Две книги о Лермонтове

Е. Михайлова, Проза Лермонтова, Гослитиздат, М. 1957, 381 стр.

Т. Иванова, Юность Лермонтова, «Советский писатель», М. 1957, 358 стр

В последнее время наши литературоведы были не очень-то щедры на исследовательские труды, посвященные творчеству Лермонтова. Если и выходили книги о Лермонтове, то преимущественно биографического характера. Наконец, в 1957 году появились две работы, заставившие задуматься о некоторых методологических тенденциях в нашей науке о литературе. Это опубликованная посмертно монография Е. Михайловой «Проза Лермонтова» и книга Т. Ивановой «Юность Лермонтова», лишь по своему названию имеющая отношение к биографическому жанру.

В настоящей рецензии пойдет речь о том, каковы же эти тенденции, нашедшие свое выражение в новых работах о Лермонтове, какие методологические установки наиболее плодотворны при изучении художественного наследия великого поэта. Одна из них ведет к хрестоматийному сглаживанию противоречий литературного творчества, к поискам в наследии классиков намеков и ассоциаций, непосредственно связанных с нашей современностью. Другим путем идут исследователи, стремящиеся воссоздать облик поэта во всей его исторической достоверности. Этот путь труден, но в конце его – подлинный Лермонтов.

О книге Е. Михайловой можно сказать много хорошего. И совсем не потому, что de mortuis aut bene, aut nihil. Нет, исследование Е. Михайловой не лишено недостатков. Крупнейший из них – недоработанность главы о «Герое нашего времени», оставляющей такое впечатление, будто она написана скороговоркой. И все же «Проза Лермонтова» займет прочное и почетное место в нашем лермонтоведении. Е. Михайловой удалось найти верный путь к познанию художественных закономерностей лермонтовского творчества.

Еще в 1941 году академик Е. Тарле писал в своей заметке «О лермонтовском времени»: «Вместо повторения шаблонных фраз и часто довольно бесплодного гадания о деталях организации убийства великого поэта, о подсылке командированных из Петербурга специальных убийц и т. п. следовало бы заняться настоящим, совсем уже бесспорным «убийцей» Лермонтова, то есть политической средой и атмосферой именно средних лет николаевского царствования, то есть времени между концом польского восстания в 1831 году и началом умственного оживления в 1842 и следующих годах… Оно довольно резко отличается и от первых годов царствования, и особенно от непосредственно следующих» ¹.

И вот Е. Михайлова, счастливо избежав общих фраз о «мрачной ночи николаевской реакции», исследует именно «среду и атмосферу» лермонтовского времени. К сожалению, ее наиболее удачный опыт в этой области – статья «Идея личности в творчестве Лермонтова» ² – не включена в монографию о прозе Лермонтова. Это, по нашему убеждению, совершенно неправильно. Без того, что пишет Е. Михайлова о значении идеи личности в русской жизни и литературе 30-х годов, попросту невозможно правильно понять основные разделы ее книги. Историческая часть монографии – глава «Лермонтовская эпоха и ее исторические задачи» – без раздела об идее личности, который, как нам представляется, должен непосредственно следовать за ней, воспринимается как ненужное добавление ко всему остальному. Так и чувствуется, что существует какое-то недостающее звено между общим очерком эпохи во второй главе и последующим ходом рассуждений Е. Михайловой. Какое это звено – ясно хотя бы из того, что уже в главе о «Вадиме», как и во всех остальных, «идея личности» употребляется как термин. А между тем во второй, «исторической» главе об этом не говорится ни слова. Сама собой напрашивается мысль, что настоящее место статьи Е. Михайловой, о которой идет речь, – в ее монографии, в качестве одной из вступительных глав. В этом убеждает еще и то, что в этом случае исследование о прозе Лермонтова приобретает связь с поэтическим его творчеством. А в настоящем варианте работы Е. Михайловой этой связи не чувствуется…

Последовательность мысли Е. Михайловой совершенно ясна. От общей характеристики времени она переходит к исследованию нравственно-психологического состояния русского общества 30-х годов и уже после этого приступает к разбору лермонтовской прозы. Особенности «лермонтовского времени» наталкивают исследовательницу на то, чтобы анализировать его отражение в творчестве поэта лишь в сложнейших опосредствованных связях. Она хочет постичь «диалектику… общественной действительности» (стр. 47), и это ей вполне удается.

Сознавая всю сложность своей задачи, Е. Михайлова анализирует Лермонтовское творчество именно как «соединительное звено» между двумя историческими этапами, не притягивая его ни к одному из них. Лермонтов всюду остается у нее именно Лермонтовым, не превращаясь ни в Рылеева, ни в Некрасова. И если в последнее время стало научной модой говорить об отсутствии «социологизма» (с постоянным эпитетом «грубый» или «вульгарный») как о достоинстве литературоведческих работ, то книга Е. Михайловой убедительно доказывает, сколь плодотворно изучение литературы в связи с особенностями общественной жизни, когда оно не «грубое и не вульгарное».

Теперь обратимся к другой новой работе о Лермонтове – к книге Т. Ивановой «Юность Лермонтова».

В этой работе нет недостатка в исторических сведениях. В ней перечисляются все факты, так или иначе связанные с «лермонтовским временем». Тут и 14 декабря, и холерные бунты, и крестьянские восстания 30-х годов, и июльская революция во Франции, и революция в Польше, и война албанского народа за освобождение от турецкого гнета, и даже восстание в Алжире, а также «борьба за независимость в колониальных странах Востока». Но несмотря на это, самого «лермонтовского времени» в работе не ощущается. Может быть бессознательно, автор делает все, чтобы «образ и давление времени» ощущались в творчестве Лермонтова как можно меньше, хотя и постоянно декларирует связь его отдельных произведений с отдельными историческими событиями.

Почему же это так вышло?

1. »Литературный современник», 1941, N 7 – 8, стр. 140 – 141. [↩]
2. Сб. «М. Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество», Гослитиздат, М. 1941.[↩]