Деревня – литературная и подлинная

«Косматая, вся засыпанная снегом, брюхастая лошаденка, тяжело дыша под низкой дугой, очевидно из последних сил тщетно стараясь убежать от ударявшей ее хворостины…»

Власть таких поразительно точных картин из деревенского быта настолько велика, что невольно делает в глазах читателя «сельскую жизнь» поэтической. Эта поэзия входит в наше сознание с книгами Гоголя, Толстого, Тургенева, Чехова, Бунина… О писателях и говорить не приходится: книги великих русских классиков – школа! И плен этой «школы» бывает таким крепким, что зачастую магическая сила литературных традиций влияет на творчество гораздо чувствительнее, чем действительность с ее сложным и обновляющимся устройством человеческих взаимоотношений. Особенно же в «младые лета» писательства, когда мы бываем так податливы к восприятию устоявшихся образцов.

Традиции, даже и прекрасные, -не только благо; далеко не всегда годятся они для художественного изображения современной деревенской действительности, претерпевшей такие кардинальные перемены за малый временной срок. Вот почему, думается мне, в прозе 60-х годов возникло так много весьма «загадочных» персонажей: Хори и Калинычи, Поликушки и Аверкии были естественны и объяснимы в социальных условиях жизни прошлого века, но их духовные двойники в современной литературе о деревне выглядят несколько странно; литературная критика увлеклась разгадкой этих странностей; сама же действительность и движение ее нередко при этом ускользают от внимания критиков.

«Деревенская проза» последних лет в лучших своих произведениях лишь талантливо воспроизвела фрагменты сложной и многообразной, переменчивой и многоликой картины жизни. Художественного открытия современной деревни, с моей точки зрения, не состоялось.

Не состоялось потому, что изображение события или ситуации вытеснило художественное исследование человеческой личности: она либо становилась только одним из звеньев входящей в деревенскую жизнь реформы, либо вообще оставалась в стороне от жизненных перемен, превращаясь в современного Поликушку или Аверкия.

А между тем разительные перемены в деревне не проходят бесследно для самого человека деревни. Революция изменила не только экономический уклад и внешнюю форму жизни, но и весь нравственный строй крестьянского существования. Хорошо известно, как тяжело совершался в деревне переход к новым формам труда, как непросто усваивалась новая природа человеческих взаимоотношений, как трудно преодолевалась психология извечного чувства собственности на землю.

Можно, разумеется, сказать, что все это уже давно пережито. Да, многое из прошлого деревни ушло безвозвратно, но художник не может ограничиваться простой констатацией перемен. В своей цельности народ для него – живой и движущийся организм, и в этой его жизни нет перерывов между датами истории. Трудно назвать какую-либо другую область народной экономики, которая в трудные послевоенные годы – возьмем только этот срок – испытала бы самым непосредственным образом такое огромное количество реформ и экспериментов, какие пришлись на долю сельского хозяйства. И все это происходило не в чистом поле, не в лесу, но отразилось на жизни миллионов сельских жителей, молодых и старых, активных участников этих перемен и пассивных созерцателей. И реакция крестьянства, судьба которого была, естественно, тесно связана с этими реформами, являет сложный узел противоречий.

На пути исследования современного состояния сельской действительности, я думаю, равнозначен труд ученого и писателя. И отрадно уже одно то, что «деревенская проза» 60-х годов, при всех ее просчетах, дала серьезные основания для разговора о ее социологическом аспекте, – это может каким-то образом оказаться полезным для решения самих же проблем сельской действительности.

Может быть, пока еще литература и социология представляют собой плохо сообщающиеся сосуды – писатели не всегда учитывают данные социологии, а социологи не всегда еще умеют извлечь интересующую их сущность (если, конечно, писателю вообще удалось схватить таковую) из созданной писателем картины. Тем не менее первые попытки некоторой взаимной перепроверки добытых выводов о действительной жизни деревни уже о многом говорят. Польза же такого «сотрудничества» видится мне хотя бы в том, что социология как наука не может обойтись без эксперимента, а литература как раз и отражает» художественно осмысливает ход и результаты тех жизненных перемен, что происходят во всей нашей жизни, и в частности на селе. Потому мне кажется несколько странным замечание Ш.