Е. Л. Шварц. Позвонки минувших дней

Е. Л. Шварц. Позвонки минувших дней / Предисл. С. Лурье; сост., примеч. Г. Евграфова. М.: ПРОЗАиК, 2014. 591 с.

Е. Шварц (1896-1958) вел дневники с 1926 года. Покидая Ленинград в декабре 1941-го, он уничтожил их из-за невозможности взять с собой и оставить в осажденном городе. Сохранилась так называемая «Тетрадь № 1» от 1928 года. После нее первые дошедшие до нас дневниковые записи относятся к 1942 году, — Шварц эвакуирован в Киров. В архиве писателя в РГАЛИ — 37 больших конторских книг. Он записывал сначала нерегулярно, с июня 1950-го — по две страницы в день обязательно. Последняя запись сделана за одиннадцать дней до смерти.

Предисловие — «Черновик невозможного романа» — блестяще написано С. Лурье к изданию 2008 года. Он реконструирует замысел и подход Шварца: «Поначалу это было просто упражнение для правой руки — чтобы живей ходила по бумаге. А также — на непрерывность бегущей в мозгу строки. Наконец, для развития силы воли: мало ли что не хочется — пиши <…> И вошло в привычку, и даже стало удовольствием. Но сама собой появилась другая цель. Разогнаться до такой глубины, где ум работает, не слыша своего эха. Чтобы образовалась проза, равняющаяся истине. А верней — чтобы нашлась истина, ради которой и стоит писать прозу. И, главное, ради которой стоило прожить эту жизнь…» (c. 9-10)

Поначалу драматургу Шварцу было очень непросто: писать прозу, писать о себе, отражать иначе бесследно уходящие дни. Так, рассказывая о детстве, он подчеркивал, насколько сложно передать те ощущения: «Они другого качества. Не то что сильнее, чем у взрослого человека, не то что туманнее, — другие. Того человека, меня, одиннадцатилетнего, на свете нет. Многие мои свойства не просто изменились, а переродились, другие исчезли, умерли, и я теряюсь, пробуя передать точно, что было пережито тем, другим, которым я был в 1908 году» (с. 56).

Шварц поставил себе несколько условий, прежде всего, не зачеркивать и «не врать, не перегруппировывать (ну и слово) события» (с. 401). Рассчитывал ли он на прочтение своих записей? Пишет, что нет, хотя в это трудно поверить: «Моя нездоровая скромность, доходящая до мании ничтожества, и думать об этом не велит. И все же стараюсь я быть понятным, истовым, как верующий, когда молится. Он не смеет верить, что всякая его молитва дойдет, но на молитве он по меньшей мере благопристоен и старается быть правдивым…» (с. 468)

Шварц ставил задачи, анализировал результаты и продолжал работать: «Иногда получается похоже, иногда — совсем не похоже. Все это результат, во-первых, неумения отличать главное от второстепенного, просто неумение, говоря откровенно. Второе — скрытность. Заставляющая меня о некоторых вещах не разговаривать даже с самим собой <…> Еще — ужасающее недоверие к себе. Разъедающее недоверие — я не верю, что умею писать, видеть, понимать. Впрочем, это последнее чувство иногда сменяется столь же твердой уверенностью в обратном» (с. 390).

Тяжелее всего, на мой взгляд, давалась открытость. Соблазн был двоякий: «заслонить от себя пережитое» и «по-новому осветить» (с. 102). К 55 годам стало легче. Откровения о детстве гармонично вошли бы в золотой фонд написанного для юношества.