Движение исследовательской мысли
«Н. А. Добролюбов. Статьи и материалы», «Ученые записки Горьковското государственного университета им. Н. И. Лобачевского», вып. 71, 1965, 366 стр.
Великое неисчерпаемо. Безграничны возможности его изучения. Наивна мысль, будто в теоретическом наследии прошлого нет «вещи в себе», нуждающейся в превращении в «вещь для нас». Время диктует свои задачи исследователям, определяя пути и методы подобного превращения.
Взять хотя бы одну из центральных проблем творчества Добролюбова – проблему народности. Казалось бы, ее освещение приобрело, что называется, характер абсолютности: специальные исследования на эту тему имеются в изобилии. И это объяснимо: с 30-х годов народность – главная тема нашего литературоведения. Вместе с тем теория «единопоточности», возникшая в литературоведении тех же 30-х годов, не могла не сказаться и в работах о добролюбовской концепции народности. Но чем активнее наука о литературе освобождалась от отвлеченности, тем реальнее становились условия для более объективного анализа данной концепции. Один из многих результатов такого «освобождения» – книга Г. Соловьева «Эстетические взгляды Н. А, Добролюбова», вышедшая два года назад и показавшая, что мы не очень хорошо представляли до сих пор историзм и синтетичность добролюбовской теории народности.
Но подобные «неожиданности» встречаются (и конечно, будут встречаться) и при исследовании других сторон наследства великого критика. Сборник статей о Добролюбове, выпущенный горьковским издательством, показателен в этом смысле.
Разумеется, нет ничего удивительного в том, что он вышел в Горьком: после серьезных книг, изданных в Саратове или Тарту, мы уже знаем, что у Москвы и Ленинграда нет монополии на высокое качество научных исследований. Однако этот факт обратит на себя внимание тех, кто интересуется «географией» нашей литературоведческой науки»
Какие же новые исследовательские задачи попытались решить авторы книги? Во-первых, выяснить добролюбовскую точку зрения на природу литературного творчества, во-вторых, проанализировать добролюбовскую концепцию творческого метода писателя. При их решении авторами был поставлен еще один сложный вопрос: в чем главный «секрет» литературно-критического метода Добролюбова, представляет ли собою этот метод ключ к исследованию литературы и жизни в их подлинном единстве и какова специфика подобного исследования?
На первый взгляд, «открытия» здесь невозможны: комментариев к соответствующим высказываниям Добролюбова в литературе накопилось предостаточно. Но, оказывается, современный уровень развития теоретической мысли вызвал к жизни новые аспекты и выводы.
Давно учтены суждения Добролюбова о том, что в сознании художника в процессе творчества, как правило, не бывает отвлеченностей и что «собственный взгляд», «миросозерцание» художника надо искать в создаваемых им «живых образах». В этой дифференциации двух форм мышления исследователи часто видели всю добролюбовскую концепцию специфики искусства.
В. Кожинов в статье «Теория литературного творчества в работах Добролюбова» доказывает, что слова критика – лишь отправной пункт в цепи рассуждений о своеобразии искусства. Главный же смысл этих рассуждений – в стремлении «раскрыть природу художественного творчества «изнутри», в ее собственной сущности» (стр. 10). В чем она состоит?
Ответ непрост. Нужна систематизация добролюбовских тезисов в определенной последовательности. И автор статьи ее осуществляет.
Художник, по Добролюбову, обладает удивительной способностью: улавливая в каждом жизненном предмете что-то родственное своей душе, как бы «остановить летучее явление жизни, во всей его полноте и свежести, и держать его перед собою до тех пор, пока оно не сделается полной принадлежностью художника…». Но художник не просто «останавливает» данный момент жизни, – он не фотограф, – он часто представляет в своей душе изображаемый предмет со всеми его «концами и началами», с такими «сокровенными пружинами», которые не всегда доступны логическому определению. Именно поэтому истинный художник и делает свои создания понятными для других: чужое в привычной жизни кажется близким после его творческого воспроизведения.
В этих замечаниях исследователь справедливо видит глубокую мысль Добролюбова, выявляющую внутреннюю связь между природой художественного творчества и целью искусства.
Но концепция еще не совсем ясна. Что означают слова о «непонятности» для логического мышления тех «сокровенных пружин» действия, которые художник видит в созданных им образах?
Б. Егоров в свое время убедительно показал, что знаменитый добролюбовский тезис о «художнической ощупи» совсем не предполагал противоречия между мировоззрением и творческим методом и что Добролюбов был далек от всяких концепций интуитивизма.
В. Кожинов идет тем же путем. Он видит большое теоретическое значение в словах Добролюбова о жизни, которая «имеет свой натуральный смысл», и о художнике, который, стремясь говорить о жизни на ее собственном языке, может при этом «жертвовать даже отвлеченной логичностью, в полной уверенности, что жизнь, как и природа, имеет свою логику и что эта логика, может быть, окажется гораздо лучше той, которую мы ей часто навязываем…». Здесь и в самом деле выражен верный и оригинальный взгляд на художественное творчество.
Правда, автор статьи почему-то не замечает, что в этих словах Добролюбова (как и в приводимых далее: «У сильных талантов… из простой постановки фактов и отношений, сделанной художником, решение их вытекает само собой») содержится, в сущности, определение реалистического метода. Конечно, можно обосновывать теорию художественного творчества, имея в виду только реалистические произведения (как и делал Добролюбов, решительно отделив последние от созданий «обыкновенных талантов», играющих лишь «служебную роль»), но при этом вряд ли стоит забывать и о более «специальном» теоретическом значении приведенных здесь слов.
Заслуживают внимания конечные выводы автора статьи. Он полагает, что усвоение концепции Добролюбова поможет преодолеть те ошибки современного искусствознания, которые состоят в несколько искусственном разделении задач художника: осознание «смысла» жизни и ее «живого» воссоздания («дуализм решения проблемы творчества»; стр. 13). По Добролюбову, художник, неумен схватить «натуральный смысл» жизненного предмета, не может и изобразить его во всей полноте и сложности, а с другой стороны, вне создания живого образа он не в состоянии понять и «смысл» предмета. Такова диалектика процесса осознания и изображения действительности, определяющая единую нерасчлененную цель художника.
Упор исследователя на эту сторону воззрений Добролюбова теоретически перспективен: в самом деле, необычной важно понять, что художник не просто «переводит с языка жизни» ее логику, а непосредственно творит «живое действие», что «творчество подобных самой жизни образов и есть специфическое познание жизни» (стр. 16).
Перспективно вообще рассмотрение теории Добролюбова в ее цельности. В этом убеждает и другая методологически важная статья сборника – «Проблема творческого метода писателя в критике Добролюбова». Автор этой статьи, М. Зельдович, также отказался от простого комментирования отдельных цитат. Но проблема требовала вообще выйти за пределы прямых суждений Добролюбова, тем более что критику была неизвестна категория метода в ее нынешнем терминологическом обозначении. Надо было «искать» концепцию и в литературно-критической практике Добролюбова.
Исследовательский опыт в этом плане у нас невелик (книга Б. Бурсова «Мастерство Чернышевского-критика», одна-две статьи). Естественно, что автора ждали большие трудности.
Строго говоря, он далеко не полно осветил тему, не увидев в добролюбовских словах о «логике жизни», — «лучше той, которую мы ей часто навязываем», – ключ к решению проблемы реалистического метода. Нельзя, однако, не заметить, что вопрос в статье поставлен широко, материал часто освещается теоретически целеустремленно, с проблемной заостренностью (например, характеристика тех добролюбовских тезисов, которые относятся к «методологической проблеме соотношения характера и социальных обстоятельств»; стр. 46).
Кроме того, содержание статьи оказалось шире заданной темы: в ней исследованы наиболее важные положения «реальной критики». В чем замечательная особенность добролюбовского анализа связи литературы с действительностью, как «сопрягал» он разбор художественного произведения с разговором о жизни (стр. 19) – этот чрезвычайно важный и для современной литературно-критической практики вопрос подробно рассмотрен в статье.
Автор показывает, как Добролюбов, изучая, например, социальную родословную Обломова, подходит тем самым к определению творческого метода Гончарова, как, анализируя тип героя, «подсмотренного» в действительности, он выявляет «меру проникновения писателя в закономерности жизненного процесса» и одновременно «сам круг этих закономерностей, ставших предметом художественного исследования» (стр. 24). Типологические обобщения Добролюбова в статье о гончаровском романе – это, по замечанию М. Зельдовича, не просто «расширение» образа, а такое осмысление его, которое могло быть следствием глубокого понимания одного из социально-психологических процессов в России. У Добролюбова, утверждает исследователь, потому нерасторжима связь анализа литературы с характеристикой жизни, что последняя не просто критерий, не просто «позиция» для оценки художественного произведения: это – жизнь, воплощенная в искусстве, во всех подробностях содержания произведения (то есть принципы «реальной критики» опираются на то понимание Добролюбовым специфики искусства, которое было выявлено в статье В. Кожинова).
Именно вследствие такой нерасторжимости у критика могла быть глубокой и оценка объективной концепции произведения, и собственная концепция изображенной в этом произведении жизни (что и показано М. Зельдовичем на примере статьи Добролюбова о романе «Накануне»).
Изучение этих «уроков» Добролюбова-критика и в других статьях сборника иногда так же теоретически содержательно и последовательно. В статье Г. Краснова «Искусство анализа» интересно сопоставлены литературно-критические методы Чернышевского и Добролюбова и показано, как последний «мастерски интегрирует, объединяет, обобщает отдельные элементы литературного произведения в родовые черты» (стр. 203). В трактовке автора статьи метод Добролюбова-критика предстает в главном своем своеобразии – как способ осуществления двух внутренне единых и взаимосвязанных целей: публицистической и собственно литературоведческой.
Это – важное наблюдение. Известно, что подобное литературно-критическое мастерство достигается с большим трудом, а некоторые исследователи даже у Добролюбова не замечают единства указанных целей. Странно, что «и в рецензируемом сборнике есть статья, где литературная критика Добролюбова объявляется «лишь иносказанием для злободневных публицистических суждений» (Е. Маймин, «О некоторых особенностях стиля критических статей Добролюбова»).
Между тем классическая критика, и добролюбовская в том числе, далеко не всегда была только критикой «по поводу», что не раз получало сочувственную оценку в марксистской науке о литературе. Плеханов, например, не случайно неодобрительно говорил о критике «по поводу», характерной для Л. Толстого (привожу этот пример потому, что в статье Е. Маймина неправомерно сближены в этом плане литературная критика Добролюбова и публицистика Л, Толстого). Используя известное выражение Плеханова, можно сказать, что критика тогда становится публицистической, когда она является истинно научной. Критика Добролюбова была проникнута публицистическим пафосом, но ее нельзя объявлять лишь особым родом публицистики: в ее основе лежат специфические принципы литературоведения как науки.
К сожалению, в данном сборнике подобный взгляд проводится непоследовательно, а в статье В. Грехнева «Творчество В. А. Соллогуба в оценке Добролюбова» вообще предпринята попытка противопоставить Добролюбова-критика Добролюбову-публицисту. Суть концепции автора такова: статья Добролюбова о Соллогубе ценна своей публицистичностью («антилиберальная направленность»; стр. 164), но она необъективна как литературоведческое исследование творчества Соллогуба, особенно периода 40-х годов. Стремясь «реабилитировать» Соллогуба, В. Грехнев противопоставляет добролюбовскую позицию взглядам Белинского и объясняет «необъективность» добролюбовских оценок условиями литературной и политической борьбы конца 50-х годов. Но разве эволюция Соллогуба и его творческие неудачи беллетриста в 50-х годах не могли позволить Добролюбову внести некоторые коррективы в устоявшееся представление о его сочинениях 40-х годов? И разве, вообще говоря, условия времени не должны диктовать критику необходимость подобных коррективов?
Кроме того, указанное противопоставление неточно и с фактической стороны: вспомнив слова Белинского о том, что у Соллогуба не было «горячих убеждений и глубоких верований», мы заметим в статье Добролюбова отнюдь не только «полемику» с Белинским.
Оказывается, не всякий новый аспект изучения добролюбовского наследия плодотворен.
Есть в сборнике и другие промахи. В статье Г. Краснова «Проблема народного характера в эстетике Добролюбова» бросаются в глаза теоретические и терминологические неточности: недифференцированный подход к понятиям «народное» и «национальное» (стр. 64 – 66), включение понятия «народный характер» в ряд эстетических категорий (стр. 68), не всегда правомерное употребление понятий «эстетический идеал», «эстетическое содержание» (стр. 83, 92).
В книге можно встретить статьи, которые требовали бы дополнительных исследовательских усилий, чтобы получить законное «право» на включение в добролюбовский сборник. Например, в работе Ю. Левина «Статья И. С. Тургенева «Гамлет и, Дон Кихот» (К вопросу о полемике Добролюбова и Тургенева)» неплохо выявлена теоретическая позиция Тургенева, но лишь скороговоркой сказано о взглядах Добролюбова.
Весьма содержательна статья В. Пугачева, посвященная вопросам политической тактики Добролюбова в годы революционной ситуации, хотя материал, непосредственно относящийся к Добролюбову, также мог бы быть освещен более обстоятельно. Теоретическая и историко-литературная перспективность некоторых новых аспектов исследования и насыщенность интересным фактическим материалом (полезны в этом смысле статья Б. Егорова об И. А. Пиотровском, сообщения В. Бограда, С. Рейсера) позволяют признать этот сборник хорошим приобретением нашего литературоведения.