Двадцатый или двадцать первый?

Подборка статей, посвященная тому, насколько современна современная поэзия и в чем проявлена ее современность, продолжает разговор, начатый в журнале «Вопросы литературы» ровно год назад (2005, N 5). Тогда в таком же, как теперь говорят, формате коллективного разговора обсуждалась антология, якобы представляющая «новейшую русскую поэзию». Претендовать не запрещено, но претензии хочется проверить. Проверили. Усомнились. Ответная реакция «новейших» не заставила себя ждать и буквально обвалила интернет взрывом сотен откликов в диапазоне от негодующе возмущенных до восторженно сочувствующих.

Независимо от того, возмущались или сочувствовали, повышенный градус заинтересованности радовал. Поэзия, значит, – все еще горячая тема. Пусть и не на стадионе. Но разве интернет не современный стадион?

Однако продолжать тот спор смысла нет. Как говорят в Англии, стороны согласились не согласиться. Одни заявили: мы – «новейшие». Другие ответили: новизны у вас не находим, и поэзия ли это? Первые обиделись и обвинили вторых а. в хамстве («трамвайном хамстве»), б. в отсутствии «филологической составляющей» в приведенных аргументах.

О «хамстве» скажу кратко. Собственно, об этом говорилось и в том же интернете: покажите, где и в чем была допущена грубость? Как главный обвиняемый в «стёбе» (по той причине, что позволил себе написать пародию на стиль «новейшей» поэзии) и в некорректности, я повторяю: покажите, где я был некорректен, и я обещаю принести извинения. Но уж тогда и в ответ попрошу извинений не по отношению к себе, а по отношению к тем, кто пытался принять участие в обсуждении и тут же нарывался на грубость в различных интернет-форумах. Радетели корректности буквально в тех же абзацах, где они точили слезу по поводу неправедно нанесенной им обиды, наотмашь лупили по головам любого противника.

Все это вместе взятое напоминает жанровую сценку из дворовой жизни, когда «большой мальчик» раздает подзатыльники тем, кто поменьше, но, взятый за руку или за шиворот кем-нибудь постарше, начинает скулить: «Чего это вы, дяденька, больно деретесь…»

К этому нужно добавить, что сегодняшний литературный быт, безусловно, представляет собой новую проблему и требует внимания. В идеале литература – саморегулирующая система, но, в действительности, – в большей или меньшей мере – зависимая от власти, от денег, от рекламы… Мы еще не перестали радоваться тому, что сорвались с идеологической приструнки, но все основательнее ощущаем, как затягивается финансово-рыночный ошейник. Причем поводок чаще всего оказывается не непосредственно в руке дающего, а в руке посредника, выступающего в роли менеджера литературных проектов. Особенно жесткие литдядьки произросли из недавних «молодых» и теперь расчищают местечко – для себя и для своих. Себя они не привыкли стеснять ни в действиях, ни в выражениях, но ужасно чувствительны к любого рода неповиновению со стороны тех, кого они пестуют, и любому несогласию посторонних наблюдателей.

О «трамвайном хамстве» и литературных нравах на этом все.

Теперь о «филологической составляющей».

Когда я год назад писал пародию на «новейшую поэзию», то одновременно пародировал и «новейшую» критику, глубокомысленную, отягощенную терминами и теориями, не жалеющую классификаторских усилий… И остающуюся вдалеке от вкуса и понимания.

О вкусах теперь не принято спорить. По крайней мере – о литературных вкусах. Текст признается как безусловная и неотменяемая культурная реальность. Правда, не любой текст, а лишь тот, который создан по одобренным «новейшим» рецептам. Все остальное отметается как не прошедшее теоретического тестирования, проводимого в поисках «филологической составляющей».

Механизм этой операции незамысловат, и даже не хочется напоминать о том, что сам по себе филологический анализ не гарантирует качественности анализируемого продукта. Анализ демонстрирует, как вещь сделана, но не способен предоставить инструмента, непогрешимо отличающего оригинал от его бутафорской копии. Во всяком случае, это невозможно осуществить при отключенной или отсутствующей художественной интуиции, которую и принято называть вкусом.

Что же собой представляет современная поэзия, увиденная в свете современной теории и отвечающая требованиям современного вкуса? Об этом и идет разговор в статьях, собранных в данном блоке материалов. Разговор, ни в коей мере не претендующий на окончательность выводов и нормативность предписаний. Претензия такого рода сейчас совсем уж несвоевременна. Пока что речь может идти лишь о том, существует ли поэзия, отмеченная современностью. Кто ее создатели, не взирая на возраст и предшествующий опыт? Иными словами, в каком веке мы сейчас находимся: все еще длится вчерашний день или мы уже не по календарю, а по сути перемен стали людьми двадцать первого столетия?

Отношения автора и героя, прозы и поэзии, понятия зрелости, традиции, авангарда – в этих категориях мыслят авторы предложенных журналу статей. Слишком традиционны и предсказуемы сами категории? Однако современная поэтика (которой Веселовский дал имя – «историческая») не отвергла предшествующего опыта. Я скажу больше, мне не хватает в начавшемся разговоре еще более традиционного (едва ли не самого традиционного) и неотменяемого понятия любой поэтики – жанра, решительно обновленного в русской филологической школе XX века.

Филологи были вынуждены обновить жанр, поскольку он был обновлен поэтами. От себя добавлю несколько слов о поэтическом жанре.