Дружба литератур
К. Корсакас. Дружба литератур, кн. 1, Вильнюс, 1962, 641 стр. (на литовском языке).
Не случайно К. Корсакас назвал сборник своих исследований, статей, докладов и речей «Дружба литератур». Идея дружбы народов объединяет все эти работы, которые, по словам самого автора, «отражают не только некоторые результаты изучения связей литовской литературы с литературами соседних народов, но частично и историю этого изучения примерно за последние тридцать лет» (стр. 7). Как исследователь К. Корсакас является горячим пропагандистом, а во многом и зачинателем сравнительного изучения литератур в Литве, и в его книге нашли отражение главные вехи развития сравнительного метода в литовском литературоведении.
Еще в годы буржуазного господства вместе с другими прогрессивными писателями – П. Цвиркой, А. Венцловой, Л. Гирой – К. Корсакас активно пропагандировал творчество Пушкина, Лермонтова, Толстого, Чехова, Горького, Маяковского. Эта деятельность была сопряжена с большими трудностями. Литовская буржуазия ориентировала национальную культуру исключительно на Запад, из советской литературы были переведены тогда лишь считанные произведения. Однако и в условиях жестокой фашистской цензуры К. Корсакас находил возможность распространять идеи советской критики, на примере русской литературы будить у прогрессивной общественности настроения протеста. И сегодня сохранила свое значение такая его статья, как «Чехов и Литва» (1935), перепечатанная в этой книге. Беликова, героя рассказа «Человек в футляре», автор охарактеризовал как «символ универсального бюрократизма, разъедающего и нашу литовскую жизнь» (стр. 467), а изображенный писателем мир прямо отождествил с обществом «независимой» Литвы: «Разве не господствуют и у нас идеалы «теплых уголков», мечты о собственном домике, разве не процветают бюрократизм, раболепие?» (стр. 472).
Критик бросает резкое обвинение буржуазному строю в том, что он «не дает свободы для развития человеческой личности», что из-за этого «простой человек волей-неволей духовно мельчает, перестает интересоваться жизнью, ее смыслом, всем тем, что непосредственно не касается его шкуры, его утробы» (стр. 467). К. Корсакас развевает созданный буржуазными публицистами миф о «пессимизме» Чехова, раскрывает идеал его творчества – «мечту и надежду на светлую, осмысленную жизнь», актуальность такого идеала для прогрессивной литовской общественности.
В статьях К. Корсакаса уже в ту пору нашли отражение рост прогрессивной литовской литературы, ее внутренняя связь с передовой литературой других народов, и прежде всего с русской литературой, которая становится живительным источником развития родного художественного слова.
Если в буржуазное время К. Корсакас лишь сопоставлял отдельные факты русской и литовской литератур (статья «Маяковский и футуризм»), то в советские годы он приступает к основательному исследованию, зачастую идя по целине и прокладывая первые борозды. Им были опубликованы исследования о русско-литовских литературных связях: «Некрасов и литовская поэзия» (1947), «Влияние Пушкина на литовскую литературу» (1949), статьи «Маяковский и литовская литература» (1940- 1950), «Максим Горький» (1946), «А. Блок и литовская литература» (1946), «Жизнь и творчество Крылова» (1944). После десятилетнего перерыва К. Корсакас вновь обращается к вопросам взаимодействия русской и литовской литератур и публикует статьи «Л. Толстой и литовское общество» (1960), «О литовской пушкинистике» (1961), «Литовская литература – часть всесоюзной., литературы» (1961), «Укрепление социалистического интернационализма» (1961) и другие.
Как известно, механическое толкование литературных влияний во времена культа Сталина нередко приводило к полной унификации творческих индивидуальностей. В этих работах малые писатели становились похожими на великих, а все великие – друг на друга. Позже сам К. Корсакас писал, что во многих трудах на эту тему умалялось «своеобразие литовской литературы, оригинальность творчества ее важнейших представителей», что все это «оттолкнуло от данной тематики не одного молодого исследователя литературы, лишило ее на какое-то время привлекательности и популярности» (стр. 85).
Яркий талант критика и сложившийся характер борца, уважительное отношение к фактам и кропотливый анализ их позволили К. Корсакасу избежать воздействия такой механической методологии. Ориентируясь на главные потребности времени, исследователь шел самостоятельным путем исканий.
Правда, в работах послевоенного периода в поле его внимания не столько взаимодействие литератур, сколько влияние русских писателей на литовскую культуру. Такой методологический подход сейчас, когда советское сравнительное литературоведение заняло новые рубежи, кажется уже недостаточным: он не позволяет во всей полноте раскрыть сложность диалектических связей литератур, самобытность национальной литературы в ее связях с жизнью и историей. Но К. Корсакас был прав, когда в первую очередь стал собирать и изучать факты именно бесспорного и большого влияния русской культуры на литовскую, когда он начал с того, что стремился выявить хотя бы «самые главные, наиболее очевидные» случаи такого влияния – без этого нельзя было двигаться вперед.
Надо было исследовать влияние Крылова, Некрасова, Пушкина, Маяковского, Горького на литовских писателей и, как заметил позже сам К. Корсакас, «историческое развитие литовской письменности связать с характернейшими явлениями соседних литератур», раздвинуть «оценочные горизонты литовской литературы».
Говоря о фактах влияния, автор обнаруживает широту в постановке проблемы. Он постоянно указывает, что, например, связь творчества Некрасова с литовской литературой «не всегда будет здесь прослежена на непосредственном влиянии, конкретных совпадениях и заимствованиях. Скорее всего выяснится, что в гораздо большей мере Некрасов влиял на литовскую поэзию общим идейным направлением своего творчества, боевым пафосом поэзии, ее глубоким лиризмом и гуманностью» (стр. 404).
Автор резонно предупреждает, что влияние Пушкина на литовскую поэзию сказывалось не прямо, а как «результат той общей пушкинской традиции, которая, живительно пронизывая русскую литературу, заметно сказалась и на нашей поэзии» (стр. 204). Таким образом, пушкинская традиция в литовской поэзии понимается очень широко и вместе с тем тонко – как «родник искусства чистейшей поэзии», который «словно какими-то подводными течениями» прорывается на поверхность, проявляясь во внутренних связях, духовной близости, едва уловимых ассоциациях и отголосках» (стр. 204).
Все это говорит о том, что К. Корсакас стремился исследовать объективно-историческое влияние русских писателей на литовскую литературу, а отнюдь не иллюстрировать априорные утверждения. Именно поэтому автор выявляет некоторые специфические аспекты развития национальной культуры. Так, проанализировав многочисленные подражания популярному в Литве некрасовскому отрывку «Назови мне такую обитель», критик не только доказывает бесспорное влияние русского поэта на литовскую демократическую поэзию, но пытается вскрыть «идейные устремления и цели отдельных групп нашего общества, проследить дифференциацию литовского общества на различные политические направления и социальные группы» (стр. 402).
В первых послевоенных работах К. Корсакаса случалось, что автор как бы вырывал проблему влияния из литературного процесса, из органического целого, из совокупности жизненных и исторических связей, и поэтому влияние того или иного русского писателя подчас абсолютизировалось. Ошибочность этой тенденции становилась особенно очевидной, когда речь шла не о творчестве сравнительно слабых поэтов, а об оригинальных и больших талантах.
Трудно, например, согласиться с категорическим утверждением, будто прогрессивные идеи пушкинского «Евгения Онегина» побудили Т. Тильвитиса «критически взглянуть на действительность буржуазной Литвы и реалистически изобразить ее темные стороны» (стр. 231), что В. Монтвила «открыто» следовал поэтике В. Маяковского (стр. 562), что поэма Саломеи Нерис «Путь большевика» – это подражание «творческому методу» поэмы Маяковского о Ленине (стр. 564).
В таких замечаниях есть, конечно, известная доля правды, однако, как правило, это неполная правда: идейно-художественное влияние творчества того или иного писателя превращается здесь в фактор «решающего значения». И в самом деле, почему стихотворение молодого пролетарского поэта Артураса Регратиса «Демонстрация протеста» необходимо связывать с именем Маяковского, а не с выступлениями партийной печати того времени? Разве молодой литовский поэт Владас Грибас, писавший в послевоенные годы, лишь у Маяковского учился «ненавидеть классового врага», «ставить свой поэтический талант на службу народу» (стр. 566)?
Если я говорю здесь об этом, то лишь потому, что и поныне при изучении литературных связей все еще дает о себе знать эмпиризм, не позволяющий исследователю подняться выше анализа воздействия отдельных мотивов, аспектов, поэтических приемов. Такая трактовка влияния невольно ведет не только к нивелированию национальной литературы, ее жизненной основы, но и к упрощению значения творчества самих русских писателей. Не всегда еще в полный голос говорится о том, как поистине героическое понимание великими писателями назначения литературы, их жизнь и творчество помогают им конкретно – в соответствии с задачами жизни – искать свой путь к проблемам литературы и времени.
В работах К. Корсакаса, появившихся после XX съезда КПСС, нельзя не почувствовать шаг вперед в исследовании взаимосвязей литовской и русской литератур. Автор по-прежнему в первую очередь уделяет внимание тем «творческим импульсам и побуждениям», тем «моментам поэтического мастерства», которые наши писатели воспринимают от корифеев русской литературы. Однако теперь критик особенно подчеркивает необходимость «глубже, обстоятельнее исследовать самое литовскую литературу, проследить некоторые особо важные идейно-художественные истоки ее» (статья «О литовской пушкинистике», стр. 265). Влияние- Пушкина автор рассматривает теперь не как изолированное явление, а как органическую особенность, закономерный этап развития национальной литературы. В исследовании «Л. Толстой и литовское общество» (1960), делая первые наметки в исследовании этой: большой темы, К. Корсакас органичнее раскрывает путь русского писателя к литовскому обществу, показывает творчество Толстого как объект «жарких споров, противоречивейших мнений, острой идейной борьбы». Это, безусловно, весьма прочная основа для серьезного изучения влияния Л. Толстого на литовскую литературу: здесь улавливается диалектика национальной специфики и общих закономерностей литературного развития.
В обстоятельной статье «К вопросу о подготовке истории советской литературы» К. Корсакас, обосновывая принципы создания истории единой и многонациональной советской литературы, полемизирует с упрощенными точками зрения и высказывает пожелание, чтобы в создаваемом труде не было «подавлено и приглушено» то, что есть «самобытного и специфического в отдельных советских литературах», чтобы живое и конкретное в них не было «подчинено схемам и априорным суждениям». К. Корсакас подчеркнул, что единство и самобытность многонациональной советской литературы «могут быть ярко и убедительно выражены лишь посредством конкретного анализа исторического развития отдельных литератур» (стр. 142).
В статьях «Литовская литература – часть всесоюзной литературы», «Укрепление социалистического интернационализма» К. Корсакас рассматривает интернациональные основы нашей литературы, считая ее крупнейшим достижением укрепление нового, советского патриотизма. Он показывает, как идеи интернационализма расширяют горизонты литовской литературы, способствуют ее художественному росту. Благодаря взаимодействию и тесному сотрудничеству братских литератур литовская литература преодолела «провинциальную узость идейного кругозора и тематики» и вышла «к многонациональной и разноязыкой аудитории»; а благодаря обстоятельной разработке фактов взаимодействия братских литератур «история литовской литературы выведена наконец из той национальной ограниченности и замкнутости, в которую ее втискивали буржуазные историографы» (стр. 84).
Дружба советских народов – могучий фактор развития каждой национальной литературы, и поэтому «чрезвычайно важно… замечать всякий сколько-нибудь значительный факт дружбы народов, их культурного сотрудничества и путем широкого освещения таких фактов воспитывать принципиальное сознание того, что национальная культура… должна развиваться в духе пролетарского интернационализма» (стр. 79).
Автор с гордостью говорит о многочисленных пропагандистах, переводчиках, друзьях литовской литературы во всех братских республиках, внимательно следит за всем тем, что пишется о Литве за рубежами республики, радуясь крепнущим интернациональным связям и давая решительный отпор любым проявлениям буржуазно-националистической идеологии. Подчеркивая, что «литуанистика является сегодня научной дисциплиной интернационального масштаба и что ее составляют плоды исследования ученых многих народов» (стр. 100), К. Корсакас призывает литовских советских литературоведов и филологов активнее выходить на всесоюзную арену. Таким образом они смогут живее воспринимать интернациональные идеи, решительнее бороться против уклонений в сторону «национальной ограниченности и исключительности, идеализации прошлого и замазывания социальных противоречий в истории литовского народа» (стр. 74).
Научные труды и статьи самого К. Корсакаса, создававшиеся на протяжении многих лет, свидетельствуют, что он последовательно борется за интернациональное звучание литовской культуры.
Но с одним замечанием его в этой связи хочется поспорить, так как автор, мне кажется, не проявил здесь достаточной чуткости к специфическим особенностям национальной культуры. К. Корсакас склонен недооценивать традицию литовской народной деревянной скульптуры потому лишь, что она выражает «религиозные мотивы» и ее пропагандировали буржуазные идеологи и духовенство. Едва ли можно согласиться с тем, что эта традиция «лишь в редких случаях» несет в себе демократический смысл (стр. 94). Сопоставление литовской народной деревянной скульптуры с памятником жертвам Пирчуписа работы лауреата Ленинской премии Г. Иокубониса автор считает «просто недоразумением» (стр. 95), хотя и не отрицает «удачного использования»»некоторых элементов». Пожалуй, однако, куда более прав Н. Тихонов, который, характеризуя скульптуру Г. Иокубониса, говорит не об «элементах», а о новаторском развитии традиций народного творчества. Н. Тихонов пишет: «Идя от изображений деревянной скульптуры, народной, чисто литовской, скульптор нашел верный и сильный образ» («Правда», 21 апреля 1963 года).
Много внимания уделяет К. Корсакас пропаганде в Литве сравнительного метода в литературоведении. Не только от научных трудов, исследований, монографий, но даже от небольшой рецензии или аннотации К. Корсакас требует учитывать «взаимодействие и взаимообогащение литератур» (стр. 112), оперативно откликаться на факты этого взаимодействия. С горечью приводит автор примеры из литовской, латвийской, белорусской печати (статья «Наша критика – многонациональна»), свидетельствующие о том, как часто наша критика не замечает «того, что появляется в отдельных советских республиках о соседних братских народах», как недостаточно еще предпринимается попыток сравнить хотя бы «творческие усилия писателей двух соседних народов в изображении одних и тех же исторических процессов в жизни и психике людей». К. Корсакас глубоко убежден, что это помогло бы преодолеть еще проявляющуюся «инертность, узкую республиканскую или региональную ограниченность», способствовало бы развитию национальной культуры в духе интернационализма.
Работы К. Корсакаса, пропагандирующие русскую литературу и ее глубокие связи с литовской культурой, имеют большое воспитательное значение. Для молодого литовского советского литературоведения они значительны прежде всего тем, что закладывают прочный фундамент для исследования истоков и некоторых особенностей развития национальной литературы с учетом ее связей с культурой соседних народов. Несомненно, что вторая книга этого сборника, в которую войдут статьи о взаимодействии украинской, белорусской, латышской, эстонской, а также польской, немецкой и некоторых друга» западных литератур с литовской литературой, значительно раздвинет горизонты родной литературы.
Работы К. Корсакаса известны не только литовскому, но и всесоюзному читателю, они помогают нашему литературоведению решительнее преодолевать методологическую односторонность, способствуют формированию его как литературоведения многонационального.
В трудах К. Корсакаса мы всегда ощущаем не только широту познаний, четкость и обоснованность оценок, но и острую полемическую направленность, темперамент, молодой задор.
И это чрезвычайно отрадный факт!