Две книги о Панферове
Александр Стогнут, Ф. И. Панферов, Изд. Киевского университета, 1966, 146 стр.; Вс. Сурганов, Федор Панферов. Литературный портрет, «Советская Россия», М. 1967, 114 стр.
Федор Панферов прочно вошел в нашу литературу на рубеже 20 – 30-х годов, и с тех пор его произведения неизменно вызывали самый живой интерес критики. Но многочисленные статьи о писателе носят слишком локальный характер, чтобы дать полное представление о его пути и месте в литературе, а вышедший в 1934 году очерк В. Гречишникова «Федор Панферов» выглядит в наши дни явно устаревшим.
Именно попыткой широкого современного прочтения панферовского творчества и интересны монографические работы А. Стогнута и В. Сурганова.
Книга А. Стогнута открывается страницами, где он вслед за авторами книги «Федор Панферов. Воспоминания друзей» (1964) рассказывает о своих встречах и беседах с писателем. Но не столько эти воспоминания критика, сколько изложенные им факты богатой жизненной и литературной биографии Ф. Панферова позволяют представить облик художника, наделенного самобытным талантом, гражданским беспокойством и мужеством.
Освещая творческий путь писателя, А. Стогнут большую часть книги по праву посвящает «Брускам». Литературовед прослеживает историю создания романа, который писался на протяжении более десяти лет, отмеченных важными событиями в жизни советского общества и нашей литературы. В этой связи он характеризует тот общественный резонанс, которым сопровождался выход каждой книги «Брусков», и воспроизводит литературный фон, на котором ярко выделилось это произведение.
А. Стогнут отмечает, что от книги к книге проблематика «Брусков» расширялась: в первой части писателя главным образом занимали быт и психология крестьян, «у которых есть глубокие корни в прошлом», во втором томе основным объектом изображения стала «борьба коммуны с консервативной общиной», в третьей книге получил раскрытие дальнейший процесс становления социалистических отношений и новой психологии героев, а в четвертой на первый план выдвинулась тема труда, преобразующего землю и человека.
Это положение не лишено оснований. Но нельзя не заметить и его известной заданности, схематичности. В самом деле, ведь не только в четвертой, менее других удавшейся писателю книге – на протяжении всего романа труд изображен как та основа, которая формирует характеры людей, определяет их взаимосвязи и взаимоотталкивания. Более того, отношение к труду является для Ф. Панферова и его героев основным критерием человечности человека. Не этим ли критерием обусловлено и то, что Никите Гурьянову прощаются все его падения, и уважение коммунаров к Анчурке Кудеяровой, и забвение прошлого Зинки Плакущевой?
Известно, что «Бруски» – произведение очень многолюдное: в нем несколько сот действующих лиц. Тем важнее разобраться в системе персонажей, в принципах их изображения и группировки, в идейно-художественной значимости каждого из них.
Решая эту задачу, А. Стогнут выясняет одну из важнейших особенностей панферовского произведения – сложность характеров, жизненных путей и судеб героев, показанных в самом процессе революционного преобразования действительности.
Так, литературовед выявляет глубокую типичность и яркую жизненность образа центрального героя «Брусков» – Кирилла Ждаркина, который поставлен в центре драматических общественных конфликтов, проведен через главнейшие этапы жизни не только деревни, но всего советского общества с первых его лет до середины 30-х годов. К сожалению, любуясь вместе
=с автором этим персонажем, А. Стогнут проходит мимо того, что в Ждаркине, каким он предстает перед нами в последних книгах романа, «слишком выпирает его честолюбие, самолюбование, физиологизм, зачастую не в правдивом сочетании с… мыслями и чувствами большого человеческого идейного плана» 1.
Исследователь устанавливает, что Ф. Панферов, преодолев упрощенное представление об общественных конфликтах, бытовавшее в произведениях ряда его современников, отказался от прямолинейно-плоскостных зарисовок персонажей разных социальных групп. Рисуя вполне отчетливые социальные типы, он избегал плакатности и ходульности, находил тот «индивидуальный стержень» (М. Горький), который придавал каждому из этих типов неповторимую окраску. Вот почему и панферовское изображение кулаков отличалось и глубиной социальной характеристики, и многосторонностью раскрытия психологии, житейской практики и «философии» каждого из них, будь то раб земли и денег Егор Чухляев, иди хитрый «политик» кулачья Илья Плакущев – «настоящий деревенский Шуйский» (А. В. Луначарский), или щеголявший «левой» фразой демагог Илья Гурьянов.
А. Стогнут видит большое завоевание автора «Брусков» в том, что он представил своих героев в динамике их внутреннего роста, отражавшей те огромные изменения, которые вносила советская новь в труд и психологию, быт и нравы крестьянина. Как значительное художественное открытие писателя литературовед по праву оценивает образ Никиты Гурьянова, в котором глубоко запечатлен трудный и очень неровный путь середняка от рабского служения власти земли, через поиски сказочной страны Муравии, – к социализму.
Рассмотрение многоликой галереи персонажей «Брусков» приводит исследователя к выводу, что изображенные Ф. Панферовым «некогда пассивные массы не только оказались вовлеченными » многоводный поток исторических событий, но и стали управлять им». В связи с этим следует добавить: прежде всего эта сторона романа характеризует его как произведение социалистического реализма, утверждающего гуманистическую концепцию человека – делателя истории.
И все же наблюдения критика над «Брусками», при том, что они часто верны и интересны, не могут удовлетворить вполне, в первую очередь потому, что литературовед явно недостаточно освещает сложную и самобытную художественную структуру, поэтику и языковой строй романа. Нельзя сказать, что он вовсе обходит эти вопросы. Но его отдельные замечания о панферовских пейзажах, о речевых характеристиках некоторых персонажей, об использовании приемов антитезы и параллелизма и т. д. имеют сугубо частный, замкнутый характер.
Думается, именно пренебрежение художественным целым и приводит к тому, что А. Стогнут оставляет незамеченными серьезные просчеты романиста в последних книгах «Брусков»: упрощенное, эклектическое восприятие жизни, «ускоренное», облегченное решение конфликтов, усиление мотивов избранничества в образе Ждаркина, заметную композиционную рыхлость.
Литературовед освещает путь писателя от его очерков и рассказов 1918 – 1919 годов до предсмертных набросков к роману «Кирилл Ждаркин». Но если первым произведениям Ф. Панферова отведено, в общем, должное место (странно только, что в монографии даже не упомянуты пьесы молодого автора, в частности «Мужики», представляющие собой один из интересных ранних этюдов к «Брускам»), то повести и романы 40 – 50-х годов получают в работе А. Отогнута очень уж приблизительное освещение, которое не отличается ни полнотой, ни глубиной, ни достаточной оригинальностью. Эти произведения рассматриваются и весьма поверхностно, и изолированно как от всего ранее созданного писателем, так и от современной им литературы.
Говоря о военных повестях Ф. Панферова «Своими глазами», «Рука отяжелела» и его трилогии – «Борьба за мир», «В стране «поверженных», «Большое искусство», исследователь излишне снисходителен, а если и фиксирует отдельные их недостатки, то не пытается при этом разобраться в их сущности, объективных и субъективных причинах их. Характеристика же куда более значительных романов «Волга-матушка река» и «Раздумье» ведется настолько бегло, что никак не позволяет оценить их новаторское значение в творчестве писателя.
Подобно А. Стогнуту, В. Сурганов, автор другой монографии о Ф. Панферове, пишет портрет человека и писателя, чье творчество «отнюдь не было ограничено одними лишь его книгами», а «распространялось на всю его жизнь, на каждое дело и мысль, на всех, кто встречался с ним, кто вместе с ним работал».
В. Сурганов прослеживает жизненные дорога Ф. Панферова, которые вели его, бедняцкого сына, подпаска, ученика учительской семинарии, в революцию и в литературу. Критик показывает, как горячее участие молодого большевика в народной жизни революционных лет обогащало его громадным жизненным материалом, который ставил перед ним «основной, главный, в страданиях выношенный вопрос — о путях развития многомиллионного крестьянского населения» 2. И не случайно первая деревенская повесть Ф. Панферова «Сысуевская республика» (1919), его очерки и рассказы начала и середины 20-х годов уже несли в себе многое из того, что развернулось в «Брусках».
В. Сурганов анализирует «Бруски» в контексте современной ему литературы. Но не только. Критик и сопоставляет панферовский роман с предшествующими ему книгами А. Неверова и Л. Сейфуллиной, Вс. Иванова и И. Вольнова, которые открывали в литературе новые народные характеры крестьян-борцов и пролегали путь для дальнейшей разработки деревенской темы.
Однако генеалогию «Брусков» критик ведет прежде всего не от литературы, а от самой жизни, материал которой ложился в здание романа. Он справедливо указывает, что «можно при желании восстановить едва ли не все реальные прототипы характеров, изображенных в романе, едва ли не все действительные события, воссозданные здесь».
В «Брусках» В. Сурганов видит не только яркое реалистическое произведение о прошлом, но и книгу, не перестающую быть современной, находящуюся и сегодня на переднем крае нашей литературы. Более того. Достоинства и своеобразие панферовского романа, полагает критик, могут быть выявлены наиболее полно именно теперь, «когда появилась возможность множественного и разностороннего сравнения, когда одни и те же исторические события открылись перед нами с разных точек времени, обретя перспективу и объемность и очистившись от конъюнктурных наслоений». В этой связи автор называет ряд крупных произведений прозы 50 – 60-х годов, в которых воссозданы острые и сложные процессы периода коллективизации. Но, увы, дальше простого называния он не идет и декларированную «возможность множественного И разностороннего сравнения» не реализует, так что «Бруски» очень слабо связываются с сегодняшним опытом советской литературы.
Главный смысл панферовского романа В. Сурганов видит в воссоздании процесса революционного «очеловечивания» деревни, в которой небывалой остроты достигла схватка двух начал – социалистического и собственнического. «Каждый из характеров в «Брусках» – пусть даже самый что ни на есть второстепенный – это прежде всего исполненная драматизма поэма о человеке-труженике, покорно несущем или мучительно избывающем в себе страшную власть собственности, власть земли…»
Исследователь подчеркивает, что автор «Брусков» не только тщательно проследил каждый шаг советской нови, которая врывалась «извне» в жизнь тогдашней деревни, но – главное – «увидел и показал, как эта самая новь пробивалась из глубин мужицкого сердца и разума сквозь запутанные дебри вековых привычек и инстинктов». И сила панферовского реализма открывается критику в том, что это утверждение новой жизни самим народом писатель представил – особенно убедительно в первых книгах романа – не как прямолинейно-благополучное шествие, а как путь жестокой борьбы, тяжелый и неровный, полный жертв и утрат.
Анализируя «Бруски», В. Сурганов – и тут он попадает в выигрышное положение в сравнении с А. Стогнутом – особо останавливается на их композиции, стиле, языке. При этом критик опровергает представление о панферовской «стихийности». Он указывает, что писатель управлял «стихийным» потоком жизненного материала огромной взрывчатой силы, вводил его в нужное русло, сообщал ему целеустремленность, хотя не занимался умозрительным конструированием произведения, а воссоздавал «реальный, бушующий мир, живой и направленный процесс преображения и трагической подчас ломки крестьянской психики во всем бесконечно сложном многообразии его проявлений».
Подчеркивая новаторскую сущность и органичную самобытность «Брусков», В. Сурганов вместе с тем серьезно говорит и о слабостях романа, более всего сказавшихся в последних его книгах. В частности, он отмечает, что «сочетание различных стилевых пластов осталось в романе в значительной мере незавершенным: в нем явно не хватало монолитности, цельности внешней и внутренней». Критик обращает внимание на то, что Горький, упрекая Ф. Панферова за пристрастие к натуралистическим деталям и областным речениям, одновременно подчеркнул именно эту разностильность. «Первые страницы его «Брусков» написаны чистым языком, реалистически изобретательно и четко, твердо. Но затем он (Панферов. – М. П.) перескакивает в слащавый, многословный и вязкий тон «сказа» 3.
Опираясь на горьковские оценки «Брусков», критик и далее – при всей симпатии к герою своей книги – ведет строгий, не снисходительный анализ его творчества.
Как явную неудачу писателя характеризует В. Сурганов его трилогию 40-х годов. Причину неудачи он видит в том, что в этом произведении Ф. Панферов художественное исследование жизни подменил иллюстрацией, что «цепкая и беспокойная панферовская мысль становится отраженной», а духовный мир его героев «все более отстает от устремившейся вперед жизни».
Но это отнюдь не означает, что В. Сурганов начисто перечеркивает «послебрусковское» творчество Ф. Панферова. Критик пишет о заметном творческом взлете в последние годы жизни писателя, когда к нему «вновь вернулась его главная сила – чувство движения времени и общества», и он создал роман «Раздумье» – одно из боевых и многопроблемных «колхозных» произведений 50-х годов.
К сожалению, однако, о произведениях Ф. Панферова 50-х годов автор его литературного портрета говорит как бы мимоходом, а потому и малоубедительно. В считанных абзацах, посвященных этим произведениям, дает себя знать заметный недостаток работы В. Сурганова: критик нередко довольствуется суммарными, зачастую декларативными характеристиками и оценками, то и дело подменяя ими тщательный литературоведческий анализ. Немало страниц книги воспринимаешь скорее как рассуждение о творчестве писателя, чем его исследование. И если монографии А. Стогнута недостает исследовательской широты, масштабности, то в литературном портрете В. Сурганова «общий взгляд» порою заслоняет конкретные художественные факты.
Как видим, монографические работы А. Стогнута и В. Сурганова, при всех достоинствах каждой из них, не дают полного, обстоятельного и целостного представления о творчестве автора «Брусков». Факт появления этих книг отраден, но он и подчеркивает, насколько актуально дальнейшее, всестороннее и углубленное изучение литературного наследия Ф. Панферова.
г.Ровно