. Но обзор и анализ этого материала не входят в задачи настоящей статьи. Ее цель другая – очертить круг вопросов, ожидающих разрешения как в сфере исследования Щедрина, так и его пропаганды.

Начну с последнего вопроса, как наиболее важного.

Щедрин не принадлежит к абсолютным вершинам в искусстве слова, таким, как Данте в итальянской литературе, Шекспир в английской, Гёте в немецкой, Пушкин и Толстой в русской. Но он одна из высочайших вершин в том могучем литературном хребте, который принадлежит искусству прямой социальной критики и обличения, искусству высокой сатиры. Тут Щедрин соседствует в веках с такими именами, как Аристофан и Ювенал, Рабле и Эразм Роттердамский, Вольтер и Свифт, а в русской жизни и литературе стоит в ряду с такими фигурами, как неистовый протопоп Аввакум и Радищев, Грибоедов, Гоголь, Герцен.

И здесь возникает первый вопрос: в какой мере сомасштабно историческому месту Щедрина в духовной жизни русского общества и его значению одного из наиболее глубоких в литературе критиков буржуазного мира наше теперешнее внимание к нему?

Ответ, на мой взгляд, бесспорен: совсем не сомасштабно. Ответ огорчительный, но согласный с истиной и требуемый уважением к имени Щедрина – человека и писателя, духовно бесстрашного и к малейшей лжи нетерпимого.

Многим современным читателям Щедрин известен только по имени. Эта грустная правда как бы продолжает посмертно драматическую судьбу писателя-демократа, чей труд был всецело подчинен служению интересам народа при полном сознании, что его слова не доходят до масс.

Нельзя, разумеется, не видеть объективных причин такого положения вещей. В историческом плане главной из этих причин был низкий уровень не только сознательности и образованности, но и элементарной грамотности народных масс при царизме. Основная причина относительно малой известности Щедрина сейчас коренится в своеобразии самого искусства писателя, трудно воспринимаемого вне своего социально-политического времени и пространства. Явления «временной несовместимости» в той или иной мере неизбежны во взаимоотношениях любого «наследства» и «наследников». Но особенно много элементов такой «несовместимости» у Щедрина, художника-публициста, чьим главным «героем» была общественная жизнь в ее «текущей минуте», чьи произведения глубже, чем у других классиков, погружены в политический быт и борьбу своего времени. Пафос этого времени, героический пафос борьбы русского народа с самодержавно-помещичьим и буржуазным строем исторически изжит и утрачен нами. Он уже недоступен нашему непосредственному восприятию и непосредственному же чувству. Кроме того, многое в произведениях Щедрина, Политически и художественно самого острого писателя русского XIX века, облечено в условную форму (гипербола, фантастическое, гротеск) и закодировано эзоповым языком.

Полвека тому назад, в 1926 году, когда отмечалось 100-летие со дня рождения Щедрина, один из пионеров изучения писателя в советское время, тончайший знаток его творчества В. Гиппиус, писал, что «в щедриноведении гораздо более проблем и загадок, чем достижений и бесспорных истин».

С тех пор во всех областях изучения Щедрина произошли существенные изменения. Положение здесь принципиально и резко изменилось. Ряд проблем решен, многие загадки разгаданы. И все же наше литературоведение в долгу перед огромностью заслуг Щедрина в истории отечественной литературы и духовной жизни русского народа.

Особенно неудовлетворительно обстоит дело с пропагандой Щедрина – такой, которая реально продвигала бы произведения писателя в широкие круги читателей, приобщала бы их к скрытым в этих произведениях идейно-художественным ценностям, к массе глубоких мыслей и чувств, которые в свое время породил и привел в движение Щедрин и которые сохраняют во многом свое значение и теперь.

Известно пожелание Ленина, обращенное к дореволюционной «Правде», – «вспоминать, цитировать и растолковывать» на ее страницах Щедрина¹. Известны и его слова, сказанные еще в годы швейцарской эмиграции М. Ольминскому, о том, что после победы революции в России необходимо будет «оживить полностью Щедрина для масс» ², строящих собственную социалистическую культуру. О том, какое важное значение придавал Ленин этим задачам, я имел возможность в свои молодые годы – и тут я обращаюсь к воспоминаниям – слышать непосредственно от тех лиц, с которыми Ленин говорил об этом.

Я имею в виду А. Луначарского, М. Ольминского, М. Эссен и Н. К. Крупскую. У Луначарского я был секретарем в возглавлявшемся им Отделе литературы, искусства и языкознания редакции Большой Советской Энциклопедии (первого издания); у Ольминского, а затем у Эссен я сотрудничал в начинавшейся в 1931 году и руководимой ими работе над первым советским собранием сочинений и писем Щедрина. Что касается Н. К. Крупской, то она дважды приглашала меня к себе для разговора по поводу вышедших в 1933 году щедринских томов «Литературного наследства», в одном из которых был напечатан указатель цитат из Щедрина в произведениях Ленина. Я не берусь восстановить в памяти все, что слышал от этих близких Ленину людей о его отношении к Щедрину. Но об одном могу сказать здесь с полной уверенностью: все эти люди были единодушны в энергичном подчеркивании того значения, которое придавал Ленин популяризации, пропаганде Щедрина, которого высоко ценил, к мыслям и словам которого часто обращался в своих трудах. Тогда же я узнал, что именно в русле этих ленинских указаний и по прямой инициативе Н. К. Крупской и М. Ольминского были осуществлены – в Москве, Ленинграде, Харькове и других городах – известные специалистам, но, в общем, забытые сейчас серии популярных, очень дешевых, массовых изданий небольших произведений Щедрина и фрагментов из них, в сопровождении популярных же предисловий и справок.

Нет возможности определить, что именно дали эти серии в смысле ознакомления со Щедриным массового читателя. Но, вероятно, что-то дали. Нельзя не пожалеть, что практика таких изданий вскоре заглохла. Конечно, и в последующие годы время от времени издавались и продолжают издаваться относительно большими тиражами как отдельные произведения Щедрина, так и однотомники его избранных сочинений. Но это обстоятельство не снимает давно назревшей задачи издания небольшой «народной библиотеки» щедринской классики. О такой «библиотеке» мечтал сам Щедрин. И не только мечтал, он трижды пытался «выйти» с некоторыми своими сочинениями к самым широким кругам читателей. Первая попытка была реализована им в серии «Русской библиотеки» Стасюлевича (1878 год); две другие, связанные с серией «красных книжек» Некрасова и с издательством «Посредник» Толстого – Черткова, остались неосуществленными. Щедрин включил в посвященный ему выпуск «Русской библиотеки» ряд отдельных глав и рассказов из своих книг, причем в переговорах со Стасюлевичем выражал согласие внести в отобранные тексты некоторые сокращения и переработки, то есть допускал введение элементов адаптированного издания.

Мировая эдиционно-текстологическая практика знает ряд популярных, в основном школьных, изданий классических произведений сатиры, «разгруженных» от трудных мест и устарелых публицистических элементов. Так издавали и издают на Западе (наряду, разумеется, с полными научными изданиями) «Сказку о бочке», «Корабль дураков», «Гаргантюа и Пантагрюэля», «Письма темных людей», «Гулливера».

Вопрос о массовых изданиях избранного и, быть может, несколько «разгруженного» Щедрина, освобожденного от некоторых материалов, публицистики, – один из нерешенных вопросов пропаганды писателя на ее эдиционно-текстологическом участке.

Расширению знакомства со Щедриным более подготовленных читателей активно содействовали бы две очень необходимых, с моей точки зрения, книги: фразеологический словарь Щедрина и словарь эзопова языка Щедрина, – о чем я уже писал на страницах «Вопросов литературы». Оба эти издания (их молено было бы объединить в одно) вместе с тем имели бы самостоятельный и принципиально новый научный интерес и значение как для литературоведов, так и для историков России.

Произведения Щедрина чрезвычайно богаты острым, идеологически действенным фразеологическим материалом. Блестящий комизм и словесное мастерство писателя, сила его иронии и сарказма были направлены на борьбу не только с самодержавно-помещичьим строем в России, но и со всем нестроением в жизни, психологии и поведении людей, порожденным веками существования человечества в условиях антагонистических общественных структур. Щедринская фразеология во многом жива и поныне. Она и теперь активна идеологически и социально – педагогически. Но еще более, конечно, велик ее исторический интерес. При условии хорошего комментирования фразеологический словарь Щедрина мог бы стать ярчайшим пособием не только щедриноведческим, но и по истории общественной жизни и борьбы в России XIX века, по истории русского социального и политического быта. Знания этого быта у современного читателя и теперь уже очень незначительны, что не может не мешать доступу к литературе и искусству прошлого.

Читатель такого словаря, получив возможность сосредоточиться на наиболее ярких образцах щедринского искусства «заклеймения», отчетливее и глубже увидел бы и понял реакционно-консервативные, «глуповские» и «пошехонские» недра и силы старой России, с которыми сражалась щедринская сатира и публицистика, и противостоящие этим силам общественные идеалы Щедрина и его группы. Литераторы же могли бы по этой книге учиться не только мастерству слова, но и редкому искусству пользоваться языковым оружием своих идейных противников. Ведь Щедрин – и только он один – умел, например, пользоваться самыми матерыми штампами русской приказной речи, канцелярского и делового языка царской бюрократии для ее же полного посрамления. Он умел и все другие социальные «диалекты»: помещичий или «чумазовский» лексикон, язык аристократической гостиной или языки патерической и воинствующей реакционной публицистики – дворянско-консервативной («катковской») или буржуазно-беспринципной («нововременской») – использовать для своего рода жесткой травестии, для осмеяния идеологических «святынь», для разрушения идеологических алтарей и твердынь врага.

Вот, например, щедринская фразеология слов «мероприятие» и «обыватель» в одном текстовом фрагменте: «Прежде всего замечу, что истинный администратор никогда не должен действовать иначе, как чрез посредство мероприятий. Всякое его действие не есть действие, а есть мероприятие. Приветливый вид, благосклонный взгляд суть такие же меры внутренней политики, как и экзекуция. Обыватель всегда в чем – нибудь виноват». Вот фразеология слова «чин»: «Небоящиеся чинов оными награждены не будут, боящемуся же все дастся…» Вот фразеология слова «декольте»; «умственное и нравственное декольте». А вот фразеология, относящаяся к публицистам враждебного демократии лагеря: «Мошенники пера и разбойники печати».

В первом случае спародирован административный циркуляр, во втором – текст из Евангелия, в третьем – лексикон светского быта, в четвертом – слова из корреспонденции Болеслава Маркевича в «Московских ведомостях» по адресу либеральной печати, тотчас же обращенные Щедриным против публицистов реакционной и беспринципно-буржуазной прессы.

Идеологическая активность щедринских фразеологизмов подтверждается, в частности, широким обращением к ним Ленина. На его страницах мы то и дело встречаем щедринские афоризмы и фразеологизмы, например: «Русский мужик беден всеми видами бедности, но больше всего сознанием своей бедности»; «благоглупости», «государственные младенцы», «Чего изволите?», «лужение умывальников», «игрушечного дела людишки», «пенкосниматели», «градоначальническое единомыслие», «торжествующая свинья», «применительно к подлости», «мягкотелый интеллигент» и многое другое.

Создать книгу щедринской фразеологии – чрезвычайно интересная, важная, но сложная задача. Не только отличное знание Щедрина, но искусство отбора научного материала, такт извлечения, элиминирования необходимых и достаточных фрагментов текста – вот что тут нужно. Наконец, сила и эффективность книги будет во многом зависеть от умелого комментария к цитатам. Для создания такой книги литературоведам – щедринистам необходима кооперация с лингвистами – фразеологами, а также с историками.

Как уже сказано, фразеологический словарь можно было бы соединить в одном или двух алфавитах заголовочных слов со словарем эзоповского языка Щедрина. Необходимость в таком словаре также весьма велика. Комментарии к новому собранию сочинений Щедрина лишь отчасти удовлетворяют этой необходимости. Далеко не все эзоповские выражения могли быть там раскрыты, а то, что разъяснено, привязано к данному изданию, а в нем – к определенному месту определенного произведения и, таким образом, запрятано среди множества других примечаний и комментариев. Без раскрытия же эзоповых иносказаний и других полисемантно употребленных слов многие места у Щедрина не могут быть поняты.

1. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 48, стр. 89.[↩]
2. А. В. Луначарский, Из воспоминаний о товарище Галерке, в кн.: «В. И. Ленин о литературе и искусстве», изд. 3-е, «Художественная литература», М. 1967, стр. 678.[↩]