№4, 1996/В шутку и всерьез

Длясебятина (Записи и выписки)

Страницы, предлагаемые мной читателю, не предназначались для печати. Поводы для их написания случались разные – юбилей друга; стихотворное заявление о выходе из дачно-строительного кооператива; шуточное послание соседке, заслонившей многочисленными переводами свои прекрасные стихи; наконец, дневниковые записи, связанные с перипетиями литераторского бытия, иногда занятными, а то и просто забавными.

Все это я обнаружил, занявшись чисткой личного архива. Перечитав свои находки, я ощутил, что некоторые из них, отлежавшись в папке на антресолях, за это время как бы обрели новое звучание. Вот почему эти листки из домашних запасников я рискую вынести на читательский суд.

Среди адресатов моих посвящений и записей были и те, кого уже нет среди нас. Пускай они хоть на миг оживут в строках, где речь идет не об их уходе, а о том дне, когда они появились на свет, или о веселом эпизоде, который они сами вспоминали с улыбкой.

Здравствующим друзьям строки, касающиеся их, знакомы давно.

Может статься, что написанное для себя или для своих близких коллег найдет отклик и у тех, кто, прочитав мудрые и содержательные материалы этого номера, для отдохновения обратится к разделу «В шутку и всерьез».

*

На конкурсе молодых чтецов длинноволосый акселерат объявил, что будет читать стихи Тютчева. Встал в позу и проникновенно произнес:

Душа моя – симпозиум теней.

Парень страшно удивился, когда и жюри и публика зашлись от неудержимого смеха.

— Элизиум… – подсказали бедняге из-за кулис. Но было уже поздно.

*

Представим себе, что произошло чудо, свершилось научное открытие, позволяющее возвращать к жизни людей, покинувших этот мир. И не в последнюю очередь людей выдающихся.

Какая паника охватила бы амикошонствующих мемуаристов!

*

Парадоксальное и мудрое суждение Андрея Платонова: «Высший критик был Шекспир: он брал готовые чужие произведения – и, переписывая их, показывал, как надо писать, что можно было сделать дальше из искусства, если применить более высшую творческую силу.

Это – критика в идеальном виде».

*

Перед войной большую группу писателей наградили орденами. Те, кого обошли, занервничали. Дело было не в самих наградных знаках, не в громком звании «орденоносец», тогда весомом, даже не в тех привилегиях, которые, возможно, оно сулило.

По тем временам отсутствие известного писателя в почетном списке могло оказаться тревожным симптомом – власти к тебе не очень расположены, а то и подозревают в чем-то…

Помню, в каком шоке были иные из моих знакомых литераторов.

Светлов никаких эмоций не проявил. Во всяком случае, внешне. Он всегда отшучивался от своих житейских передряг и неурядиц. Вот и на этот раз иронически улыбнулся, развел руками и констатировал:

— Оборотная сторона… не дали.

Грустный каламбур между тем вошел в обиход. Его до сих пор вспоминают в разных ситуациях, не догадываясь о первоисточнике, не зная, кто автор крылатого выражения.

*

Лукавству и хитрости царедворцев Вяземский дал такое определение: «Это мелкая монета ума, при одной этой монете ничего крупного и ценного не добудешь».

Слова Петра Андреевича не устарели.

*

Уникальные опечатки обнаружил я в первой верстке своей книги стихов «Листва». Ее набирали под Новый год, возможно, уже в подпитии.

У меня было:

С верлибром у нас отношения сложные…

Набрали: «с верблюдом»…

В стихотворении, запечатлевшем хмурый мартовский денек, похожий на черно-белое кино, было сказано:

Все будет, – и щебет, и гром,

И яркость палитры.

Но тонут в суглинке сыром

Начальные титры.

 

Набрали: «начальники тигры»…

Строка «Собаки, влекущие сани с вещами…» превратилась в занятное словосочетание: «Собаки, ведущие сами совещание»…

Дабы утешить меня, милая женщина-техред показала мне верстку книги Евтушенко, набиравшуюся в те же предпраздничные дни. Мексиканские пеоны, распевавшие «Кукарачу», в наборе бодро запели «кукареку»…

*

В первой главе «Былого и дум» есть фразы, относящиеся к российскому дипломату, чье имение соседствовало с усадьбой, которой владел отец Герцена:

«Он был в Париже во время коронации Наполеона. В 1811 году Наполеон велел его остановить и задержать в Касселе, где он был послом «при царе Ереме», как выражался мой отец в минуты досады».

Что за «царь Ерема»?

Оказывается, отец Александра Ивановича имел в виду Жерома Бонапарта, которого брат назначил королем Вестфалии.

Встретил Влада Бахнова в булочной, у кассы. Сделав необходимые покупки, мы не спеша возвращались домой, беседуя на ходу.

Улица Черняховского вся была уставлена киосками и лотками – бурлила уличная торговля. Взглянув на одну из палаток, пестрящих наклейками иноземных напитков» Владик засмеялся и сказал:

— Все фляги в гости будут к нам.

*

Это было вскоре после войны. Московские писатели-фронтовики и приглашенные ими герои боев справляли в ЦДЛ годовщину Дня Победы.

Шумное дружеское застолье начало иссякать во втором часу ночи. Кто-то уже потянулся к раздевалке. Погода выдалась ненастная. Гардеробщик Афоня шустро раздавал уходящим дождевики и плащ-палатки.

Все были навеселе, слегка устали, но выглядели благостно. Вдруг в тесном вестибюле возник шум. Повздорили два гостя. И какие! У каждого на кителе сверкала Золотая Звезда! Бурное выяснение отношений грозило обоюдным применением силовых приемов. Все, кто был рядом, кинулись разнимать спорщиков.

В это время открылась тяжелая дубовая дверь. С улицы вошел совершенно промокший Юрий Олеша. Он, видимо, тоже где-то праздновал. Скорее всего любовался салютом, привычно расположившись в «Национале». Засиделся до закрытия. А потом, несмотря на дождь, решил заглянуть в литературные пенаты.

Сейчас он сосредоточенно наблюдал за вспыхнувшим было конфликтом. Ссорящихся, однако, утихомирили. Даже заставили пожать друг другу руку.

Вдруг послышался голос Юрия Карловича. Он громко и многозначительно произнес, окончательно разрядив обстановку:

— Когда дерутся два героя, это уже – барельеф !

Резолюция – слово старинное. Еще Капнист писал об императоре Павле:

«Сам во всё входит и спор на резолюции».

*

Дмитрий Александрович Пригов в отличие от Пушкина, Фета, Твардовского подписывает свои концептуалистские сочинения полным именем и отчеством.

В беседе с С. Гандлевским, опубликованной в «Литгазете», он высказался следующим образом:

«Блок какое-то время, когда он начинал, был в оппозиции к доминирующему стилю. В это время он чувствовал себя в той же мере новатором, как и любой новатор. Я-то тем более».

Предел скромности.

 

КЕНТАВРИСТ

Даниилу Данину

Не фантазия, не мистика –

Год за годом, день за днем

Данинская кентавристика

Обитает в нем самом.

 

Даниил – мудрец испытанный –

Феномен открыл в себе:

Резерфорд стучит копытами,

Пастернак сидит в седле.

 

Искру формулами высеки –

Вспыхнет музыки огонь.

Синтез лирики и физики –

Ты и всадник, ты и конь.

 

Все, что мифам смутно грезилось,

Узаконено сполна.

В прозе Данина – поэзия,

Старость юности равна.

 

Кентаврист, увенчан лаврами,

Бросил в будущее взгляд.

Скоро мощными кентаврами

Станут все – и стар и млад.

 

Даниным перевоспитаны,

Перейдут с ходьбы на рысь.

Каждый сам стучи копытами,

Каждый сам в седле держись.

 

4.III.1994

 

 

В ПРАВЛЕНИЕ ДАЧНО-СТРОИТЕЛЬНОГО КООПЕРАТИВА

(Красная Пахра)

Извещаю с прискорбием Прута и Рудного,

Что, увы, не осилю строительства трудного,

 

Ибо сказочно выросла цифра начальная.

С треском рухнула смета. Картина печальная…

 

Все расходы разбухли с течением времени.

Я не вынесу, братцы, подобного бремени.

 

Потому я прошу дорогое Правление:

Возвратить паевые мои накопления.

 

Со слезами лишаюсь участка отличного:

Три сосны и соседство В. А.

Цитировать

Хелемский, Я. Длясебятина (Записи и выписки) / Я. Хелемский // Вопросы литературы. - 1996 - №4. - C. 364-377
Копировать