Из старых тетрадей. 1935–1937

В эти годы Н. Соколова – студентка вечернего Литературного рабочего университета (в дальнейшем – Литинститут имени Горького). Учится на отделении критики. Намеревается в качестве литкритика заниматься современной поэзией. Общается, дружит главным образом с поэтами, как начинающими, так и маститыми. В ее тетрадях появляются записи, связанные со студентами и преподавателями Литуниверситета, с Союзом писателей. Фон – грозное время массовых репрессий, усиления давления тоталитаризма на страну, на культуру.

 

1935

*

В редакции.

— Это секретарша. Это завотделом. Это редактор. А вот эта стучит…

— На пишущей машинке?

— Можно и на машинке, можно пером, какая разница? Стукачка она у нас. Недаром говорится: ни колхоза, ни домкома, ни завода – без сексота.

*

Старая безголосая певица говорит:

— Мне всегда бешено аплодируют. Попробовали бы не аплодировать!

Она поет песни народов СССР о Сталине.

*

Прозаику Икс, руководящему лицу в Союзе писателей:

Наставник самых жестких правил,

На обсужденьях был он строг.

Бояться Икс себя заставил,

Но сам писать уже не мог.

*

Памятник Пушкина потребовал ремонта, его сняли с пьедестала и увезли в мастерские.

— Слыхали? Пушкина взяли.

— Но за что?

— Как же! Он имел неосторожность написать сценку в НКВД. Допрос валютчика:

Где спрятал деньги? Укажи.

Не хочешь? Деньги где? Скажи.

Иль выйдет следствие плохое…

*

На киностудии. Пришел сценарист получать деньги. Бухгалтер говорит сердито:

— Придите завтра.

Пришел на следующий день. Бухгалтер разъярен:

— Вчера приходили, сегодня опять. Нахальство!

*

— Масс и Эрдман ополчились на Голиафа. Голиаф некоторое время терпел, но когда раскаленная масса басен дошла до критической точки…

— До какой критической точки?

— Ну, дошла до органов.

*

После ареста Масса и Эрдмана был арестован их близкий друг и соавтор Михаил Вольпин.

Частушка Михаила Вольпина:

У Петра Ве-ли-ко-го

Нету близких ни-ко-го.

Только лошадь да змея —

Вот и вся его семья.

*

Кассиль в малознакомой компании хотел рассказать анекдот.

— Как вы думаете, – обратился он к даме, – какая разница между иностранцем и автобусом?

— Не знаю, – сказала дама, – под автобусом не была…

*

Литуниверситет. Первая сессия первого курса.

Книг по древнерусской литературе не хватает, это все редкие дореволюционные издания, их не дают на дом, приходится читать в читальне. На книгу Буслаева всегда очередь, из-за нее споры, студент отойдет на минуту – хватают Буслаева с его стола.

Эпиграмма студента В. Россельса:

Не пожелай ни жены ближнего, ни вола, ни осла его, Ни Буслаева.

*

Шуточный экспромт В. Типота, адресованный актрисе Марии Мироновой:

Лоб разрезало морщиной возмущенной.

Я застал ее с мужчиной и смущенной.

*

На строительстве Беломорканала за десять месяцев ничего не пропало, ничего не украли. Наконец приехали на Беломорстрой писатели. Для поездки на пароходе им дали временно теплые джемпера, тридцати из них потом недосчитались. На торжественном банкете, устроенном Кировым, выступала капелла под руководством Безыменского, они пели (на мотив: «Через тумбу, тумбу раз…»):

Мастера пера, пера,

Возвратите джемпера…

Рассказал студент К. Симонов.

*

В. Типот вспоминает.

Радии, Менделевич и еще какие-то актеры – весьма почтенная компания – с пьяных глаз купили лошадь в подарок артисту Театра сатиры Тусузову и привели к нему на третий этаж. А утром оказалось, что спускаться вниз по лестнице она не умеет, не предназначена для этого природой. Так он и жил…

*

В. Типот вспоминает.

Вот история одной вендетты.

Утесов, который постоянно жил в Ленинграде, приехал в Москву. Игра в покер, двенадцать ночи. Между конами Утесов берет трубку и звонит артисту Театра сатиры Полю (а Поль как раз тогда хлопотал о получении звания заслуженного). Утесов измененным голосом: «С вами будут скоро говорить из Кремля. Ждите звонка». – «Да, да, жду». Два часа ночи, снова звонок Утесова: «С вами скоро будут говорить из Кремля. Не отходите от аппарата». И так далее. Потом Утесов ложится спать. Поль не спит, ждет. Утром звонок: «Это с вами должны были говорить из Кремля? Вы артист Поль? Сообщаю: с вами не будут говорить из Кремля».

Поль догадался, что это липа, и три дня метался по Москве, занимаясь расследованием. Выдал циркач Арнольд (друг Маяковского). Через некоторое время Московский театр сатиры гастролировал в Ленинграде. Поль встречает Утесова на Невском. Только что прошел дождь, припекает солнышко, жарко. Утесов снял щегольское светлое пальто, перекинул через руку. Поль: «Давай играть, что ты мне продаешь пальто». Утесов мигом включается, демонстрирует пальто, поворачивая так и сяк, смешно и смачно его расхваливая на одесском базарном жаргоне. Поль берет пальто, придирчиво и недоброжелательно рассматривает. «За это пальто 30 рублей? Да ничего в нем нет. Не пальто, а дрянь. Тьфу, выбросить его!» И бросает в лужу. Утесов хватается за голову. «Что ты делаешь? Новое пальто. Сегодня первый раз надел. Что скажет жена?» Поль – руки в боки. «А будут еще из Кремля звонить, а?»

С тех пор жестокий розыгрыш «продавать пальто», «продавать пиджак» стал очень распространенным, неоригинальным. Но тогда это было открытие.

*

Идут два писателя, мимо проезжает «черный ворон». Один вздыхает.

— Я с тобой совершенно согласен, – говорит второй.

*

В Союзе писателей.

— Знаете, вчера еду на 15-м номере. Вдруг на Самотеке входит в вагон… Данте.

— Не может быть. 15-й через Самотеку не идет.

*

Одесское. Рассказывает Катаев.

— Здесь живет часовщик?

— И это вы называете жизнью?

*

В. Типот о директоре Дома печати: – Лорд-хранитель Дома печати…

*

Писательское злословие.

— Почему печатают так много стихов Павла Васильева? В чем секрет? У него, правда, есть известное сродство с ранним Тихоновым…

— Лучше – у него есть родство с поздним Гронским. Тройский – главный редактор «Нового мира», а молодой талантливый поэт Павел Васильев – не то жених, не то муж его дочери.

*

В «Правде» и других газетах письма трудящихся: требуют полного запрещения абортов.

Старая песня (о Стеньке Разине и княжне) – на новый лад:

Он за аборт ее бросает

В набежавшую волну…

*

Алименты присуждают мужчинам очень легко, верят женщинам на слово. Особенно туго приходится популярным писателям, актерам – с хорошими заработками. Одна девчонка подала на алименты на Утесова, а потом не сумела его опознать среди других мужчин. Тогда она, говорят, переключилась на Лемешева…

Некая красотка, родив ребенка, подала на алименты на драматурга Ш. Тогда В. и М., желая выручить товарища из беды, дали на суде показания, что тоже были близки с красоткой. Суд постановил… взыскивать алименты со всех троих. В. и М» которые на самом деле не были даже знакомы с красоткой, говорят, тут же накинулись на Ш. с кулаками. Пострадали зазря!

*

XVII партсъезд кроме членов партии и кандидатов ввел еще одну категорию – сочувствующих.

Олеша говорит:

-Я сочувствующий. Сочувствую населению, но ничем помочь не могу.

*

Луговской ведет в Литуниверситете семинар поэтов. Однажды студенты в коридоре спросили у него, как ему нравится Федор Сологуб. Ждали длинной блестящей импровизации (Луговской златоуст). Но Луговскому было некогда, он куда-то спешил. Ответил так:

— Соло этих губ мне не нравится. И поторопился уйти.

*

Луговской со своей красивой женой музыкантшей Сусанной ходил на какой-то банкет в Академию наук.

— Ну, и как там было, Владимир Александрович?

— Библейский мотив. Сусанна и старцы.

*

Ангелине Степановой:

Нет, не по-ангельски чарует нас она

И в жизни и на сцене.

Частица черта в ней подчас заключена,

Вот это мы и ценим.

Приписывается Эрдману.

*

Говорит Антокольский:

— Жена писателя Н. сказала ему: «Или я, или собака! Мы несовместимы». Он выбрал собаку. И правильно сделал, его собака гораздо человечнее его жены.

*

Один нудный критик при мне долго рассказывал Антокольскому о «неоклассичности» его поэзии.

— Вы поэт антологический. Да, да, антологический! Бедному Павлу Григорьевичу это прискучило, и он сказал со своей мягкой улыбкой:

— Ошибаетесь. Я поэт Антокольский.

*

Говорит Прут.

— У Бомарше была собака. У нее на ошейнике была надпись: «Мне принадлежит Бомарше, проживающий по такому-то адресу».

*

Из рассказов Луговского.

— Я был в Париже. Виделся там с Эльзой Триоле, она мне показывала город. Мы с ней дружили. Однажды я совершил оплошность: так сложились обстоятельства, что я зашел за Эльзой утром на полчаса раньше, чем договаривались. Дверь мне открыла Эльза… без всякого макияжа. Другая бы смутилась, растерялась. А она сказала твердым голосом, очень спокойно: «Вот какая я о натюрель, в первозданном виде». Принесла большое зеркало в ту комнату, где я сидел, и нарочно при мне навела весь марафет, ничего не скрывая, непринужденно болтая. Характера ей не занимать, сильный человек. Шкловский, который был в нее влюблен, говорил о ней: «Эльза – скала». Кстати, без грима она выглядела, пожалуй, моложе. Интересно, что Маяковский сначала познакомился с Эльзой, а уже Эльза привела его к своей сестре Лиле Брик…

*

Эс-Хабиб Вафа – индийский поэт, политэмигрант, живет в СССР.