Два разных пиджака, Или о чем Окуджава написал песню «Старый пиджак»

Благодарю профессора Университета Индианы Нину Перлину за обсуждение со мной идей статьи и Бориса Рогинского (Санкт-Петербург), который читал статью и сделал полезные замечания.

При первом знакомстве с этой песней возникает естественный вопрос: о чем она? Неужели поэт решил рассказать своим читателям или слушателям о том, как он отдал свой пиджак портному в надежде, что в новом (перешитом из старого) пиджаке его снова полюбит женщина?.. Если учесть, что текст был написан в самом начале 60-х годов, бытовая коллизия, заключенная в нем, не покажется такой уж натяжкой, какой она видится сегодня. Трудные жизненные условия послевоенных лет, когда действительно перешивали старую одежду, еще были свежи у всех в памяти на момент создания «Старого пиджака» и нашли отражение в его сюжете. Автор этих строк школьником в начале 50-х годов ходил в курточке, переделанной из отцовского пиджака. Но может быть, произведение иносказательно и речь в нем идет о чем-то более важном, чем бытовое происшествие? Чтобы понять его смысл, следует обратиться и к темам, которые Окуджава разрабатывал в период написания «Старого пиджака» (поздние 50-е — ранние 60-е годы), и к их литературным контекстам.

В сборнике «Окуджава. Стихотворения»¹ «Старый пиджак» датирован 1960 годом. В то время с творчеством Окуджавы произошли значительные изменения: кроме стихов, он начал создавать также и песни, и они буквально в одночасье разлетелись по всей стране в магнитофонных записях и сделали их автора знаменитостью. Если вспомнить другие сочинения Окуджавы тех лет, например песню «Шарманка-шарлатанка», которую мы анализировали в недавней статье², можно предположить, что «Старый пиджак» — это песня-аллегория, в которой, как и в «Шарманке», рассказывается об отношениях между автором, его поэтическим даром, Музой и Судьбой:

Я много лет пиджак ношу.

Давно потерся и не нов он.

И я зову к себе портного

и перешить пиджак прошу.

Я говорю ему шутя:

«Перекроите все иначе.

Сулит мне новые удачи

искусство кройки и шитья».

Я пошутил. А он пиджак

серьезно так перешивает,

а сам-то все переживает:

вдруг что не так. Такой чудак.

Одна забота наяву

в его усердьи молчаливом,

чтобы я выглядел счастливым

в том пиджаке. Пока живу.

Он представляет это так:

едва лишь я пиджак примерю —

опять в твою любовь поверю…

Как бы не так. Такой чудак.

Поэзия Окуджавы тесно связана с русской культурной традицией — и, обсуждая его стихи, мы должны привлекать для анализа другие литературные источники, от которых он, предположительно, отталкивался. В полной мере это относится и к рассматриваемому нами стихотворению.

В отечественных стихах образ портного и поэтика его упоминаний имеет некую своеобразную историю, восходящую к XVIII веку. Одни поэты изображают преимущественно «швейное» ремесло, других портной интересует как труженик и бедняк, третьи вводят его фигуру в произведение как образ метафорический. В последнем случае у метафоры нет единого значения для всех текстов, в которых она встречается. Так, у В. Жуковского в «Объяснении портного в любви» (1800) «портняжная» метафора приобретает лирический оттенок: «Уж выкройка любви готова, / Нагрето сердце как утюг», в стихотворении П. Вяземского («Всякой на свой покрой») есть строчка: «Вольтер чудесный был портной»… А в «Сатире на прибыткожаждущих стихотворцев» И. Хемницера (1782) с портным сравнивается поэт: «Тот шилом строчку сшьет, а этот шьет иглой». Беглые упоминания о портном появлялись и у других русских поэтов, в том числе — Пушкина, Некрасова, Кузмина, Пастернака.

Что касается Окуджавы, то в его стихах тема портного и тема одежды встречаются часто, причем упоминание одежды выполняет две функции: в одном случае предмет одежды может служить художественной деталью, важным дополнением к образу («Она в спецовочке такой промасленной», или «потертые костюмы сидят на нас прилично», или «пальтишко <…> легкое на ней»), в другом же — играть роль метафоры, как процитированное нами стихотворение «Дождусь я лучших дней и новый плащ надену» или собственно «Старый пиджак».

Обсуждая тему одежды в русской литературе, нельзя обойти гоголевскую «Шинель». И кто только не называл «Шинель» лейтмотивом своего или чужого творчества! В случае «Старого пиджака» параллель с «Шинелью» весьма очевидна: диспозиция в стихотворении Окуджавы примерно та же, что в повести Гоголя, которая, как известно, начинается с описания попыток Башмачкина перешить старую свою шинель — в то время как у Окуджавы перешивается пиджак. В обоих случаях в действии участвуют Заказчик, Портной и… Вещь, которую нужно переделывать. Кроме того, рассматривая особенности сказа в «Шинели», Б. Эйхенбаум отмечал: «Прием доведения до абсурда или противологического сочетания слов часто встречается у Гоголя, причем он обычно замаскирован строго логическим синтаксисом и поэтому производит впечатление непроизвольности»³. В «Старом пиджаке» сочетание строк «…едва лишь я пиджак примерю — / опять в твою любовь поверю…» вполне можно считать противологическим.

При этом, как отмечал Ю. Тынянов, «главный прием Гоголя — система вещных метафор»⁴. Тынянов обращает внимание читателя гоголевского текста на то, что автор сравнивает шинель «с приятной подругой жизни»: «и подруга эта была не кто другая, как та же шинель, на толстой вате, на крепкой подкладке без износу». Но больше всего «Шинель» и «Старый пиджак» сближает (трагический) комизм описания, который заключается «в невязке двух образов, живого и вещного»⁵. В сознании персонажа Окуджавы (портного) перекройка пиджака обещает удачи в жизни («сулит мне новые удачи»), а примерка перешитого пиджака предполагает возвращение веры в любовь.

1. Окуджава Б. Стихотворения. НБП. СПб.: Академический проект, 2001.[↩]
2. Шраговиц Е. О двух песнях Б. Окуджавы // НЛО. № 115. 2012. С. 208. [↩]
3. Эйхенбаум Б. Как сделана «Шинель» Гоголя // Эйхенбаум Б. О прозе. О поэзии. Л.: Художественная литература, 1986. С. 51. [↩]
4. Тынянов Ю. Достоевский и Гоголь // Тынянов Ю. Архаисты и новаторы. Ann Arbor: Ardis Publishers, 1985. С. 423. [↩]
5. Там же. С. 418.[↩]