Дружба народов – дружба литератур

Сергей БАРУЗДИН

По логике своей жизни, а в последние годы и по логике работы (почти семнадцать лет в «Дружбе народов») я, конечно, лучше знаю многонациональную советскую литературу, чем литературы западные, в том числе и европейские, как их принято называть. Но, пожалуй, в данном случае чехословацкая литература – исключение.

Может, потому, что в сорок потом я был участником освобождения Чехословакии (а у вас там война кончилась не 9-го, а 14 мая, когда мы в Судетах добили армию Шернера, пытавшуюся сдаться в плен американцам). Может, потому, что после окончания войны я некоторое время служил и жил на землях Чехии и Словакии. Может, потому, что уже после войны, десятки раз бывая на этих землях, прошел и проехал все те места, где был в сорок пятом. Или потому, что написал когда-то повесть «Верить и помнить», которая связана с Чехословакией. Или потому, что у «Дружбы народов» давным-давно установились добрые отношения с издательствами «Лидове накладателстви» и «Словенски списователь», с журналами «Литерарни месячник» и «Словенске погляды». Я уже не говорю о «Златы май» или «Младе лета», с которыми меня связывает давняя добрая дружба.

Короче, за эти послевоенные годы я так или иначе узнал чешскую литературу, начиная с периода ее печатания (Я. Коменский, Й. Добровский) и дальше.

Старая чехословацкая литература привлекала меня не просто идеями славянства, но и своим ярко выраженным гуманизмом, тенденциями интернационализма, братства народов и реалистичностью.

1918 год, год образования Чехословацкой Республики, а это событие совпало с Великой Октябрьской социалистической революцией, явился поворотным и в развитии литературы чехов и словаков.

Особо мне хочется сказать об Я. Козаке, А. Плавке, Я. Отченашеке, Б. Бржезовском, Б. Ржиге, В. Неффе, В. Каплицком, Й. Томане, Я. Костре, М. Валеке, В. Рейселе, Я. Соловиче, И. Скале, Р. Морице, К.-Ф. Седлачеке, поскольку именно знакомство с творчеством этих литераторов несомненно сказалось на моей собственной литератур’ вой работе, а человеческое общение с ними обогатило меня духовно.

Так, к примеру, мне очень близка поэзия Мирослава Валека. При всей внешней скромности она философична, глубока и удивительно демократична. Строки М. Валека о судьбе людей нашего военного и послевоенного поколения не просто волнуют, а и заставляют думать о собственной жизни и судьбе.

Я убежден, что у этого поэта поистине огромное творческое будущее и он порадует не только словацкого читателя, а и читателей иных народов своей мудрой, вдохновенной и человечной музой.

Я с большим интересом читаю глубокие аналитические статьи О. Рафая и веселые детские книжки З. Слабого.

В общем, лично я многому учусь у наших чехословацких друзей. А поскольку в нашей стране чешская и словацкая литературы переводятся довольно широко, и не только на русский, а и на многие другие языки народов СССР, я думаю, что это благотворное влияние ощущают и другие наши литераторы.

В свою очередь и писатели Чехословакии, конечно, испытывают на себе влияние многонациональной советской литературы.

Это естественный процесс взаимовлияния и взаимообогащения наших братских литератур, и он подсказан логикой самой жизни.

Ладислав БЕНЬО

Почетное место в литературе народов Советского Союза и Чехословакии занимает военная и национально-освободительная тема с ее высокими моральными критериями, социалистическим патриотизмом и пролетарским интернационализмом.

Нет необходимости объяснять советским людям, как тесно взаимосвязаны эти понятия, ведь именно они в годину великих испытаний давали народу силу и веру в родную страну.

Свое творчество я посвятил этой теме не только из профессионального интереса, а скорее из чувства моральной ответственности за судьбы людей, живых и павших, мечтавших о новой, лучшей жизни, достигнутой ныне в социалистическом обществе.

Трудно переоценить роль литературы в наши дни, ведь прогрессивная мировая классика каждого из нас подготовила к жизни, определила критерии для оценок нашей работы. Немалую роль в этом процессе играет и современная литература.

Лично меня советская военная проза привлекла своей искренностью, увлеченностью и большой эмоциональной силой. Этот драматический период истории достоверно отражен в воспоминаниях Л. И. Брежнева, в прозе М. Шолохова, К. Симонова, А. Чаковского, Б. Полевого, Ю. Бондарева, О. Гончара и в произведениях других известных писателей. Однако необходимо признать, что и у молодых авторов мы находим живое и впечатляющее изображение беспримерного героизма советских людей.

Чешские и словацкие писатели так же черпают материал для своих эпических произведений в революционной борьбе народа за свободу и демократию, в этических проблемах современности.

В нашей литературе, как и в советской, было создано множество произведений, направленных против войны. Всемирно известны романы и драмы К. Чапека, среди которых «Белая болезнь» и «Война с саламандрами» стали решительным предостережением против фашистской угрозы. Антивоенным духом, мечтой о братстве народов проникнуты «Кровавые сонеты» П. Гвездослава. Наша литература дала миру произведения высочайшей гуманистической и художественной силы – «Репортаж с петлей на шее» Ю. Фучика и «Песнь мира» В. Незвала, признанную одним из самых сильных стихотворений, когда-либо созданных в мировой поэзии и служащих делу борьбы за мир.

Искусство нашего времени значительно тем, что оно активно и непосредственно участвует в преобразовании мира, где все меньше места остается для войн и страданий. Как невозможно отделить друг от друга социалистический патриотизм и пролетарский интернационализм, так невозможно отделить дружбу народов от дружбы литератур. Они родились в героической борьбе наших коммунистических партий за прогресс и счастье человечества. Коммунистическая партия Чехословакии отметила в этом году 60-ю годовщину со дня своего основания. На протяжении этого времени она вселяла в своих членов, в том числе и писателей, мужество в борьбе за новое, социалистическое общество, за национальное и социальное освобождение. Пролетариат Чехословакии победил. Огромную роль в этой победе сыграл Советский Союз, который внес решающий вклад в дело сохранения самого существования наших народов. Поэтому именно в бескорыстной братской и интернациональной помощи, в памяти о совместной борьбе против фашизма мы видим смысл новейшей истории, проявление дружбы наших народов и дружбы социалистических литератур.

За последние десять лет литература Чехословакии многое сделала для укрепления мира и воплощения в жизнь лучших идеалов человечества. О том, как активно участвует литература в воспитании современного человека, особенно молодого поколения, свидетельствуют произведения не только наших маститых авторов, но и целого ряда писателей среднего и младшего поколений.

Я мог бы долго перечислять романы, повести и рассказы о войне, созданные Б. Роттеровой, З. Плугаржем, Э. Дзвоником, Я. Паппом, И. Кршенеком, В. Шикулой и другими писателями, не позволяющие чехословацкому читателю забыть об ужасах фашизма.

И еще по одной причине мне интересна литература этого плана. Она дает широкую палитру персонажей, изображает героизм простых людей, без колебаний жертвовавших самым дорогим – жизнью во имя своей родины и идеалов.

В наших горах сражалось много замечательных людей, отважных и скромных партизан, которых народы Чехословакии никогда не забудут. Один из них – житель далекой Башкирии Вафа Мустафьевич Ахмадуллин, мужественный, чуткий и скромный человек, которого мы очень любили и которого разыскивали почти двадцать восемь лет.

Он был командиром известного партизанского отряда «Высокие Татры», действовавшего в районе, где пролегала главная железнодорожная артерия, направлявшаяся на Восточный фронт. Тяжелые бои шли здесь беспрерывно.

В последние месяцы войны следы Ахмадуллина затерялись. Сведения о нем были самые различные. «Погиб при взятии Берлина… Убит в схватке с бендеровскими бандами…»

Благодаря усилиям опытного редактора «Руде право» мы все же разыскали Ахмадуллина в стремительном потоке современной жизни. Он учительствовал в Мечетлинском районе Башкирской АССР.

В «Руде право» была опубликована фотография бывшего командира партизанского отряда и репортаж об этой встрече. Между нами установились прочные контакты, и мы пригласили Ахмадуллина в Чехословакию.

Из аэропорта наш однополчанин отвез Ахмадуллина на квартиру генерала Асмолова, командовавшего партизанскими отрядами на территории Чехословакии. В квартире генерала висит пейзаж словацких гор. Ахмадуллин узнал изображенную вершину к радостно воскликнул: «Эта же Кривань, моя гора!» Картина воскресила в его памяти прекрасные горы – Высокие Татры – и бои, проходившие там.

Незабываемое впечатление произвела на меня конференция «Дружба народов – дружба литератур», проходившая в прошлом году в столице Азербайджана – городе Баку. Именно там я понял, какой могучей силой является братство народов Советского Союза и как любят здесь литературу, которая и нам, чехословацким писателям, доставляет немало волнующих, незабываемых мгновений.

И хотя я хорошо знаю многонациональную советскую литературу, именно на этой конференции я почувствовал и понял, какую важную роль она сама и ее создатели играют в пропаганде и сохранении гуманных идеалов дружбы и братства между народами, в интернациональном объединении трудящихся всего мира.

Такой подход к творчеству приобрел еще большее значение после XXVI съезда КПСС, который определил перспективные задачи, нацеленные на благо всего человечества. Мы едины в нашем убеждении, что за это необходимо бороться и этой борьбе нужно отдать наш ум, чувство и сердца. В этой борьбе нас объединяет коммунистическая сплоченность, любовь к нашим народам, их прогрессивной истории.

И важно, чтобы эта любовь не была эгоистичной, предвзятой, националистической, ведь в создании всего, чем богат тот или иной народ, участвуют и другие народы нашего сообщества. Патриот – это не только борец за интересы собственного народа, но и борец за социализм, за дело мира и безопасности других народов.

Перед писателями ваших стран стоят важные задачи, – на них возложена высокая моральная ответственность за укрепление дружбы между нашими народами, социалистического патриотизма, нерушимого братства наших народов в духе социалистического интернационализма. И под горой Кривань, и в русской, украинской или белорусской земле лежат советские и чехословацкие солдаты. Над их могилами расцветают розы, около них зреют плоды нашего труда. Наши люди хотят жить в мире и взаимопонимании с другими народами. Мы стремимся, чтобы литература еще больше сделала для братства, сплоченности, мира и красоты на земле.

Юрий ВЕРЧЕНКО

Для советских писателей всегда был характерен живой интерес к жизни чехословацкого народа, его истории, его литературе.

Наши литературы – и советская, и чехословацкая – имеют много общего: и многонациональный характер, и близость исторических судеб, и единый пафос утверждения принципов гуманизма, мира и прогресса. Вот почему дискуссии литераторов наших стран всегда проходят в атмосфере творческого поиска и глубочайшей взаимной заинтересованности, демонстрируя не на словах, а на деле братскую дружбу наших народов, дружбу наших литератур.

За последние годы в дискуссиях с чехословацкими литераторами приняли участие видные советские писатели – Георгий Марков, Александр Чаковский, Юрий Бондарев, Михаил Алексеев, Анатолий Ананьев, Павло Загребельный, Николай Федоренко, Виталий Озеров, Феликс Кузнецов, Сергей Михалков, Сергей Викулов, Иов Друцэ и др. Эти встречи, беседы, споры – общие дружеские размышления над различными проблемами жизни и литературы – помогают лучше понять друг друга, способствуют духовному сближению писателей наших стран, расширяют масштабы видения проблем, определяющих движение литератур.

С каждым годом сотрудничество союзов писателей СССР и Чехословакии становится все более плодотворным и эффективным. Обширны и многообразны формы этого сотрудничества, которое способствует взаимообогащению братских литератур, активному обмену духовными ценностями.

Ежегодно в нашу страну приезжают десятки чехословацких писателей, чтобы принять участие в мероприятиях, проводимых нашим творческим союзом. Традиционным стало участие писателей ЧССР в Пушкинских праздниках поэзии, Днях советской литературы, международных творческих дискуссиях, встречах руководителей литературной печати социалистических стран и т. д.

Большой общественный резонанс в наших странах получили Дни советской литературы в Чехословакии и Дни чехословацкой литературы в Советском Союзе, открывшие новую страницу в летописи братской дружбы.

Советский читатель хорошо знает и любит чешскую и словацкую литературы. В литературных журналах и газетах постоянно публикуются произведения прозаиков, поэтов и публицистов Чехословакия. Со сцен ваших театров не сходят пьесы чехословацких драматургов.

Такой же интерес к литературе Страны Советов мы наблюдали и в Чехословакии. Важным литературно-политическим событием в общественной жизни Чехословакии явились читательские конференции, посвященные книгам Л. И. Брежнева «Малая земля», «Возрождение» и «Целина». Во время поездок по братской республике мы постоянно ощущали глубокую душевную заинтересованность, которую вызвали эти книги у чехословацких читателей.

Все это вместе взятое и называется обменом духовными ценностями. Хотя, если говорить честно, слово «обмен», предполагающее некое арифметическое выражение, не совсем точно передает существо данного процесса. Он включает в себя и многовековые традиции общения народов, и постоянно растущий духовный потенциал нации, и неостановимый художественный прогресс, которому в странах социалистического содружества придается такое большое значение в общей программе социального и культурного строительства.

Всеми силами содействовать углублению этого процесса, вносить ощутимый вклад в развитие социалистической культуры, в расширение творческих контактов литераторов стран социализма – общая задача, стоящая перед писателями СССР и Чехословакии.

Иржи ГАЕК

Понятие социалистического жизненного идеала сформулировал еще К. Маркс почти сто сорок лет назад в своих «Экономическо-философских рукописях 1844 года». Его формулировка, исходящая из гуманистических воззрений эпохи Возрождения и направленная на их дальнейшую демократизацию, противостоит как жизненным идеалам христианства, так и аскетическим идеалам социалистов-утопистов. Главнейшее гуманистическое предназначение социалистической революции состоит, по Марксу, в том, чтобы создать основы для «полного раскрепощения сознания и характера человека», способствовать всестороннему развитию не только «бедного», но и «богатого», подчеркивает Маркс, не только «одностороннего», но и «разностороннего» и при всем этом по-настоящему «общественного» человека, потребностью которого является многогранность жизненных проявлений.

Этот великий человеческий идеал стал источником вдохновения не только мирового революционного движения, но и социалистической литературы, которая с самого начала нынешнего века всегда была, по образному выражению Ленина, «частью общепролетарского дела». Социалистическая литература XX века в своих лучших произведениях вдохновляется созданным Марксом идеалом социалистического общества, ставшим для нее основой формирования целого мировоззрения, с позиций которого она и подходит к оценке человеческих поступков.

Утверждать этот идеал не значит изображать то, чего еще не существует. Литература должна уметь в процессе революционного творчества масс разглядеть ростки явлений, в которых начинает выкристаллизовываться идеал Маркса. Идейное и художественное значение новаторских произведений молодой советской литературы, изображающей героев Великой Октябрьской социалистической революции, и произведений, посвященных Великой Отечественной войне советского народа, заключается прежде всего в том, что в них правильно осмыслены принципы идеала человека социалистического общества. Один из них – осознанный «коллективизм», требующий, чтобы целью жизни этого нового литературного героя стала борьба за освобождение трудящихся, защита социалистического отечества и его революционных завоеваний. Этот герой своей деятельностью поднимается над собственным «я». За дело революции, в котором воплощаются и его личные жизненные интересы, он готов жертвовать жизнью.

В чешской и словацкой литературах подобные черты свойственны героям антифашистского Сопротивления времен второй мировой войны, что типично для искусства социалистического общества. Сознание ответственности за судьбы истории становится их человеческой сущностью.

Вспомните, как в середине 30-х годов определял в репортажах о советских полярных станциях социалистический героизм Юлиус Фучик, сам впоследствии ставший героем нашего времени: «Герой – это тот человек, который в решающий момент поступит так, как он должен поступить в интересах всего человечества».

Этот герой в революционных ли сражениях, в антифашистском ли подполье оказывается нередко в безвыходной ситуации лицом к лицу с врагом. И при этом остается человеком, для которого превыше всего интересы общества будущего. При всем различии индивидуальных черт этих героев их объединяет одно: они становятся героями не потому, что не ценят жизнь, а, наоборот, от большой к ней любви, которая берет верх над всем, в том числе над естественным страхом смерти.

Отдельными чертами сходства с этими героями наделены и литературные герои произведений о борьбе рабочего класса за свое освобождение в капиталистических странах. Живут они в условиях далеких от тех, в которых должно находиться, по представлению Маркса, новое общество. Большинство из них прозябает в нищете, пребывает в постоянном напряжении всех физических и моральных сил, нередко подвергаясь и непосредственной опасности. Но и в этой своей человеческой, казалось бы, «ущербности» жизнь их цельна: революционная деятельность – та сфера, где они наиболее полно реализуют свою личность.

У литературных героев романов первых советских пятилеток еще нет условий для всестороннего развития личности. И тем не менее совершают они невозможное, чтобы выполнить то, что необходимо в интересах строительства социализма, преодолевая при этом жестокое сопротивление природы и наполняя новым содержанием представление Маркса о многогранности жизненных проявлений.

Послевоенные романы с так называемой производственной тематикой пытаются продолжить эту корчагинскую линию, но порой механически переносят в новые исторические взаимоотношения черты той исторической ситуации, в которую был поставлен Островским Корчагин. К тому же как в советской, так и в чешской прозе первой половины 50-х годов происходит заведомая схематизация человеческой личности изображением ее только в условиях производственного процесса.

Да, производственный процесс – одна из основных сфер реализации образа цельного социалистического человека. Но он становится таким, по мнению Маркса, лишь в результате сотворения человека самим собой, и производственный фон здесь нужен, чтобы лучше оттенить направление развития общества, задачи этого движения. Разумеется, речь не идет о том, чтобы всю литературу, родившуюся в странах социализма в первой половине 50-х годов, обвинить в схематизме. Но сегодня, оглядываясь назад, мы должны признать, что многие произведения того периода, хотя и верно служили своему времени и обществу, недостаточно внимания уделяли процессам, связанным с формированием личности человека социалистического общества.

Не так часто в середине 50-х годов мы находим в литературе социалистических стран попытки создать многоплановый образ социалистического человека. Следует заметить, что развитие чешской литературы было замедлено как стараниями сделать ее «внеклассовой», так и желанием опорочить социалистический образ жизни. И лишь в начале 70-х годов вновь предпринимаются усилия создать цельный образ человека социалистического общества, внешне толкуемая производственная тематика сменяется этической проблематикой. Этим, в частности, отмечен в советской прозе и драматургии возврат к так называемой производственной тематике. Вспомним пьесы А. Гельмана, получившие широкий резонанс в Чехословакии. Поле видения литературы непрерывно расширяется, захватывая все больше сторон жизни человека, вплоть до ее самых интимных уголков. Теперь, когда страны социалистического содружества вступают в период зрелого социализма, это становится предметом внимания всего общества.

В связи с тем, что современное социалистическое общество все в большей мере способно удовлетворять возрастающие материальные потребности трудящихся, расширяются и возможности реализации идеала Маркса в будущем человеке. Конечно, повышение жизненного уровня – только условие этого, а не сама конечная цель. В этом и состоит основное различие между так называемым «обществом потребления» развитых капиталистических государств и обществом социализма. Тем не менее в последние два десятилетия мы являемся свидетелями того, как и в социалистическое общество проникают микробы потребительской морали. Это тем более небезопасно, что уровень развития производительных сил нашего общества еще не таков, чтобы удовлетворить все возрастающие потребности. К тому же мы и сами порой подыгрываем этим тенденциям неоправданным использованием некоторых западных ширпотребовских образцов.

Литературные произведения, которые в последние два десятилетия эту опасность отметили, безусловно сыграли положительную роль с точки зрения защиты марксистского идеала человека новой, социалистической формации. Одним из авторов таких произведений в чешской литературе стал В. Парал, обратившийся к этой тематике в первых своих трех книгах «Ярмарка исполненных желаний», «Буря в личной жизни» и «Катапульта». Здесь с помощью средств сатиры он указал на опасность возникновения нового вида мещанства, принципы которого противоречат идеалам социалистического общества. В последние годы с тех же позиций выступил и молодой прозаик Иржи Швейда, который в романах «Авария», «Если бы я умер» и «Пожары и пепелища» нарисовал мещан, которые в условиях социалистического строя превыше всего ставят личный корыстный интерес, все подчиняют достижению жизненных благ.

В той или иной степени эта проблематика присуща литературе всех европейских социалистических стран. Проявилась она и в советской прозе 70-х годов, где повысившееся внимание к проблемам личной и общественной этики особенно заметно.

Немало острых нравственных проблем ставит и так называемая деревенская советская проза. Но противопоставление моральной неустойчивости некоторых слоев населения городов определенным моральным ценностям, сохраненным в деревенской глуши, является в значительной степени искусственным упрощением сложной проблемы. Не может быть речи о каком-либо стремлении идеализировать патриархальную старину, наша забота о том, чтобы сохранить моральные ценности, о которых наше настоящее должно бы побеспокоиться именно с точки зрения борьбы с потребительским отношением к жизни. К сожалению, попытка эта проблематична в самой основе: означенные «традиционные» моральные ценности настолько прочно вросли в патриархальный образ жизни старой деревни, что на почву современных общественных отношений перенести их не представляется никакой возможности. А заключаются они в аскетизме, в отказе от богатства и полноты жизни, чем человек, испытывающий материальные лишения, вынужден был жертвовать, чтобы отстоять свое достоинство. Социалистический же жизненный идеал, каким его сформулировал Маркс, чужд аскетизму, призывает к полноте и богатству жизни, всестороннему развитию человеческой личности. Вот почему попытки возродить традиционные патриархальные моральные ценности тщетны. Социализм не только не хочет, но и не может не замечать повышения жизненного уровня и должен всемерно использовать этот фактор в деле всестороннего развития и воспитания человека. Речь идет о том, чтобы вещи служили человеку, а не он вещам.

Борьба литературы, всех идеологических средств с потребительской моралью может быть действенной тогда, когда в нее включится все общество, создавая для этого соответствующие предпосылки. Литература же должна эти предпосылки видеть и отображать в художественных произведениях. Главным условием осуществления социалистических жизненных идеалов и в зрелом обществе, как это было и в героическую пору рождения нового общества, является то, чтобы каждый человек ставил общественные интересы выше собственных. Развитие же социалистической демократии должно открывать все больший простор для его непосредственного участия в создании нового общества.

Коллективная работа «Человек – наука – техника», увидевшая свет в 1973 году одновременно в Москве и Праге, показывает, что основным условием формирования социалистического образа жизни является «участие масс как в области экономики, так и в области политики и культуры». В этой же формулировке намечено и другое основное условие реализации социалистического жизненного идеала. Мы бы его определили как последовательное углубление творческого характера труда, в котором человек находит одну из важнейших основ своих жизненных проявлений.

Это две, на наш взгляд, главные области, где и в последующие годы будет проходить борьба за реализацию социалистического жизненного идеала. Никакое изобилие материальных благ само по себе не создаст члена социалистического общества. И в то же время только на этой основе можно действенно формировать всю область личной жизни человека социалистической формации, включая и ее самые интимные стороны. То, что интерес к этой области жизни человека растет, вполне естественно, и в этом нет ничего плохого. Человека нельзя понять и правдиво художественно изобразить без общественных и личных взаимосвязей. Они формируют, а бывает, и деформируют такие области человеческого общения, как отношения, например, внутри семьи. Любовь – вечная тема литературы и искусства – и сегодня одна из наиболее социально заостренных тем социалистической литературы, так как потребительская современная философия в немалой степени затронула и эту наисложнейшую область человеческих взаимоотношений, обусловливающих полное развитие сил и способностей человека. Мещанин потребляет любовь точно так же, как потребляет он материальные блага. Маркс писал, что именно в отношениях между мужчиной и женщиной наиболее явственно видно, в какой мере человеческая сущность стала для общественного человека естественной сущностью, в какой мере его человеческая природа стала для него природой. Отношения между мужчиной и женщиной, как непосредственные, естественные, необходимые отношения человека к человеку, должны стать для современной литературы точнейшей мерой того, насколько наше общество приблизилось к идеалу социалистического человека.

Таковы некоторые аспекты, которые необходимо учитывать, когда мы говорим об условиях, при которых социалистическая литература сможет отобразить историческое претворение в жизнь Марксова идеала социалистического человека во всей его сложности и полноте.

Муса ГАЛИ

В один из июльских дней этого года в одном из районов Башкирии состоялись встречи трудящихся и школьников с гостем из далекой Чехословакии – писателем Ладиславом Беньо. В аудиториях, где проходили эти встречи, звучали песни, читались стихи на башкирском, русском и словацком языках. Особенно трогательным было то, что наш гость из уст школьников услышал свои ранние стихи в переводе на башкирский язык. Дело в том, что Л. Беньо, известный современный романист Чехословакии, свои первые литературные опыты начал со стихов о партизанах «Высоких Татр».

С Л. Беньо я познакомился в Азербайджане на Всесоюзной творческой конференции «Дружба народов – дружба литератур». Я с трепетом слушал из уст словацкого писателя, приглашенного к микрофону, следующие слова: «…Я не поэт. Предложить вам свой рассказ или отрывок из романа – дело рискованное. Но в молодости я писал стихи о партизанских буднях в горах и хочу прочитать вам одно из этих стихотворений. Я посвятил их храброму командиру партизанского отряда «Высокие Татры», моему боевому товарищу и другу Вафе Ахмадуллину, башкиру по национальности…».

С этого момента все и началось… В апреле этого года я участвовал в международном фестивале литературы «Словесна яр – 81» в Мартине и совершил поездку по местам боевой славы партизанского отряда «Высокие Татры». На фестивале я читал башкирские стихи и рад был услышать добрую весть об издании наших древних эпосов на словацком языке. В этой поездке меня сопровождал наш друг Л. Беньо. Я был поражен тем, что здесь имя моего земляка, командира партизанского отряда «Высокие Татры», звучит как пароль…

А потом Л. Беньо, бывший начальник штаба партизанского отряда «Высокие Татры», боевой друг Ахмадуллина, приехал в Башкирию. Вот почему в стенах лемез-тамакской средней школы, где работает преподавателем отличник просвещения РСФСР Вафа Ахмадуллин, все было так необычно, трогательно, волнующе.

Башкирский народ, республика наша по праву гордится Даяном Мурзиным и Вафой Ахмадуллиным, этими прославленными вожаками партизанского движения на земле чехов и словаков, в глубоком тылу фашистских захватчиков. Гитлеровцы прозвали Мурзина «черным генералом» не только за черную бороду и усы, которые он тогда носил, но и от страха. Ибо ни хитрые уловки, ни пуля, ни гангрена не смогли одолеть отважного воина. Недаром миллион марок было обещано за его поимку.

В литературных кругах возникают споры о достоверности или возможности тех или иных эпизодов в произведениях. С точки зрения скептиков, многое из совершенного Мурзиным может показаться невероятным. Однако, как засвидетельствовала сама жизнь, были и адские бои с отборными частями Гитлера в Моравии, участие в пленении командующего 16-й танковой армией немцев под Брно и захват начальника гестапо города Кромержижа, и наступала гангрена, от которой Мурзин спасся, оперируя себя с помощью осколков стекла своего компаса. И была в сумеречном небе судьбы звезда спасения, которая взошла в час беды. Взошла она как доказательстве того, что добро человеческое бессмертно, оно явилось в образе чеха Ткача, который спас героя от гибели.

И по сей день буквально как сын к родному отцу приезжает Мурзин в семью Ткача. Он удостоен звания почетного гражданина тринадцати чехословацких городов, в городе Готвальдове есть площадь майора Мурзина.

Олесь ГОНЧАР

С удивительной яркостью помнится, какое сильное впечатление произвела на нас, харьковских студентов, поставленная в 30-е годы театром «Березиль» антифашистская пьеса К. Чапека «Мать». Живо в памяти и то эмоциональное воздействие, которое было испытано в 1946 году при чтении бессмертного «Репортажа с петлей на шее» Ю. Фучика. А поэзия Л. Новомеского, В. Незвала, П. Гвездослава, проза Я. Гашека, М. Пуймановой, М. Майеровой, И. Ольбрахта, П. Илемницкого, – разве не вошла она органично и навсегда в духовный мир многих поколений советских людей?..

Литература чехов и словаков для нас в ряду самых значительных среди славянских литератур. Братство наше традиционно, глубокие корни питают его. Известно, с каким уважением относился Тарас Шевченко к деятельности П.-Й. Шафарика, благородного ученого-гуманиста, который еще в прошлом веке так много сделал для взаимного ознакомления наших культур. Трудясь на братской ниве, неутомим был Иван Франко, чья титаническая энергия, глубокие знания, убежденность интернационалиста на протяжении десятилетий воплощались в добрые конкретные дела – в научные статьи, письма, переводы, ставшие и для потомков примером дружбы деятельной, плодотворной.

Слово, рожденное на Влтаве и на Дунае, всегда находило отклик и на Волге, и на Днепре, обладая способностью углублять в людях чувство общности и родства.

XX век, эпоха послеоктябрьская обогатили традиционную нашу дружбу свежими красками, придали ей новое дыхание.

Мы знаем, какими событиями становились поездки в братскую страну В. Маяковского, П. Тычины, А. Фадеева, знаем, сколь много значил голос писателей Чехословакии в деле интернационального единения прогрессивной европейской интеллигенции, мужественна вставшей на борьбу против надвигавшейся фашистской опасности, смрадной этой чумы, смертельно угрожавшей культуре и самой жизни народов. Пламенная поэзия чехов и словаков, глубокая художественная проза и страстная публицистика, звучавшая со страниц коммунистической печати, умножали силу духа людей, укрепляли мужество тех, кто во имя гуманизма, во имя будущего народов шел на фронты, на поля битв, где решались судьбы поколений.

Силой реализма, искренностью, правдивостью привлекает нас творчество современных писателей Чехословакии.

Это литература, которая несет нам дыхание жизни своих народов, открывая их мощный духовный потенциал.

В минувшем году довелось мне в Братиславе присутствовать на совещании молодых писателей республики. Какая щедрая творческая поросль! От души порадовались мы этим юным дарованиям, вступающим на путь большой творческой жизни…

Новых успехов вам, друзья, и старшим, и молодым, вместе создающим талантливую современную литературу братской социалистической страны.

Диониз ДЮРИШИН

«Дружба народов – дружба литератур» – это афоризм звучный, повторяемый иногда слишком часто. Его толкование, к сожалению, нередко сводится к общим положениям, нивелирующим истинное его содержание. А ведь в нем выражен один из основных тезисов, касающийся не только наших глобальных представлений о литературе, но и литературоведения в его строго научном понимании. Говоря конкретно, в нем выражен самый общий и обязательный принцип методологии сравнительного литературоведения, предполагающий изучение межлитературных процессов, увязывающий национальную литературу как историко-литературную единицу с различными формами межлитературной общности, в том числе и с высшей историко-литературной единицей – мировой литературой. Особенно плодотворным представляется нам применение этого принципа при изучении широкой и разнообразной шкалы форм общности социалистических литератур, важнейшей из которых является понятие социалистической литературы как цельного историко-литературного организма.

В этом все мы в принципе убеждены. Однако достаточно ли одного убеждения для повседневной практики, можем ли мы его конкретизировать и наполнить содержанием? И разве не ощущаем мы растерянности, даже на поле теории литературы, когда встает необходимость определить способ, «механику» взаимодействия национального и интернационального в литературе, иными словами, при конкретном толковании тезиса «дружба народов – дружба литератур»? Происходит это, кажется, потому, что мы страдаем от недостатка, а порой просто отсутствия категорий, которые «позволили бы выразить способы и пути реализации этих принципов развития художественной литературы. Читатель, мы надеемся, простит нам то, что строгая логика будет преобладать в предложенных размышлениях над поэтическим полетом и легкостью изложения, редкие проблески которых он, возможно, все-таки сумеет обнаружить.

Национально-литературные связи выражают целостность, системность национальной литературы как органической исторической единицы, как целого. Межлитературные связи свидетельствуют о взаимодействии этого целого с историко-литературными единицами более высокого порядка, восходящими к системе мировой литературы. Наряду с этими крайними понятиями теория определила и промежуточные ступени межлитературного развития, а также – на основе классификации генетических факторов – выработала концепции общности славянских, романских и германских литератур и, по географическому принципу, других национальных литератур.

Однако в ходе истории в рамках названных общностей, а также вне их образовались группы национальных литератур, для которых характерен иной принцип взаимосвязи и иные формы историко-литературного взаимодействия. Мы имеем в виду особые формы историко-литературной общности, которым присуща чрезвычайно высокая степень взаимодействия элементов на протяжении всего их развития; дружба народов поистине становится здесь дружбой литератур. Такова, например, общность чешской и словацкой литератур, русской, украинской и белорусской литератур, литератур народов Югославии…

Изучение форм и закономерностей, определяющих существование этих межлитературных организмов, является необходимой ступенью познания. Без него невозможно понять все многообразие литературного процесса, богатство самого принципа историзма литературы, а следовательно, и самой художественной практики. Какие же признаки и литературоведческие категории выражают эти и аналогичные им формы совместного развития национальных литератур? Прежде всего, это объективное существование теснейшей и непрерывной связи национальных культур, сознание их взаимопроникновения в разные периоды истории. Появление таких непосредственных, близких друг другу форм исторического сосуществования обусловлено конкретными историческими факторами, включающими и государственную принадлежность, и этническое родство, и общность или близость литературного языка, позволяющую говорить о би- или полилингвизме и существовании многонациональных литератур.

Названные и некоторые другие моменты определяют и отношение к переводческой деятельности. Примечательно, например, что близость и понятность языка не ослабляет внутреннюю потребность в переводе. Это со всей очевидностью доказывает, что роль перевода нельзя сводить лишь к информативной функции. Выполняя эту самую исконную свою функцию, перевод выступает вместе с тем в известной роли партнера по отношению к оригиналу, и вызвано это стремлением к новому, своеобразному толкованию оригинала. Таково положение перевода, например, в условиях словацкой и чешской литератур, где информационно-языковая функция уступает место функции творческой; в этом отражается чрезвычайно интересная закономерность межлитературного процесса.

Для перечисленных нами общностей типично и явление двойственной или множественной национальной принадлежности некоторых писателей, произведений или литературных процессов. Так, например, творчество П.-Й. Шафарика по-разному функционирует в словацкой и чешской литературах. Аналогично можно говорить о множественной принадлежности героических песен в литературах южных славян и т. д. Вспомним и то, что Т. Шевченко обращался одновременно к украинскому и русскому читателю, а П.-П. Негош – к сербскому и черногорскому и т. д. Причем это явление двойственной или множественной национальной принадлежности явлений культуры, основанное на би- или полилитературности, отличается гораздо более глубоким содержанием: его онтологические принципы выражают суть самого существования межлитературного процесса.

При изучении особых межлитературных общностей мы сталкиваемся еще с одним явлением – с полифункциональностью творчества некоторых крупнейших писателей. Мы имеем в виду, что творчество одного-двух писателей, стоящих в центре литературного процесса, несет одновременно несколько социально-эстетических функций. Возникает это явление преимущественно в условиях слабой дифференциации литературы. Так, Я. Калинчак – почти единственный представитель словацкой исторической и социальной прозы в период романтизма, в то время как в русской литературе аналогичную роль выполняла целая плеяда писателей – Марлинский, Лажечников, Загоскин и художники такого масштаба, как Пушкин и Гоголь…

Наши, как может показаться, сухие, «академические» рассуждения можно еще продолжать и углублять. Можно расширить палитру рассматриваемых общностей за счет, например, групп прибалтийских, закавказских литератур и т. д. Можно дать определение еще нескольким категориям, которые сами буквально «напрашиваются» и «идут в руки» ученому, исследующему особые формы межлитературного процесса. Однако эта задача не по силам одному человеку. Вместе с тем без ее решения невозможно дальнейшее полнокровное развитие принципа историзма литературы, как немыслимо и действительно серьезное научное толкование тезиса «дружба народов – дружба литератур», прежде всего литератур социалистического сообщества. А ведь это не только крылатое выражение, но и важный тезис, обязательный и (а может быть, прежде всего) для литературоведения. И в нашей краткой статье мы попытались хотя бы эскизно терминологически обозначить контуры его содержания.

Освальд ЗАГРАДНИК

Не знаю, как возникло представление о том, что число 13 – несчастливое, и скорее всего я об этом уже не узнаю…

Било как раз 13 декабря 1973 года, когда я с бьющимся сердцем и с чувством неуверенности занял свое место в переполненном зрительном зале филиала МХАТа среди зрителей, ожидавших поднятия занавеса с прославленной эмблемой чеховской «Чайки». Тогда я еще не предполагал, что это число может быть счастливым. Волнение сделало свое дело. И надо сказать, очень основательно. Точно не знаю, какой у меня был тогда пульс, но совершенно убежден, что он приближался к границе физиологических возможностей человека. Еще бы…

В первой моей пьесе «Соло для часов с боем» через несколько минут должны были выступать актеры, бывшие для меня живой легендой и представлявшие великий русский и советский драматический театр, корифеи актерского мастерства, принимавшие на этой сцене бурные овации зрителей в те времена, когда меня еще не было на свете… Изо всех сил я пытался вспомнить ободряющие слова Олега Ефремова! который уверял меня, что все будет прекрасно: раз на генеральной репетиции был полный переполох, то премьера будет удачной, об этом свидетельствует многолетний театральный опыт. Как мне хотелось верить ему! Но волнение было сильнее. Мое ни для кого не заметное, но отчаянное, напряженное состояние, казалось, никогда не кончится. Наконец зал стал погружаться во тьму, и я понял, что наступила Минута Правды. Представление начинается, и я не могу убежать. По совету, не помню уж чьему, – говорят, это будто бы помогает побороть волнение, – я вздохнул полной грудью, выдохнул, низко опустил голову.

На сцене начинает развертываться действие, история, которую я так хорошо знаю; появляются актеры со своими репликами, которые я для них написал. Но только как они приходят и как говорят свои реплики… Да, это мои тексты, я узнаю их и про себя повторяю их одновременно с актерами на своем родном языке. Реплики начинают приобретать какой-то новый объем, новый идейный разрез, глубину и актуальность. Не помню, в какой мят, но я забываю о своем внутреннем синхронном переводе, мной овладевает мелодика слов, подобно сейсмографу я фиксирую малейшее колебание глубоко внутренней, напряженной интонации ритм, психологическую паузу, жесты, исключительность и неповторимость нарастания особой атмосферы. Каким-то шестым или седьмым чувством начинаю ощущать состояние зрителей, их тонкое сопереживание, возникшую в зале реакцию. Чувствую, что исчез барьер между сценой и зрительным залом. Михаил Михайлович Яншин и молодой Абдулов создали надежное строение, по которому с восхитительной легкостью и убедительностью шагают Марк Прудкин, очаровательная Ольга Николаевна Андровская, единственный и неповторимый Грибов, добродушный Станицын, полная бьющей через край энергии Ирина Мирошниченко… Действие продолжает разворачиваться, атмосфера сгущается. Появляется улыбка, которая незаметно переходит в слезу в уголке глаза, чтобы снова смениться едва заметной улыбкой сквозь слезы. Волнение постепенно и понемногу исчезает, но внутренняя напряженность остается… И пока занавес не опустился после последней картины, представление все еще длится и многое еще может случиться…

Наконец опущен занавес. Минута тишины, а потом происходит нечто такое, что мне не приходилось переживать ни до, ни после этого. Зрители встают со своих мест и аплодируют своим кумирам. Как волны прибоя, катятся они с цветами к рампе… Пытаюсь сосчитать количество выходов актеров на «бис», но это выше моих сил. На сцене появляется уставший, но счастливый Олег Ефремов, благодарит своих «стариков», как он их ласково называл в процессе работы над постановкой пьесы; актеры аплодируют, приглашая меня на сцену. Я в таком смятении, что никак не могу сообразить, как попасть на сцену. Улыбающийся Олег подает мне руку и помогает преодолеть барьер, отделяющий зал от сцены. Растерянно путаюсь между актерами и почти теряю сознание.

Последний занавес. Я стою на сцене среди актеров, которые меня обнимают и целуют. Приходят техники и работники сцены, все поздравляют всех. Раздается приглушенный взрыв пробки от шампанского, и я чокаюсь с людьми, которые совсем недавно были для меня чем-то отвлеченным, знакомым только по статьям, посвященным театру. Все устали – и все счастливы.

Но этой радости предшествовал огромный труд. Еще в конце предыдущего театрального сезона я встретился с Олегом Ефремовым и Анатолием Васильевым. Эту встречу я тоже никогда не забуду. Я прилетел тогда в Москву по приглашению театра, чтобы уточнить некоторые детали будущей постановки. Наш разговор о работе начался уже по пути с аэродрома и продолжался до следующего утра. Я выслушал замечания и рекомендации постановщиков и сразу же, в этот же день, закрылся у себя в номере в гостинице «Россия», где и проработал два дня. Потом приступили к работе машинистки и перепечатали уже определившуюся мхатовскую версию пьесы «Соло для часов с боем». Уже тогда Васильев знал текст почти наизусть. Он весь горел от нетерпения, ему хотелось приступить к работе. На этом этапе работы над пьесой я познакомился с Игорем Поповым, архитектором, которому поручили сценографическое решение постановки. Внимательный, сосредоточенный, с эскизом в руке. Говорил он мало, но все время что-то записывал или чертил. Его работу полностью я оценил только после премьер». Постановка благодаря ему приобрела не только какой-то особый характер и краски, но и идейную основу.

Может быть, мой рассказ о встрече с советским искусством слишком субъективен. Но настоящее искусство, как мне кажется, должно носить глубоко личный, индивидуальный характер. Если этого нет, то можно говорить об академизме или схематизме. Наиболее значительным и важным моментом взаимного обмена культурными и художественными ценностями является их принципиально общая основа, – я понимаю под этим идейную миссию и общественную направленность нашего совместного творческого труда. Открытый дружеский обмен мнениями, касающийся уровня нашей профессиональности, необходим. Я глубоко уверен, что только такие отношения дают хорошие результаты. Недостаточно просто уважения и просто внимательности со стороны гостеприимных хозяев – не важно, с той или другой стороны. В этом я убедился, работая в Театре имени А. С. Пушкина в Ленинграде, когда там ставили мою пьесу «Сонатина для павлина», а также в Москве во время совместной работы с театром, который основал Станиславский.

На спектаклях московских и ленинградских театров я почерпнул нравственную силу и энергию для моей последующей работы и в который раз убедился в безграничных возможностях искусства, рассказывающего нам со сцены о мыслях и чувствах нашего современника. Я был на спектаклях во многих известных театрах Европы, но нигде не получил такого сильного впечатления, как в Театре на Таганке, где смотрел «А зори здесь тихие…», или в БДТ на «Холстомере», или на «Тиле» в Театре имени Ленинского комсомола, на «Месяце в деревне» на Малой Бронной, на постановке первого варианта «Вассы Железновой» в Театре Станиславского. Я упомянул, конечно, далеко не все.

Во время своих поездок в Москву я всегда стремился хотя бы на минутку зайти на Новодевичье кладбище и постоять у скромного памятника моему любимому писателю – Чехову. Я был бесконечно счастлив, когда мне удалось побывать в Мелихове, где он жил. Не только глазами, но, казалось, кончиками пальцев старался я впитать каждую деталь, каждую вещь, которые окружали его в те годы, когда он здесь жил. Всеми порами я ощущал эту необычную атмосферу его усадьбы и окружающей природы…

А как передать те чувства, которые охватывают вас в Ленинградском театре имени А. С. Пушкина, где и по сей день торжественно сохраняется ложа, в которой часто сидел на спектаклях Тургенев…

Когда я думаю о том, что дало мне советское искусство и советская культура, то мне трудно сделать какое-либо краткое и обобщающее заключение. Передо мной, в моем воображении сразу же возникает целая плеяда совершенно конкретных людей прошлого и настоящего, людей, оставивших в душах наших прадедов, дедов, отцов и нас самих неизгладимые, глубокие следы и подаривших нам свое великое наследие. В галереях, концертных залах, в библиотеках, в маленьких деревянных церквушках, на театральных сценах оставили они следы, на которые с уважением будут смотреть наши дети, внуки, поколения еще не родившихся детей и которые обогатят их жизнь, воспитают в них чувство любви к прекрасному, чувство справедливости, добра – во имя той прекрасной жизни, которую стоит прожить.

Йозеф КАДЛЕЦ

Писать на предложенную тему означает необходимость прежде всего заглянуть в собственные воспоминания и, основываясь на личном опыте, доказать, что при определенных условиях они могут представлять интерес и в общем масштабе.

Мое отношение к литературе определялось несколькими основными факторами. Во-первых, средой, в которой я рос. От отца, умершего в 1927 году от последствий полученного на войне ранения, я унаследовал обширный книжный шкаф, в котором, кроме чешской литературы, был весь комплект выпущенной Издательством Яна Отто «Русской библиотеки». Итак, в годы любознательной юности, когда я читал все, что оказывалось под рукой, у меня появилась возможность познакомиться с великими именами русской прозы XIX столетия, из которых больше всего меня увлекли Толстой, Достоевский, Гончаров и Тургенев. Они не только научили меня любить Россию (где мой отец жил во время первой мировой войны и Великой Октябрьской революции и откуда вернулся восхищенный революционными преобразованиями), но и открыли передо мною неведомые просторы, рассказали об отношениях между людьми и о катаклизмах, сотрясающих внутренний мир человека, с таким пониманием людских страданий, как ни одна другая литература в мире.

Во-вторых, дружеские отношения с преподавателем чешского языка и литературы в средней школе, который, став для нас проводником по дорогам современной чешской литературы 30-х годов, и особенно поэзии, сумел все же обратить наше внимание и на несколько советских романов, повести на советский фильм… И так вот образовалась группка молодых людей, кружок, где мы вели дискуссии об авангардном искусстве, декламировали стихи, совместно посещали театры, сообща восторгались И. Волькером и В. Незвалом, учили на память их стихи, чтобы читать их своим девушкам во время первых свиданий… Да к тому же тогда мы делали первые литературные попытки – пробовали писать стихи, а также прозу, а от этого родились грандиозные мечты и большие надежды… В-третьих, дружба с Б. Матезиусом, замечательным знатоком и переводчиком русской и советской литературы, будущим профессором Карлова университета, тем большим и единственным человеком, который постоянно объединял вокруг себя молодежь и направлял ее интересы – к литературному творчеству или же к переводческой деятельности. Когда же я принес ему осенью 1945 года свои переводы лирической прозы Горького, он прочитал их в тот же вечер’, сделал на полях карандашом несколько мелких поправок, а на следующий день однозначно заявил: «Рекомендую их к изданию!» В этом смысле он, конечно, сыграл определенную роль в моей судьбе, и я начал свою литературную карьеру как переводчик русской и советской литературы.

В освобожденной Чехословакии необходимо было ускоренными темпами переводить и издавать советскую литературу, чтобы удовлетворить огромный читательский интерес. Я переводил основные произведения Горького, которого и как автора, и как человека любил безмерно. Переводить его книги на чешский считал неотложной политической задачей, чтобы тем самым предоставить возможность моим соотечественникам познакомиться с наследием и колоссальным жизненным опытом Буревестника пролетарской революции, человека, который поднялся с низов на самую вершину мировой литературы. Вместе с Матезиусом я подготовил проект чешского издания избранных сочинений Горького, которое – после преждевременной смерти профессора Матезиуса – я редактировал в течение ряда лет. Переводы на чешский язык произведений Горького и их редактирование стали для меня незабываемой школой как в области литературного мастерства, стилистики и искусства рассказчика, так и прежде всего в отношении к жизни, в поисках всего светлого в человеческом лабиринте, в твердой вере в разум и доброту человека. Горький так и остался для меня не только образцом и примером, но, собственно, и привел меня к творчеству; под его благотворным влиянием я начал свои первые литературные опыты – написал путевые очерки. Горькому я остался верен по сей день, часто к нему возвращаюсь, восторгаюсь его ранними рассказами и «Климом Самгиным», обращаюсь и к его суждениям о литературе, и к раздумьям о человеке – прошлых эпох и новом.

Когда потом, в 50-х годах, я жил в Москве и работал в Чехословацком посольстве, то не раз отправлялся по следам Горькою, чтобы как можно полнее представить себе тот слой жизни, который стоит за его произведениями. И Москва предоставила мне возможность не только ближе узнать и впитать в себя советскую культуру, но и лично познакомиться с рядом выдающихся людей, среди которых были и советские писатели. Никогда не забуду сердечной дружбы, которая связывала меня с Фединым, Паустовским, Леоновым, Лукониным. Имена представителей советской литературы, с которыми я имел счастье быть близко знакомым, прожить рядом с ними годы, а позже не раз встречаться в Чехословакии и сопровождать их во время поездок по стране, составили бы довольно длинный список. Другими словами: дружба литератур – это и дружба людей, авторов, которые близки друг другу, которые питают взаимное уважение и доверие.

И с каждым следующим моим приездом в СССР росло число знакомых и друзей, расширялись знания советской литературы. И нам приятно было узнать, что так же росли и симпатии к нашей литературе. Я вспоминаю, как на вечере в ЦДЛ недавно ушедший от нас Б. Полевой говорил, что чехословацкая литература в СССР прижилась, она здесь стала родной, что внимание и интерес к ней, как и ко всему новому, что появляется в Чехословакии, обогащает знания советских людей, укрепляет братскую дружбу наших народов.

Я хорошо знаю, что дружба между народами, между странами не есть и не может быть абстрактным понятием, что это есть нечто очень конкретное, что это есть отношения определенных, конкретных людей, которые хорошо понимают друг друга и идут к общей цели. Это отношения людей творческих, которые хорошо знают традиции своих литератур и внимательно следят за тенденциями современной художественной жизни. Это отношения деятелей искусства, которые создают общие ценности и плодотворно – каждый по-своему – усваивают лучшие достижения культуры братского народа.

Советская литература является для нас постоянным источником вдохновения, источником света и творческой энергии ив то же время твердой решимости жить жизнью народа, писать о своем народе, о его счастливом будущем. Говоря словами Горького – о победе воли, энергии разума трудового народа, той ценнейшей энергии, какую создала природа.

Римма КАЗАКОВА

Словацкая поэзия давно заняла особое место в моей жизни. Стихи надо любить, только тогда они и существуют в тебе и для тебя. Начиная с крупнейшего словацкого поэта нового времени Янко Есенского и до наших дней словацкие поэты интересны мне смелостью в поисках новых изобразительных средств и идеологической цельностью, точностью позиции. Хорошей, благородной старомодностью, если старомодными считать любовь к родной земле, к людям, к детям и травам, к живому человеческому слову. Как сказал Андрей Плавка: «К своим корням вернется песня снова, целительным и чистым, как родник. Хочу, чтобы каждый фокусник постиг, что хлеб есть хлеб, полова есть полова». Ян Смрек и Фране Краль, Лацо Новомеский и Павол Горов, Владимир Рейсел и Войтех Мигалик, Мирослав Валек и Милан Руфус – это все имена, которые много говорят моему сердцу. И прежде всего потому что импонирует живой, свежий настрой этой граждански острой, деятельной поэзии. Вспоминаю строки Фране Краля о времени и о себе: «В нас жизни вечное теченье и правда самоотреченья, мы сами – будущего честь». Или – как прекрасно сказано у Лацо Новомеского: «До чего же это точные весы, на каких проверяют свой вес революция поэзии и поэзия революции».

Я переводила на русский язык поэму Андрея Плавки «Спустя годы» и поэму «Слово» Мирослава Валека. Кажется, переводческим пером еще больше приобщилась к богатству этой культуры, пережила вместе с моими словацкими коллегами радость их открытий, муку их раздумий о современном мире, напиталась силой их надежд и памятью их сердец.

И вот я снова в Словакии, зеленой, сентябрьской, теплой и ласковой. С каким-то непривычным для себя, я бы сказала, крестьянским чувством смотрю на поля с сухими, буро-желтыми длинными стеблями кукурузы с почти поспевшими золотыми початками. На отдыхающую перепаханную землю. Еду в старинный Комарно и в придунайский колхоз, хожу по улицам Братиславы, любуюсь контурами старинных башен замка Девин…

В книжных магазинах отыскиваю на полках книги поэтов, отмечая про себя, как много книг советских авторов поступает сейчас в книжные магазины республики! Распутин, Быков, Белов, Бондарев, Окуджава, Токарева, Карим, Шамякин, Яшин, Друцэ, Эбаноидзе, Бубнис, Санги, Симонов, Грекова…

На встрече с группой писателей в Союзе писателей Словакии первый секретарь СПС известный драматург Ян Солович сказал мне, что самое приметное в отношениях, установившихся между нашими писателями и литературами за последнее время, то, что связи все больше углубляются и совершенно не носят туристского характера. «Нам отрадно, что советские писатели, приезжая в Словакию, ставят перед собой конкретные творческие задачи: