Душа народная

В. Литвинов, Михаил Шолохов, М., «Художественная литература», 1980. 352 с.

Книга о М. Шолохове. Еще одна. Совсем недавно появилось 2-е издание сборника «М. Шолохов. Статьи и исследования» (ИМЛИ, М., 1980), куда вошло несколько очень интересных работ; вышла в свет глубокая и тонкая книга В. Гуры «Как создавался «Тихий Дон» (М., «Советский писатель», 1980) и ряд других исследований (не говоря о тех, что появились несколько ранее).

И вот – книга В. Литвинова «Михаил Шолохов». Эпиграфом к ней автор взял слова самого писателя: «Я хотел бы, чтобы мои книги помогали людям стать лучше».

О М. Шолохове написано и пишется много. И справедливо начинает свою книгу В. Литвинов: «Шолоховедение – страна огромная. Есть в ней ученые, которые буквально всю свою жизнь посвятили единственно Шолохову. И каждый в результате многолетнего анализа его книг постарался вывести свою самобытную концепцию шолоховского творчества. О своем понимании «Тихого Дона» или «Поднятой целины» так или иначе высказались почти все сколько-нибудь значительные литераторы современности начиная с Горького, Ромена Роллана, Фейхтвангера, Хемингуэя» (стр. 5).

Напоминание уместное, но возлагающее на автора книги нелегкую задачу – по-новому взглянуть на творчество классика русской советской литературы, найти свое место в потоке исследований и книг о нем и его творчестве.

Скажу сразу: книга В. Литвинова заняла в этой стране свое собственное особое место. Заняла потому, что сочетает глубину знания со свежестью изложения и артистизмом.

Критика – одна из форм литературного творчества, и работа В. Литвинова подтверждает это. Речь сейчас идет не только о том, что автор верно понял и оценил масштаб явления, называемого «Михаил Шолохов». Важнее, пожалуй, другое – привлекает корректность, с которой исследуется биография прозаика. В. Литвинов касается лишь тех ее аспектов, которые отразились в произведениях М. Шолохова. Детально прослеживает автор этапы развития дарования писателя – от первых рассказов до всемирно прославленных эпопей.

Опираясь на собственные наблюдения и исследования других авторов, то соглашаясь с ними, то споря, В. Литвинов показывает, что «обычное», едва ли не ставшее прописной истиной деление творчества прозаика на мотивы отрицания и созидания – наивно и элементарно. Не арифметика, а высшая из высших математик нужна для серьезного разговора о великом писателе. Он требует от исследователей умения – и сам этим умением обладает – рассматривать творчество М. Шолохова как некий клокочущий единый поток.

Отсюда требование «синкретического подхода», отсюда широта взгляда критика. Способность увидеть общее, главное для всех книг М. Шолохова не мешает В. Литвинову показать своеобразие каждой в ее художественно-эстетическом и социальном аспектах.

В своей работе автор стремится широко использовать весь арсенал средств: то, вдаваясь в скрупулезный анализ, он доискивается мельчайших подробностей; то дает описание лишь в общих чертах; то, тонкими штрихами намечая мысль, создает объемный, разносторонний портрет писателя.

Новаторство М. Шолохова, его связь с традициями русской классической прозы и то новое, что он внес в нее, – одна из основных тем этой книги, непреложная черта исследования.

И отнюдь не как публицистические строки, а как найденная теоретическая формула звучит положение о правде, несомой писателем: «Правда – она ведь тоже может представать в самых разных своих обличьях: бывает правда ликующая, победная, бывает неброская правда тягучей повседневности, есть та, что добывают все вместе, есть очень субъективная, для себя добытая… Шолоховская правда неизменно обращена к наиболее трудным, кризисным моментам в жизни человека и его народа – когда надо выжить, выстоять в неимоверно трудных обстоятельствах. У этой правды цвет пронзительно-алый – цвет пламени, цвет крови» (стр. 31).

Есть у В. Литвинова и то, о чем, к сожалению, мы часто забываем, говоря о работах критиков, – есть высокий профессионализм, а следовательно, умение точно поставить задачу работы и так же точно решить ее; и даже то, что кажется на первый взгляд отходом в сторону – своего рода «лирические отступления», – даже они в результате оказываются необходимыми, поскольку очень точно вписывают художника в эпоху.

О чем литературоведческие или критические книги, мы обычно говорим весьма охотно и убедительно. И очень редко – о том, как они «сделаны». Книга В. Литвинова принадлежит к работам, написанным продуманно, эмоционально и точно (я неоднократно повторяю это определение, но другого и не нужно искать). Общая экспозиция сменяется тезисом о том комплексе фактов, мыслей, чувств, который несет писатель. Далее – о «Тихом Доне», о душе народной, о Григории Мелехове как о человеке из народа. Далее – исторические и социальные истоки его трагедии, переход к «эпилогу»»Тихого Дона» – к «Поднятой целине», к образу Семена Давыдова, к «морали коллективистов» (так и называется особая глава) и книгам М. Шолохова о Великой Отечественной, названным «летописью народной». Критик очень точно подводит нас к выводам, к итоговым положениям, к тем словам М. Шолохова, которые вынесены в эпиграф работы: «Я хотел бы, чтобы мои книги помогали людям стать лучше, стать чище душой, пробуждали любовь к человеку, стремление активно бороться за идеалы гуманизма и прогресса человечества» (стр. 350).

В. Литвинов не только критик, он еще и историк литературы.

Ярко написаны страницы о годах, когда «начинался» М. Шолохов, о споре РАПП, «Перевала», ЛЕФа (отмечу, что позиция ЛЕФа дана несколько упрощенной по сравнению с более точными характеристиками других групп).

Интересно и поучительно о тех, кто «воспитывал» М. Шолохова, «помогая» ему избавиться от… собственной манеры (какое счастье, что это не удалось!), и в начале 20-х годов, и в начале 50-х.

Конечно, борьба «за улучшение Шолохова» шла довольно долго. К тем страницам, которые так просто и так сильно написал В. Литвинов о исправлениях в начале пятидесятых годов в «синем четырехтомнике», можно добавить и другие примеры, в частности лихие диссертации тех лет.

Имена авторов опускаю, хотя сознаю, что слишком уж часто все мы – критики и историки советской литературы – чересчур снисходительны в оценке всех тех, кто весьма активно тормозил развитие нашей культуры, какими бы добряками и «либералами» они потом ни становились! Но речь не об этих фактах, – не концентрируя внимание на сложностях пути писателя, В. Литвинов не сгладил, не упростил сам путь. Его книга выгодно сочетает публицистичность, научный анализ и эмоциональную приподнятость. Автор сумел показать не только сложные перипетии судеб героев произведений М. Шолохова, но и перипетии судеб самих этих произведений. Он достаточно точно дает расстановку сил в критике разных лет и при этом не только полемизирует с многочисленными своими предшественниками, но и умело воспринимает главное из того, что ими уже открыто.

Конечно, автор не ставил задачи показать, скажем, языковые особенности М. Шолохова или его связи с фольклором, но и об этом в его книге написано достаточно интересно, с несомненным знанием литературы вопроса (со мной, например, В. Литвинов спорит о роли деда Щукаря, признав, впрочем, масштабы этого персонажа, – я сравнивал его с Санчо Пансой, Кола Брюньоном и др.).

Книга В. Литвинова изобилует мыслями, яркими открытиями, умелым анализом тех или иных страниц шолоховской прозы. И как закономерный вывод звучат положения о своеобразии психологизма писателя – «это психологизм активного отношения к действительности, борьбы и познания, революционного преображения человеческой сущности. Ясно и бескомпромиссно он отражает партийно-классовую позицию художника. Не удовлетворяясь близлежащим «результатом», он всегда видит душевный мир личности как бы разомкнутым в будущее, в широкой социальной перспективе. Свою безграничную веру в человека он противопоставляет любым попыткам разрушения, дискредитации личности в искусстве, – гуманистичен уже сам подход к проблеме человека, выбор средств для его художественного воплощения» (стр. 349).

Это утверждение психологизма как активной силы, как отражения позиции художника доказано на протяжении всей работы. Доказано и другое: «Решающее направление шолоховского человековедческого исследования – через психологизм реалистический, «жизнеподобный». Он подразумевает пластичность чувства – до резкой физической ощутимости; конкретность, четкую индивидуализацию переживаний, неустанную последовательность в писательском поиске истоков и объективных причин того или иного душевного состояния героя» (стр. 350).

К этим выводам и приводит нас автор яркой, значительной работы, озаглавленной столь просто и столь ответственно – «Михаил Шолохов».

г. Ленинград