«Диалогическое измерение»

В одной из поздних статей С. С. Аверинцев (1937 – 2004) размышлял о важности «поколенческого несогласия» и спора. Он пояснял, что имеет в виду спор, не приводящий к разобщению и ссоре. Только такой спор дает мыслям «диалогическое измерение», подразумевающее серьезное, уважительное отношение к чужому опыту, к иной точке зрения на мир. Сочетание «несогласия», «спора» с уважением к традиции и канону – одна из важных моделей научного мышления Аверинцева¹.

Эта модель возникает задолго до XX столетия. Она восходит к мощной философско-религиозной традиции, русская ветвь которой представлена именами В. С. Соловьева, П. А. Флоренского, А. Ф. Лосева. Диалектичность и продуктивная парадоксальность, постоянный поиск нового, глубина сомнений, исканий и безусловная глубина веры отличают ее. О В. С. Соловьеве А. Ф. Лосев как-то сказал: «Есть в человеческой душе разные области… Их можно объединить, кто способен. Владимир Соловьев – мог объединить, большинство – нет»². Нельзя просто так ставить в один ряд этих разных мыслителей. Но их сближает попытка «объединить» разные области души, сочетать просвещенность и веру.

Круг научных интересов Аверинцева был необыкновенно широк: христианская традиция в европейской мысли и литературе, новозаветная литература на фоне позднеантичной культуры, патристика, средневековая христианская гимнография и агиография, византийская литература и философия, схоластика, история немецкоязычных литератур разных эпох (К. Брентано, Г. Тракль, Ф. Кафка, Г. Гессе), русская поэзия (Вяч. Иванов, О. Мандельштам). Аверинцеву принадлежат известные работы в области исторической поэтики, труды по истории богословской и философской мысли. Он не только переводил с древнегреческого, латинского, древнееврейского, сирийского, немецкого, французского и польского языков, но и сам писал замечательные стихи на духовные темы. Самый беглый перечень тем, имен, научных и публицистических сюжетов свидетельствует об уже упомянутом сочетании «несогласия», «спора» с уважением к канону.

«ЗАГРАДИТЕЛЬНАЯ СТЕНА» СЕМЬИ

Вероятно, эта модель мышления начинала складываться еще в семье. По собственному признанию Аверинцева, семья «служила заградительной стеной против жизни, как у всех»³. Благодаря родителям и их друзьям в нем сложилась та «внутренняя независимость», которая дала силу «засесть за изучение тех материй», которыми он занимался всю жизнь. Отец ученого «родился в 1875 г., в один год со Швейцером и Т. Манном»; его однокурсником и собеседником в студенческие годы был Сергей Маковский. После окончания естественно-научного факультета Петербургского университета отец Аверинцева был послан совершенствоваться в Гейдельберг, потом некоторое время работал на биологической станции подле Неаполя и в Африке. Мать Аверинцева была на четверть века моложе отца, «однако ж успела мельком увидеть Льва Толстого и кончить гимназию в г. Подольске». Аверинцев был «окружен с детства книгами по истории и т. п. со «старорежимной» орфографией, рассказами отца о старой Европе (и об Африке), рассказами его друзей о старой русской культуре…». В сознании Аверинцева сложился «опыт солидарности с атмосферой этого круга перед лицом совсем иной атмосферы окружающего общества». Так постепенно возникали ростки «несогласия» и «спора» в сознании будущего ученого.

Домашний круг был духовной родиной Аверинцева, «подлинным Отечеством в самом патетическом смысле этого слова». Благодаря насыщенной внутренней жизни расширялось «пространство единственной комнаты коммунальной квартиры, где все каждый миг на глазах друг у друга…». Эту комнату Аверинцев сравнивает с «осажденной крепостью», откуда не сбегают. Семейная традиция настраивала на сохранение изначальных, глубинных ценностей. Она же содержала несогласие, спор, защищала от «бездумного повторения брошенного mass media лозунга».

Расширение внешнего круга жизни произошло в студенческие годы. Как известно, Аверинцев окончил классическое отделение МГУ. Вот как вспоминает о нем Аза Алибековна Тахо-Годи: «Он сразу не поступил в университет. Сначала на вечернее отделение, а потом уже перевелся на дневное. Я хорошо помню его в то время. Нелепый, неуклюжий, замотан в какие-то шарфы всегда. Он все время болел. Но был пытлив, все время узнавал, какие книжки почитать»⁴.

Внешне и внутренне Аверинцев с советской действительностью не соглашался. Однако окончательно, на разрыв он с ней не ссорился. Молодой ученый с советской действительностью постоянно спорил, хотя и был далек от того, чтобы видеть в себе на протяжении жизни «образец гражданского мужества».

УЧИТЕЛЯ

Час ученичества – «высокий час», сказала Марина Цветаева, вспоминая о тех, кто направил ее путь. Эта формула, применимая ко всем большим мастерам, подходит и для Аверинцева, не оставившего, кажется, отдельного эссе о своих учителях. Мы можем судить о них опосредованно, если не иметь в виду наследия, принимаемого всяким культурным образованным человеком. О феноменальной памяти Аверинцева многое сказано. Он легко и точно цитировал разных авторов на разных языках.

И все же в статье «Немного личного», предпосланной сборнику «Поэты», мы читаем: «Михаил Михайлович Бахтин, Алексей Федорович Лосев – люди были не мне чета. «Ученик не выше учителя своего»»⁵. В признании этом значимо все – и уважительное, не сокращенное поименование учителей, и их недлинный ряд, и обозначение себя именно учеником. В другой книге, рассуждая о поэтике, Аверинцев назовет Дмитрия Сергеевича Лихачева, автора «Поэтики древнерусской литературы». Понятно, что перечень учителей продолжен уже тем, что Аверинцев причислял себя к мировой культуре.

Но особо помнится один эпизод из празднования в Московском педагогическом институте в 1978 году 75-летнего юбилея Алексея Федоровича Лосева.

Юбилей начался как будто в противовес тому, чего все ожидали. Чиновник из министерства по бумажке произнес казенные слова о награждении юбиляра значком почетного учителя. Какие-то благодарности и грамоты последовали от кафедр общественных наук. А. Ф. Лосев словно делался все неподвижнее, все более похожим на изваяние. Напряжение разрядили грузины, выкатившие на сцену бочонок вина и, наконец, произнесшие настоящие слова о великом ученом и великом философе. Атмосфера словно разрядилась, когда прозвучали приветствия от зарубежных академий. Но тут встал ученик – Сергей Аверинцев. Звонким голосом он начал речь на латыни, потом перешел на древнегреческий. Лосев ответил ему тоже на языке Вергилия. И зал замер. Это был высокий диалог на равных.

«…ИСТОРИЯ РЕАЛЬНА ТОЛЬКО В ЧЕЛОВЕКЕ»

Для Аверинцева личностный, человеческий момент принципиален для понимания истории литературы и культуры. Не абстрактные процессы, а человеческое понимание и переживание происходящих событий привлекали его. В «Поэтике ранневизантийской литературы» он писал: «Литературное слово должно быть соотнесено с историей, с социальными и политическими реалиями истории, но соотнесено не иначе, как через человека. Нет человека вне истории, но история реальна только в человеке»⁶.

1. См.: Аверинцев С. Солидарность поколений как фактор гражданской свободы // http://www.yavlinsky.ru/news/index.[↩]
2. Лосев А. Ф. Имя. Сочинения и переводы. СПб.: Алетейя, 1997. С. 490.[↩]
3. Аверинцев С. Солидарность поколений как фактор гражданской свободы // http://www.yavlinsky.ru/news/index. Все цитаты из главки «»Заградительная стена» семьи» приводятся по этому источнику.[↩]
4. Тахо-Годи А. А.«Ведь он был мой студент» // Известия. 2004. 25 февраля.[↩]
5. Аверинцев С. С. Поэты. М.: Языки русской культуры, 1996. С. 11.[↩]
6. Аверинцев С. Поэтика ранневизантийской литературы. М.: Coda, 1997. С. 7.[↩]